Поздней осенью 1917 года на макеевских рудниках появился отряд есаула Чернецова, «усмирителя Донбасса». Виселицами, расстрелами, порками, когда людей засекали до смерти, отмечен путь таких «усмирителей» в Донбассе, на Урале, на Дальнем Востоке — повсюду. Через годы его проклинала земля донецкая. А на чужбине листок «Вольное казачество» отмечало годовщины рождения чернецовского отряда и гибели его командира. Журналу не хватало эпитетов: «слава о подвигах и де-яниях Чернецова вышла далеко за пределы Дона, разнесшись по всей России»; «Чернецов являлся для казаков настоящим олицетворением «бога войны»; «исключительный героизм и стойкость»; «знаменитый, храбрейший, отважный в бою»; «питаемый лютой ненавистью к российским большевикам»...
Вот это уже правда.
Вернувшись из Донбасса, Чернецов попал в Новочеркасск на донское офицерское собрание.
— Мой совет такой,—с надрывом говорил он,—если суждено погибать, то погибать надлежит красиво, с оружием в руках. Всех честных, смелых духом, всех, в ком не заглохло чувство совести, кто любит породивший всех нас Дон, зову к себе...
«Результат был весьма плачевный,— признает «Вольное казачество».— Из 2000 присутствовавших офицеров записались всего 27 человек, потом после устроенного перерыва запись достигла цифры 119 офицеров. На следующий день на вокзал для отправки явилось всего 30 офицеров, а в Лихую в черне-цовский отряд прибыло всего 7 офицеров».
А вот конец «вольного казачества», подкрашенный кудре-вами и лаками. Вернемся в наши дни и прочитаем заметку в американской эмигрантской газетке, выбранной из вороха бумаг Найдича.
«1 ноября 1979 года кубанский войсковой атаман инж. А. В. Бублик и член войскового совета полк. Ф. И. Елисеев в парадных мундирах Кубанского казачьего войска и в сопровождении войсковых знамен вошли в переполненный храм преп. Сергия Радонежского на Толстовской ферме перед началом панихиды по генерал-майору Вячеславу Григорьевичу Науменко, казаку станицы Петровской. Покойный занимал высокий пост кубанского войскового атамана за границей с 1920-го до 1958 гг. Скончался он на 97-м году жизни 30 октября 1979 года.
Гроб с телом ген. Науменко, окруженный многочисленными венками, был установлен в середине храма. На видном месте лежали венки от Кубанского казачьего войска и от войскового атамана. У гроба был поставлен почетный караул из четырех молодых казаков в черкесках. Впереди гроба старшие казаки стали с историческими знаменами Кубанского казачьего войска, вынесенными специально по случаю смерти ген. Науменко.
Войсковой атаман положил на гроб шапку и кинжал ген. Науменко, долго служившие ему, а также все его ордена, а затем занял место с семьей покойного. Рядом с войсковым атаманом встали заведующий церемонией похорон полк. Ф. И. Елисеев.
Панихиду отслужил близкий друг семьи ген. Науменко архимандрит Викторин Лябах, в сослужении протоиерея Георгия Ларина, по происхождению оренбургского казака, и священника Леонида Попова, донского казака. Пел хор под управлением A. А. Тиброва. После последнего прощания в церкви архимандрит Викторин посыпал тело ген. Науменко землей, привезенной с родной Кубани. Затем гроб был доставлен на кладбище монастыря Новое Дивеево, где к духовенству присоединился протоиерей Александр Видоровский. К концу отпевания войсковой атаман А. В. Бублик подошел к гробу, снял и свернул кубанский войсковой флаг. Во время медленного спуска гроба в могилу под командой полк. Елисеева почетный караул дал троекратный залп из винтовок. Затем атаман поднес свернутый кубанский войсковой флаг дочери ген. Науменко Наталии Вячеславовне и пригласил всех на трапезу.
На трапезе выступили войсковой атаман, полк. Елисеев, архимандрит Викторин и о. Леонид. О. Леонид высказал свое соболезнование семье покойного от кадет донского корпуса. Затем выступил войсковой атаман, который сказал: «От нас ушел «последний из могикан»... Много за его жизнь произошло больших событий и перемен. Но центральной идеей ген. Науменко всегда была забота о кубанских казаках и о сохранении Кубанского казачьего войска, наших войсковых традиций и исторических регалий. Вячеслав Григорьевич воспитывал несколько поколений в казачьем духе и всегда настаивал на привлечении молодежи, понимая, что в этом сила и будущее Кубанского казачьего войска». После атамана выступил полк. Ф. И. Елисеев, который, как сослуживец ген. Науменко, рассказал присутствующим эпизоды гражданской войны. В своем слове архимандрит Викторин отметил жертвенность ген. Науменко и его заботу о сохранении Кубанского казачьего войска за границей.
На похоронах присутствовали заместитель председателя войскового совета Е. Г. Химич, секретарь войскового совета Н. П. Сухенко, член войскового совета и атаман Саут-Риверс-кой станицы А. Ф. Селютин, атаман станицы Родная Кубань B. Г. Николаенко и атаман Фарминдельской станицы М. В. Певнев, полк. И. Ф. Мартыненко, госпожа Вертепо-ва —вдова полк. Д. П. Вертепова, долголетнего редактора журнала «Наши вести», и многие другие. На похоронах присутствовало свыше 100 человек.
После похорон с разрешения дочери покойного был основан фонд имени генерала Науменко, целью которого будет сохранение казачьих традиций, постройка музея для исторических регалий и привлечение молодежи к войсковой работе. Архимандрит Викторин и А. С. Корсун первые внесли свои пожертвования ».
Настоящий опереточный спектакль с одеванием и переодеванием!
12
Еще несколько страниц галлиполийского дневника Найдича:
«28.IX. Сегодня закончилась регистрация студентов-первокурсников. Зарегистрировался подполковник Кочергин.
Ходят слухи об аресте 20 офицеров контрразведкой штакора за агитацию распыления армии, арестованным грозит военно-полевой суд и участь казненного полковника Щеглова. «Море» уходит, «корабли» нервничают и усиливают террор. Особенно, говорят, старается начальник контрразведки, поручик, появляющийся всюду то в студенческом, то в штатском, то в военном одеянии,—все видит, все слышит. Жить невыносимо тяжело, отказываешься понимать происходящее вокруг. Неужели люди, ушедшие от большевиков и сидящие «до конца», могут быть заподозрены в неблагонадежности?! Нет! Идет сведение счетов со свободомыслящими, ищущими путей спасения родины не одними патентованными штакором средствами... Суды, казни, умирание армии добровольцев, стремление создавать последышей ландскнехтов...
Уйти в науку, в беспредельную даль, забыть все и забыться, бежать от «патента» на патриотизм.
Несется весь вечер церковное пение из барака певчих, вопли христиан-мучеников первых веков христианства... Лают собаки. Плачут сычи. Рыдает гармонь в одной из рот. Несутся звуки духового оркестра от корниловцев.
Скоро, скоро уедем отсюда... если все будет хорошо. Год уже длится эта пытка надеждой!
1.Х. Первый день октября — пасмурно, холодно, завывает норд-ост, нависли тяжелые, косматые тучи... Носятся слухи об окончательном дне нашего отъезда —7 октября.
Играет на домре ппк. Чибирнов, и невольно нахлынули воспоминания о Курске — пьяные слезы, сердцещипательные романсы, «кручение» любви с курянками, беспробудное пьянство, обжорство пшенной кашей с черной икрой в атмосфере насилия, мародерства, проституции духа и тела... Период беспробудного пьянства «верхов» и невыразимой скорби по родине, по гибнущей неведомо за что «кобылке» — она не грабила, за исключением казаков, где грабежи — принцип, возведенный войной в своеобразный культ.
Весь день разговоры о Праге, весь день сердце болит за остающихся. Деньги на дорогу можно достать лишь путем «загона» всех вещей. Иван Семенович проявил акт великодушия — предложил свой револьвер «на загон» для моей поездки в Прагу».
Глава вторая. ЛИШИВШИСЬ КОРНЯ, ВСЕ УМИРАЕТ...
1
Среди бумаг Найдича — копия телеграммы.
Первого мая 1921 года на Пражском Граде, в канцелярии президента Чехословацкой Республики дежурный чиновник принял срочную международную телеграмму, подписанную генералом Врангелем и вице-президентом т. наз. Русского совета Алексинским.