Выслушали меня молча, не перебивая. Спросили, что у меня с ногами. Я сказал, что это мина под Кандагаром. Собственно этот мой ответ и решил все дело. Мне молча вернули документ сына и попросили не разглашать причину моего «освобождения». Это был единственный случай за многолетнюю мою инвалидную практику, когда мое «боевое» прошлое позволило мне сэкономить такую сумму — 100 евро! Дороже казахов мое ранение еще никто не оценивал! Это меня приятно удивило и порадовало. Доехал до конца своего маршрута я комфортно и без приключений. Дорога заняла около 14 часов — порядка 900 км.

В Казахстан я приехал 1 августа. День приезда — день отъезда, как говорится. На следующий день, 2 августа я и моя семья с семьей моего друга выехали табором на озеро. Озеро встретило нас проливным дождем. Вовремя, но кое-как поставленная палатка позволила перенести сорванную пьянку под брезентовую крышу. Дождь лил всю ночь. Всю ночь мы жгли костер, ели водку и запивали закуску крепким черным чаем. Первыми упали взрослые, потом — малые дети. «Цатилетние» (восемнадцатилетняя дочь друга, его и мои двадцатилетние сыновья) бесились до утра, пока не сдали смену проснувшимся мамам. Мы с другом, как и положено дембелям, проснулись только тогда, когда спать уже расхотелось.

Безболезненное похмелье, хлопающий полог палатки над головой, непривычная легкость и пустота в голове, рожденные чистым воздухом и такой же качественной, но дешевой казахстанской водкой, опрокинули меня в забытый беззаботный брезентовый мир моей солдатской молодости. Наждак кварцевого песка под моей безногой жопой окончательно сорвал мне крышу — я провалился в прошлое. Выполз, отполз без протезов подальше на пустой пляж и… окопался! Технично устроившись в окопе, со стороны наблюдая за копошением женщин в лагере, я уснул. Проснулся я от непривычных ощущений в правом ухе. Беглый осмотр показал, что беззаботное пребывание на азиатском солнце подарило мне классический солнечный ожог. Первым пострадало, естественно, больше привычное к телефонной трубке, чем к ветру и солнцу, мое правое ухо. Нос и правая половина лица облезли, покрывшись шелухой и волдырями. Чуть позже, за ними настала очередь спины и груди. Короче, намеченные планы сбывались с реактивной скоростью. К концу третьего августа, на второй день моего пребывания на родине, я выполнил личную программу на 50 % — я загорел, сгорел, выпил море водки, надышался чистым воздухом, напился настоящего крепкого чая, наползался по песку и сверх крыши хлебнул ассоциативных воспоминаний об армии! И все это в кругу дорогих и близких мне людей. Где-то это уже было — в моем прошлом?

Честно выдержав все рамки приличия бедного родственника, я все же склонил супругу к поездке к моему однополчанину — он же, в миру, Пуля. Последний раз я его тогда видел в 1992 году — 12 лет назад! История про Пулю — это очень важная для меня и потому, отдельная тема. Дело в том, что в армию я призывался с близняшками. Всю мою службу, до взрыва, мы прослужили вместе. Один из них, имевший несколько месяцев стажа пребывания в следственном изоляторе города Целинограда, сильно отличался в своих стремлениях от нас с Пулей. Поэтому не удивительно, что он единственный, кто с нашего призыва ушел старшиной. Я не скажу, что он воевал меньше, чем мы — это неправда. В засаде и рейдах он был с нами наравне, но в расположении батальона он выделялся своей гениальной зековской приспособленностью. Он не унижался, не лебезил, но всегда был в стороне от нас — выстраивая тонкие нити интриг за счет мародерских штучек и ловких коммерческих операций со сгущенкой. Он «попал» два раза. Первый раз, когда после возвращения с засады, Пуля, его родной брат, поймал его, когда они, закрывшись с каптером роты, вдвоем, в тихую, жрали жареную картошку.

Надо ли рассказывать, что такое жареная картошка с молоком в Афгане? Пуля подрался с братом, и это был их первый, такой настоящий бой! Разнимать их я перестал давно — после одного случая. Тогда они оба, перепачканные грязью из пыли и собственной крови, похватав автоматы, кинулись на меня, утверждая, что это их личное БРАТКОВСКОЕ СЕМЕЙНОЕ ДЕЛО и другим нет места в их разборках. Я понял, что они не шутят, готовые на время примириться ради борьбы за свое право убивать друг друга!

Второй раз брат Пули «попал», когда пытался задержать брата и меня — сержантов, выносивших табуретки из ротных палаток. Мы шли смотреть кино. Он уже тогда был почти старшиной роты и рвал попу, не понимая, что он теряет ради этих соплей на погонах. Тогда же я и разбил о голову брата Пули свою табуретку, а Пуля, сначала поддерживая мою сторону в этом споре, но потом, защищая неправого брата в неравной драке, разбил свою табуретку о мою спину. Тогда я послал их обоих. В тот день развалился наш союз. Через месяц желтуха свалила Пулю, потом, взорвался я. Пуля с братом тоже умудрились попасть в попу под Сенжераем. Из двух братьев только старшина вернулся домой с медалью «За отвагу»! Пуля же приехал с отметкой в личном деле — «наркоман». Вот такое отступление перед описанием моей поездки к однополчанину. Супруга моя была знакома с обоими братьями. Этой единственной встречи на их день рождения в апреле 1992 года ей хватило на всю жизнь!

— Ты только дай слово, что не будешь с ними пить?! — умоляла она меня в автобусе, все три часа дороги.

— Дай слово, что не будешь много пить? — скулила моя жена.

— Не оставайся у них на ночь, опять начнете вспоминать — подеретесь. Зачем ты взял с собой свой нож? — я чудом не закипел на жаре под такой аккомпанемент.

Когда развалился рудник в родном городе, Пуля переехал к брату-двойняшке. Он работал, а его брат — блатовал в то мутное время. Так незаметно их пути и разошлись. Все было в послевоенной жизни Пули — он был проходчиком на урановой шахте, потом работал вахтой на медном руднике в Башкирии. Потом держал коров, курей, свиней. Потом торговал на рынке. Тогда-то он окончательно потерял брата.

Однажды, «в студеную, зимнюю пору» Пуле с женой надо было ехать за товаром. Была зима, стоял лютый мороз — они не поехали. А по плану ведь должны были поехать, оставив ночевать маленькую пятилетнюю дочь одну дома. Все было как раньше: дочь спала, горел свет, но родители были дома, хотя, дома их быть не должно было! В эту ночь и ворвались в дом к Пуле воры. Пуля встретил их в полной боевой готовности. Когда дверь открылась, бродяги увидели вооруженного Пулю, а Пуля увидел брата, пришедшего его грабить! Началась драка. Дрались двое — братья-двойняшки, прошедшие от звонка до звонка свой интернациональный срок в кандагарской бригаде. Пуля не стал убивать брата — отпустил. С тех пор у него нет брата, нет покоя его совести, нет берегов у его печали, как и нет краев у его стакана. Пуля спился в дым!

Когда я его увидел, я пожалел, что разучился плакать. Он выглядел старше меня. Я ничем не мог помочь Пуле. Единственное, в чем я его смог убедить — это бросить пить.

Я не видел его двенадцать лет! Думаю, что еще десять лет такой жизни он просто не выдержит. Если из настоящего Пули вычесть его прошлое, что останется от его будущего? Поездка к Пуле очень сильно меня изменила. Ничего нового про жизнь я не узнал, но я очень многое узнал про себя!

Каждый день происходят миллиарды внутренних «мордобоев» и самоубийственных атак на душу человеческую, которые остаются безнаказанными и неразрешенными. В среднем, большинство людей, похоже, нападает на самих себя, по меньшей мере, раз в час. Почему же нам бывает так трудно осознать тот факт, что жизнь — это отнюдь не одна из разновидностей игры с нулевой суммой? Почему мы так упорно не хотим понять, что, отказавшись от навязчивой идеи непременно повергнуть в прах партнера, дабы помешать ему, одержать над вами верх, мы можем оказаться в выигрыше оба — как один, так и другой? И почему, наконец, те из нас, кому удалось стать классными мастерами игры с нулевой суммой, совершенно не в состоянии даже представить себе, что можно жить в ладу и гармонии с нашим основным, всеобъемлющим и вездесущим партнером — жизнью?