на севере — быстро выйти к Москве...»

Дополним эти строки плана агрессии другими документами рейха, напечатанными некогда лишь в нескольких экземплярах, увешанными самыми строгими грифами: «Совершенно секретно», «Только для командования», «Передавать только через офицера»...

Из документов верховного главнокомандования вермахта:

«4 августа 1941 г.

Фюрер: Для принятия решений о продолжении операций определяющей является задача лишить противника жизненно важных районов.

Первая достижимая цель — Ленинград и русское побережье Балтийского моря в связи с тем, что в этом районе имеется большое число промышленных предприятий, а в самом Ленинграде находится единственный завод по производству сверхтяжелых танков.

На втором месте по важности для противника стоит юг России, в частности, Донецкий бассейн, начиная от района Харькова. Там расположена вся база русской экономики. Овладение этим районом неизбежно привело бы к крушению всей экономики русских. Поэтому фюрер имеет в виду в первую очередь повернуть крупные силы группы армий «Центр» на юго-восток...»

29 сентября 1941 года фашистские войска из района Днепропетровска нанесли сильный удар в юго-восточном направлении. Им противостояли части, уступавшие в живой силе в два раза, в артиллерии и минометах — в три, в самолетах — в два раза. Моторизованные корпуса прорвали оборону наших частей, не успевших закрепиться на новом рубеже. Под угрозой оказался тыл Южного фронта. Командующий фронтом отдал приказ отойти на рубеж Павлоград — Большой Ток-мак — Мелитополь — озеро Молочное. Но и здесь закрепиться не удалось.

Седьмого октября севернее Осипенко (Бердянска) сомкнулись фашистские 1-я танковая и 11-я армии. Они отрезали часть войск наших 18-й и 9-й армий. Окруженные части в упорных боях вырывались из кольца. 18-я армия отходила к Сталино, 9-я — к северу от Таганрога. Вдоль берега Азовского моря рвались немецкие танки, чтобы замкнуть новое кольцо...

Пройдет два года. В сорок третьем на дорогах наступления Борис Горбатов вспомнит эти октябрьские дни, вспомнит Донбасс в ооороне.

«На улицах Сталино вели арьергардные бои бойцы шахтерской дивизии Павлова, ныне генерала, а тогда еще полковника. У станции Амвросиевка, где потом решалась судьба Донбасса, дрались танкисты Колосова.

Много лет назад я работал в школе Боково-Антрацита. Сейчас мы проезжали мимо нее. Здание стояло пустое, безжизненное, ослепленное. Горела шахта 14—15, часто рвались толовые шашки, отлетали куски рельсов, надвигалась война. С котомками на плечах уходили на северо-восток угрюмые люди. Они уходили от войны.

Но все медленнее был темп отхода. Вот после многодневных боев у Зуевской ГРЭС прошли через Чистяково казаки генерала Кириченко — и это уже был конец отходу. Еще догорала чистяковская нефтебаза, но это уже было последнее зарево в том году. У Красного Луча фронт встал. Полк капитана Ки-пиани, малочисленный, но сохранивший все пулеметы и орудия, принял очередной удар врага, подался еще на 2 километра назад и остановился. Здесь он залег в землю и восемь месяцев удерживал свой участок обороны».

И сейчас курганы над Миусом хранят осколки мин, снарядов и бомб, почерневшие, источенные временем гильзы, иссеченные обрывки патронташей. На самой вершине скалистого кряжа невесть как произрос сквозь камни дуб. Он расщеплен у основания прямым попаданием вражеского снаряда, наполовину обгорел, но ожил, дал новые побеги...

Далеко-далеко видно с кручи. Ниточка дыма вьется над трубами Штэргрэса, одной из первых электростанций, построенных в Донбассе по ленинскому плану ГОЭЛРО. Терриконы вокруг —на одном из них был командный пункт полка. Чуть слышно гудят вентиляторы шахт, нагнетая под землю пахнущий степью воздух. Тени облаков лежат на тронутых осенью склонах балок. И где-то считает годы кукушка. Куковала ребятам долгую жизнь...

Вон за той грядой, на окраине села Княгиневка, вели они последний бой — разведчица Герой Советского Союза Нина Гнилицкая, комиссар разведроты Герой Советского Союза Спартак Железный, пятнадцатилетний связной комиссара Юра Рязанцев... Там, где сражалась разведка, стоит теперь бетонная плита. Напоминает: «Здесь был бой...»

На другой вершине солдаты-шахтеры водрузили Первого мая 1942 года красное знамя... И на этом месте красные следопыты патриотического клуба «Подвиг» города Красный Луч установили памятный знак. Обтесанные глыбы камня напоминают издали развернутое полотнище.

У самой передовой работали шахты. Угольным трестом прифронтового района руководил Никита Изотов. Горный мастер, выписывая наряд, мысленно проходил по штреку, добирался до дальнего забоя и вдруг поражался неожиданной мысли: возможно, там, то есть наверху, на-гора, немецкая оборона. Улыбаясь, он замечал забойщикам:

— Под немца будете подкапываться. Так что давайте.

Донбасс работал!..

Где-то здесь, на Миусском кургане, фашистская пуля настигла Володю, московского паренька, предчувствовавшего, что он уже никогда не вернется в свой Столешников переулок...

«Однажды утром, открыв пакет из Берлина, Россиневич, представитель гетманской управы в Праге, у которого несколько лет назад мне довелось орать интервью, обрадовался:

— Наконец-то!

«В связи с развитием событий на украинских землях,— говорилось в письме,— немецкие учреждения обращаются с предложениями рекомендовать для тех или иных функций надежных и работоспособных людей. В частности, для работы среди пленных, разделения массы на упрямо-большевистские и небольшевистские элементы, для организации антикоммунистической пропаганды среди пленных...» Далее предписывалось — по согласованию с германскими властями — всем учителям немедленно готовиться к отъезду на службу на родных землях...

Россиневич созвал громаду. В лагеря военнопленных немедленно согласился выехать Теодор Власенко. Охочих ехать на «родные земли» заметно поубавилось после того, как в Праге узнали, что в Житомире застрелены Сциборский и Сенюк. Но один все же нашелся...

В начале января 1942 года Петро Орел отправился в далекий путь... На пару дней задержался в Киеве. Там все еще дымилось. Взрывались ни с того ни с сего дома... Создавался какой-то Украинский национальный совет с генералом Омелья-новичем-Павленко, Олегом Олесем, сыном известного поэта...

Через несколько дней он отправился дальше, в Юзовку, затем в город Красногоровку, где ему предстояло начало инспекторской службы...»

О палаческой службе Орла у фашистов на «родной земле» мы прочитали много лет спустя в рукописных записках красно-горовских инженеров В. Явдаченко и А. Ларенкова, составленных ими по рассказам очевидцев сразу после войны в сорок пятом году.

...После оккупации города на службу к фашистским властям пошли бывшие помещики и кулаки. Особенно проявил себя бывший кулак из Харьковской области Бондаренко. Стараниями последнего под руководством прибывшего неизвестно откуда Петра Орла были организованы выборы старосты Штогрина. Бывший кулак и хозяин крупной мельницы Солод оказался яростным противником Советской власти и добился своего назначения директором завода. Бывший мастер Тетеревятников, в прошлом крупный помещик, в период оккупации стал начальником жилищно-коммунального отдела. Под стать ему были и полицаи Хорошун, Катюга, бухгалтер Руденко. На службу к немцам в полицию и на завод пошли, кроме «бывших», пьяницы и воры. Так, сменивший Тетеревятникова начальник ЖКО Бойко в период оккупации не протрезвлялся, торгуя хозяйством города на все стороны.

Всю зиму 1941 —1942 гг. не прекращались репрессии против населения. Оккупанты состряпали предлог — будто бы кем-то была пущена ракета — условный сигнал для советских самолетов — и всех подозреваемых собрали в районном центре Марьинка, где подвергали их нечеловеческим пыткам. Так, пьяный комендант района немец Блок избивал людей до полусмерти, а когда жертвы падали, топтал их ногами. Избитых ставили к стенке и инсценировали расстрел. При пытках были до смерти замучены Енин, Подольский, Степаненко. Уцелевших после этих издевательств привезли для расстрела снова в Красногоровку.