А когда начался штурм, капитан стал непрерывно дергать провод. Загромыхали связки жести, заскрипело проволочное заграждение. А тут еще из оврага ударили наши пулеметы и сорокапятки. В двух местах ложные группы дружно прокричали «ура». И дело было сделано. Гитлеровцы, как очумелые, открыли страшный огонь по оврагу, территории у внутреннего угла дома, не подозревая, что главный удар мы направили на восточную стену.

Снова зуммер.

— Застопорились, товарищ майор, — докладывал Сидельников. — Немцы заложили проходы, пробили железобетонные перекрытия пола, спустились в подвал и забаррикадировались там…

Задержка группы на этом участке до рассвета означала срыв штурма. Я приказал Сидельникову немедленно пробивать проход.

— Разрешите мне туда отправиться? — обратился ко мне Дмитриев.

— А проберетесь? Светает ведь…

— Проберусь… — и лейтенант шагнул в траншею.

Однако пробраться ему в дом не удалось. У самого входа в дом его подкараулил немецкий снайпер.

Долго пришлось гвардейцам таранить заложенный проход. Но вот еще один, другой удары ломом, зашатался кирпич и выпал из стены. В какое-то мгновение в образовавшееся отверстие фашист сунул гранату. Взрыв. Упали два гвардейца, выронили ломы, остальные отпрянули от стены. Лейтенант Исаев, находившийся поблизости, презирая опасность, пригнулся к пролому, бросил в него ответную противотанковую гранату. Гитлеровцы притихли. Гвардейцы снова взялись за работу. Еще несколько усилий, и им удалось проложить проход, протиснуться. В следующем помещении двери тоже оказались замурованными.

— На этот раз будьте умнее, — предупредил я Сидельникова. — Как только начнет шататься кирпич, опередите гитлеровцев, вместе с кирпичом толкайте туда гранаты, бутылки с горючей смесью…

Так и было сделано. Преодолев препятствие, гвардейцы, наконец, ворвались в обширное помещение.

Красноармеец Павел Соколов метнул гранату и устремился по узкому коридору, заваленному кирпичом, обломками столов и стульев. Он пробежал метров десять. И вдруг что-то тяжелое обрушилось на его голову. Все кругом поплыло, засвистело. Потом через несколько секунд, как сквозь крепкий сон, он услышал у самого уха какой-то странный звук, словно змея прошипела «шнель, шнель!», и ударило в нос отвратительным спиртным перегаром. Соколов тут же сообразил: «Немцы. Ух, гады! Они меня в плен живым тащат». Гвардеец собрал все свои силы, попытался вырваться, но три гитлеровца сжимали ему руки и ноги, продолжали тащить.

«Вот и конец», — подумал гвардеец. И тут откуда ни возьмись старшина Иван Николаевич Кочетков. В его руках блеснул нож, и два гитлеровца один за другим свалились замертво, а третий отскочил в сторону, схватился за автомат. Но выстрелить не успел. Соколов ударил его под колено, навалился на него.

Тем временем комсомольцы Иван Лобанов и Петр Дергачев бросали гранаты и бутылки с горючей жидкостью в тылу гитлеровцев — на втором этаже.

Растерянные фашисты, отстреливаясь, кинулись к лестнице, пытаясь закрепиться на ее площадке. Преследуя их огнем автоматов и гранатами, красноармейцы буквально по трупам поднимались с площадки на площадку и вскоре оказались на самом верхнем этаже, полностью отрезав часть гитлеровцев от их основной группы.

Руины дома наполнились страшным грохотом, а из оконных проемов, пробоин повалили клубы дыма и пыли. Казалось, будто там проснулся и заклокотал вулкан.

Сержант Глазков, оказавшись на пятом этаже, заглянул в первую попавшуюся комнату. Там в панике суетились солдаты и унтер-офицер.

— Хенде хох! — крикнул Иван, держа над головой гранату.

Солдаты подняли руки. Однако унтер схватился за автомат. Тогда Глазков швырнул ему под ноги гранату и отпрянул от дверного проема. Унтер и два солдата устремились за ним. Но как только они переступили порог в коридор, Глазков дал по ним очередь из автомата. В ту же секунду в комнате раздался взрыв.

Унтер согнулся, схватился за живот и упал на глыбы кирпича. За ним попадали и солдаты.

Глазков снова заглянул в комнату и в оконных просветах увидел мелькнувшие спины гитлеровцев.

Три фашиста лежали недвижимо, четвертый спешил перезарядить автомат.

Сержант нажал на спусковой крючок автомата, но выстрела не произошло. Раздумывать было некогда. И он прыгнул к фашисту, пинком выбил из его рук оружие. Гитлеровец свернулся, как еж, и вдруг сильно ударил сапогом по ноге сержанта. Выдержав боль, сержант рванулся к врагу и ударил его в грудь кинжалом.

В Сталинграде успех боя порой измерялся захватом не только какого-либо здания, но даже отдельной глыбы кирпича или воронки. А мы к полному рассвету заняли почти четвертую часть восточного крыла дома. Чтобы удержаться, постарались ввести туда группу закрепления.

Это было сделано вовремя. Фашисты, израсходовав в темноте десятки тысяч патронов и сотни снарядов, стреляя впустую по погремушкам, подготовленным капитаном Кулаевым, утром поняли, что их одурачили. Пришли в неописуемую ярость: стали поспешно стягивать живую силу и технику в восточное крыло здания.

Сражение с каждым часом становилось сложнее и напряженнее. Появилась опасность просачивания врага в наш тыл из подвалов через люки. Мы ввели в дело свой резерв.

На всех этажах разгоралась стремительная схватка. Бронебойщики держали под обстрелом коридоры и другие проходы, били по вражеским амбразурам. Автоматчики уничтожали фашистов на лестничных клетках, потолочных перекрытиях. Саперы пробивали подполье, бросали туда гранаты, бутылки «КС» и термитные шарики, которые при горении давали температуру до трех тысяч градусов. Группа закрепления била по дому железнодорожников и северному крылу Г-образного здания.

Целый день длился жаркий бой. Лишь под вечер он стал несколько ослабевать.

Наконец, Сидельников позвонил:

— Отходят, паразиты!

— Преследуйте их по пятам, не давайте закрепиться, — приказал я и доложил обстановку Панихину. Дмитрий Иванович был очень обрадован.

Однако наша радость оказалась преждевременной. Гитлеровцы и не думали уходить. Они лишь заняли более выгодную позицию. Засели там, где авиабомба, пробив все этажи, взорвалась на дне подвала и тем самым как бы отрубила одну треть восточного крыла дома от остальных его помещений.

В жизни не обходится без парадоксов. Так случилось и здесь. Приняв решение об использовании этого более выгодного рубежа, противник и не подозревал, что именно этим он положил начало своего полного разгрома в Г-образном доме и, в конечном счете, потере этого крупнейшего опорного узла.

Прежде чем перейти на новую позицию, фашистам пришлось оставить дом железнодорожников, иначе создавалась бы угроза захода нашей группы в тыл этому зданию по траншее, непредусмотрительно прорытой к нему от Г-образного, — дома — восточнее пролома от бомбы. Оставляя дом железнодорожников, как менее важный объект в системе этого опорного узла, враг рассчитывал за счет гарнизона, располагавшегося в нем, усилить оборону Г-образного дома и, таким образом, во что бы то ни стало удержать господствующий объект.

Под прикрытием темноты гитлеровцы оставили дом железнодорожников, и гвардейцы 42-го полка заняли его без боя.

За Г-образный дом враг держался очень цепко.

Используя образовавшийся разрыв в доме, они забаррикадировались на всех этажах и в подвальном помещении. Огнем автоматов и пулеметов не давали нам подойти к этой пробоине.

В грохоте боя к Сидельникову обратился Исаев:

— Усильте огонь на этажах, а я в это время с бойцами забросаю гранатами подполье. Попытаемся спуститься в подвал, проскочить на ту сторону пробоины.

— Это очень рискованно, но попытаться нужно, — согласился Сидельников.

Бросив гранаты в подвал, первый смельчак прыгнул туда и сам. В тот же час раздалась глухая автоматная очередь, и гвардеец, сделав несколько шагов по полу подвала, упал.

— Отставить! — крикнул Сидельников бойцу, приготовившемуся прыгнуть вслед за первым. — Там, в подвале, их чертова гибель собралась.