Главный уполномоченный по использованию рабочей силы гауляйтер Фриц Заукель — Гитлер назначил его 21 марта 1942 года — через месяц разослал секретную программу главного уполномоченного по использованию рабочей силы.

«Для того, чтобы заметно разгрузить от работы крайне занятую немецкую крестьянку, фюрер поручил мне доставить в Германию из восточных областей 400—500 тысяч отборных, здоровых и крепких девушек. Если число добровольцев не оправдает ожиданий,—продолжал он,—то согласно приказанию во время вербовки следует применять самые строгие меры».

Но и эти меры не помогли.

Из доклада начальника политической полиции и службы безопасности при руководителе СС в Харькове «О положении в городе Харькове с 23 июля по 9 сентября 1942 года»:

«Вербовка рабочей силы доставляет соответствующим учреждениям беспокойство, ибо среди населения наблюдается крайне отрицательное отношение к отправке на работу в Германию. Положение в настоящее время таково, что каждый всеми средствами старается избежать вербовки (притворяются больными, бегут в леса, подкупают чиновников и т. п.). О добровольной отправке в Германию уже давно не может быть и речи».

Не было в оккупированных селах и городах ни одной семьи, которую обошла бы эта чума. Из Сталино (Донецка) до июля 1942 года был отправлен 101 эшелон с рабочими — мужчинами, женщинами, подростками. Всего в 1942 году фашисты вывезли около двух миллионов человек⁷.

Василь Онуфриенко и его Мария вызвались в Германию сами. И теперь он воспитывал «работников с Востока».

«Первый вопрос, который повторяется едва ли не во всех ваших письмах, это — когда вернемся домой? Ответим на него тоже вопросом: не знаете ли вы, когда закончится война? Не знаете. Так разрешите открыть вам тайну, сколько должна продолжаться наша работа в Германии: на время войны... Не важно, когда один или другой из нас будет на Украине, важно — на какой Украине».

Каторжанам разрешалось писать раз в месяц на почтовых карточках. Много ли скажешь, зная, что каждое твое слово прощупывает недреманное око цензуры?! Правду о «восточных рабочих» раскрывали трофейные письма.

«Моя соседка,— писала фрау Бок своему Вильгельму в 221-ю дивизию,— на днях приобрела себе работницу. Она внесла в кассу деньги, и ей предоставили возможность выбирать по вкусу из только что пригнанных сюда женщин».

«Нам должны прислать десять русских в пивоварню,—делилась с лейтенантом Герхардтом Шплеттом его Сузи.— Уж заставлю поворачиваться эту банду. Охотнее всего я перебила бы всех русских».

«Вчера днем к нам прибежала Анна-Лиза Ростерт,— писали из местечка Люгде обер-ефрейтору Рудольфу Ламмермай-еру.—Она была сильно озлоблена. У них в свинарнике повесилась русская девка. Наши работницы-польки говорили, что фрау Ростерт все била, ругала русскую. Она приоыла сюда в апреле и все время ходила в слезах. Покончила с собой, вероятно, в минуту отчаяния. Мы успокаивали фрау Ростерт, можно ведь за недорогую цену приобрести новую русскую работницу».

На исходе августа 1942 года, когда Германия на все лады трубила о победе своего оружия, «державникам» разрешили провести съезд. Перед началом помолились в украинской православной церкви за новые победы германского оружия, а потом пошли заседать на Габсбургерштрассе, 1.

Под вечер к заскучавшим делегатам прибыл гетман. Приветствуя его, Мурашко говорил: «Храбрые и дружественные нам немецкие войска освободили украинские земли от заклятого нашего врага — большевиков. Мы должны всеми своими силами поддержать немецкие войска в борьбе с этим человеческим злом».

Грянули «Ще не вмерла Україна». Гетман прослезился и сказал, что было бы хорошо послать приветственную телеграмму Гитлеру и Розенбергу. Послали, расписавшись еще раз в предательстве.

Вскоре после этого Мурашко, начальник организационного отдела гетманской управы, собрался в путь: «...я принял предложение немецких органов и выеду в ближайшее время на Украину, чтобы своим профессиональным опытом инженера помогать немецкой силе добить нашего вековечного врага — московский большевизм».

И вот от этого самого Мурашко в гетманский центр пришла из Киева, как сообщил мне один гетмановец, «оскорбительная открытка, в которой он обругал всю организацию». Мало того. Вернувшись в Берлин, бывший верный гетмановец полностью порвал с управой. Коллеги недоумевали. Что случилось? Оболыиевичился? Нет, защитником Советской власти он не стал.

Через несколько лет мне довелось встретиться с ним, и я попросил его вспомнить о своей поездке в Киев. Он порылся в кипе бумаг и достал заметки о своем тогдашнем пребывании в Киеве:

«Был я на средине Лютеранской, как вдруг грянул сильный взрыв. Еще пару шагов — прямо на меня бегут люди, залитые кровью, рдин с окровавленным платочком на голове, другой — с красной маской вместо лица, третий — голый, только в рубашке. Что дальше? Дальше на носилках кого-то несут...

Целую ночь до шести часов бегали люди из выселенных домов и оседали по ярам, в парках, на улицах с наспех прихваченными вещами.

Все жилища раскрыты, немцы вроде бы ищут динамит, а сами выносят из квартир матрацы, мебель, подушки, ковры, электрическую плиту. Мародерствуют.

Горы покрученного железа, горы камня и кирпича, обгоревшие каркасы, грандиозный хаос...»

Тогда, во время поездки в Киев, даже при беглом взгляде Мурашко, наверное, понял: не друзья, а враги его народа пришли из Германии на Украину. И это надломило его. Он отошел от дел. Начал попивать. Переписывался с некоторыми приятелями, заглядывал в свои сделанные на Украине заметки, которые позже довелось прочитать и мне при встрече с ним.

«Человек чувствует себя здесь неуверенно на каждом шагу. Из трамвая и поезда могут выбросить, могут все забрать, избить, арестовать, могут собаку натравить на человека, могут убить... Все те, к кому вроде человек должен был бы обращаться за защитой. Спекуляция процветает. Главные спекулянты — немцы. Они ездят в отдельных вагонах, везут с собой всякое добро без проверок. И в городах продают по высоким ценам. А в других вагонах все забирают, даже кусок хлеба, который человек взял в дорогу».

«Публика просто не ориентируется в действительности. Предлагают вместе вывесить портреты Бандеры и Мельника. Или спрашивают, был ли славный полковник Коновалец мельниковцем или бандеровцем? Это не только смешно, но и трагично».

«Прочитал статью в «Новой добе». Кое-кто воодушевлен ею, я — нет. Самое интересное место там, где говорится, за что сражаются отдельные народы Востока. Казаки —за старый порядок, магометане за то, чтобы могли по-своему молиться богу, а белорусы и украинцы за то, чтобы могли присмотреться к европейской культуре. Я до сих пор о таких целях не слышал. Там есть и фотография, как маршируют украинские добровольцы. Беда только в том, что в других газетах была напечатана эта же самая фотография с подписью, что вот маршируют московские, в других — белорусские, а то и грузинские добровольцы. Есть основания не радоваться такой статье и считать ее очередной уткой, выпущенной для того, чтобы затушевать действительность.

Праздник государственности провели очень скромно. Готовились отмечать шире, да не было зла, хотя мы и твердили, что отмечаем 25 лет установления дружбы между Украиной и Германией. Именно этого, к слову говоря, от нас требовали.

Среди народа растет разочарование. Каждый смотрит, чтоб нынче пережить, а что будет завтра — все равно. Ширятся и левые настроения.

Меня мобилизнули на работу. До сих пор выкручивался, но теперь надо пойти. В одной высокой организации сказали, что работа на заводе важнее всех украинцев вместе с их организациями».

Передо мной еще одно характерное письмо —из архива Шептицкого, написанное для митрополита священником-раз-ведчиком:

«...Расспрашивал бандеровца Кульчицкого Мирослава. Он изучал медицину во Львовском институте. По заданию провода поехал на Надднепровье. Скоро вернулся. «Ой, что там за люди!— рассказывает.—На немцев смотрят, как на зверей. На нас — как на предателей. Об ОУН ничего не знают и ничего не слышали. Спрашивал местных людей: «Вы за самостоятельную Украину?» Отвечали: «Была самостоятельная Украина, пока не пришли фашисты». — «Про греко-католическую церковь что-нибудь знаете?» Нет, ничего, говорят, не знаем. «В церковь вообще-то ходите?» Нет, отвечают, мы там ничего не потеряли, ничего и не найдем. «О митрополите Андрее Шептицком слышали?» Нет, не слышали... «Что ж вы тогда слышали, что знаете?» — «Знаем горе, которое повстречало нас».—«А кто победит в этой войне, советы или немцы?» — «Победит Красная Армия»,— отвечали...»