Старик не спеша направился к своей бурёнке.

А мы поплыли, обмениваясь впечатлениями о деревне, о ехидном старичке. И вдруг миледи робко спросила:

– Капитан, а обедать когда будем?

Я даже испугался. День клонился к вечеру, а я совсем забыл, что мой детский сад поить и кормить нужно вовремя.

– Что же ты до сих пор молчала? Возьми что-нибудь.

– Я одна не буду.

Ну, девица! Ну, характер!

– Танюша, потерпи немного. Сможешь? Сейчас причалим к берегу, устроим пир на весь мир и заночуем.

Таня вздохнула и утвердительно кивнула головой. Я направил плот в первую встречную заводь.

Расположились на поляне, окружённой лохматыми ивами полукольцом реке. Пока я собирал сушняк, разжигал костёр, пока костёр разгорелся – совсем стемнело.

Таня хлопнула в ладоши и объявила:

– Прошу к столу!

Стол ослепил меня. Девчонка сработала по принципу «Не оставляй на завтра то, что можно съесть сегодня». На траве на кусках обёрточной бумаги был выложен аппетитный и красочный натюрморт: башенка хлеба, перламутровые кусочки селёдки, красно-белые грозди редиски, жёлтая гармошка сыра, раскрытые консервные банки сияли тусклым жирным блеском. Мелкие детали картины рассматривать я уже был не в силах.

– Роскошно, – только и сказал я и пощёлкал пальцами, – а это дело где?

Таня передала мне четвертинку.

Если уж моё путешествие с самого начала превратилось в глупую комедию, пусть комедия и продолжается, Я налил водку: себе в кружку, Тане в крышку от термоса, – приподнялся на колени и произнёс:

– Леди и джентельмены, дамы и господа, рано или поздно человека посещает муза дальних странствий. Каждый день кто-то отправляется в дорогу, кто-то стучится в дверь родного дома, «из дальних странствий возвратясь». Слово «странник» не синоним слова «странно», но у них есть таинственная связь. Люди действительно странные. Когда-то они мечтали о самолётах и и пароходах. А сейчас, когда небо пересекают стремительные «Ту» и «Боинги», землю – поезда и автомобили, океаны – корабли, люди, как и прежде, отправляются через океаны на плотах, а через пустыни пешком. Так труднее, но так интереснее. Вот и у нас впереди не ялтинско-сочинская пляжная скука, а таинство открытия давно открытого... Снимите шляпы господа, промокните слезы дамы, пожелайте экипажу возвращения с пером Жар-птицы.... Таня, ну как?

– Немножко непонятно, но красиво.

– Тогда поехали.

Чокнулись. Я успел заметить, что Таня «поехала» смелее и быстрее меня. Набросилась на закуску.

Краски натюрморта стали заметно тускнеть. Вытряхнув из бутылки остатки, я достал карандаш, написал на клочке бумаги несколько слов, просунул записку внутрь бутылки, крепко забил в горлышко пробку – обструганный сучок - и бросил бутылку в реку.

– Ты что там написал? – поинтересовалась Таня.

– Дату нашего отплытия, – соврал я.

Тишина, лишь где-то очень звонко в унисон рокочут лягушки, да в реке иногда тихо плеснёт рыба... От водки, плотного ужина, от усталости мне не хочется ни двигаться, ни говорить, веки слипаются. И вдруг Таня спрашивает:

– Ты о чём сейчас думаешь?

– Ни о чём, – лениво ответил я, – лягушки поют... Вчера я тебя не знал, а сегодня ты появилась неизвестно откуда и неизвестно почему... таинственная незнакомка...

Таня включила транзистор. Мужчина приятным тенором пел о том, что любимая девушка забыла номер его телефона. С отчаянием в голосе, в бодром ритме твиста, певец старался объяснить мне, как ужасна его трагедия. По-моему, он старался напрасно. А если бы не было у него телефона?

– Почему из трёх песен две о любви, зачем любви столько? – возмутился я.

– А о чём же ещё петь? Как я готовлю обед, стираю, как на кухне ссорятся соседки, как селёдку выбираю в магазине? Это серость, а песне нужна романтика, – ответила Таня.

– Глупая какая-то романтика. Номер телефона забыла. Ну и что? Кому надо, тот помнит. Вот о тебе песенку сложить бы.

– Обо мне?

– О твоём характере. Ты девчонка совсем, а характеру твоему любая женщина позавидует.

– Вот уж обыкновенный.

– Да? Уехать с незнакомым человеком, и сразу, вдруг, это не так просто.

– Как раз просто. Ведь ты не охотник за скальпами. Чего мне опасаться?

– Ну, а вдруг?

– Нет. У меня психоанализ. Я хорошего человека сквозь три стены увижу.

– «Психоанализ», – передразнил я её, – что ты можешь знать о людях?

Таня всем телом подалась вперёд и с отчаянием и вызовом сказала:

– Не веришь? Ты думаешь, я совсем малышка? Да мне уже восемнадцать лет. и в жизни я чего только не видела, даже замужем была... правда, давно.

– Лет десять назад? – усмехнулся я.

– Нет, три...

Ого! А я-то думал, откуда в ней такой напор? Огонь, воды и медные трубы прошла, а теперь ей и океан по колено.

– Ну и как она, жизнь семейная?

Девочка снова как-то поникла и грустно ответила:

– За полгода разве узнаешь? Вообще-то плохо.

– Не сошлись характерами?

– А как они сойдутся, характеры? Два совершенно чужих человека начинают жить вместе. В семье многое общее, а характеры... даже в детях остаётся характер одного из родичей.

Я заинтересовался.

– Он был плохой, муж твой?

– Он ничего мне плохого не сделал.

– Может быть, ты? Извини, но женщины иногда такую кашу сварят, самим есть тошно. Если можно, расскажи.

Таня поморщилась, несколько раз кашлянула, словно решая, говорить или нет, наконец решительно вскинула голову:

– Хорошо, слушай.

Послушаем, убьём время. Все романы похожи друг на друга. Сначала человек с удовольствием теряет голову и без неё спешит наделать как можно больше глупостей. Потом вдруг замечает, что глупостей сделано больше, чем нужно, и бросается искать свою голову. Кое-как находит. Но тут оказывается, что когда-то где-то он и сердце потерял. А сердце, оно маленькое, не скоро найдёшь. Вот только сюжеты этих романов разные: у тех, кто поглупей, – скучные, кто поумней – красивее. А что у Тани?

– Мне тогда пятнадцать лет исполнилось...

Всё ясно: охи, ахи, «шёпот, робкое дыханье, трели соловья»... Я лёг навзничь. Звёзды, много звёзд. Интересно, а которая из них Альтаир? Эта? Та? А зачем она мне? Просто название красивое, мелодичное, неземное – Альта-а-ир...

ОРГАН ДОМСКОГО СОБОРА

Мне тогда пятнадцать лет было, а с мальчиками я кадрилась вовсю. Нет, ничего такого не позволяла. Так и жила: днём школа, вечером какая-нибудь компашка. А что ещё делать?

Посёлок наш, Лемихово, маленький. Замечу, он от Кедрова в пяти километрах, а Клязьма через Кедрово протекает и, стало быть, дальше мне ехать некуда, понял?..

Так вот. В посёлке пять двухэтажных кирпичных домов, школа, клуб и десятка три деревянных домишек, даже улица одна, как в деревне. Есть ещё маленький заводик. Мальчиков в посёлке мало, а девчонок – плюнуть некуда. Но я не боялась конкуренции. Уже в тринадцать лет моей фигурке все девчонки завидовали, а пацаны просто балдели.

Я уже в седьмом классе и вино пробовала, и курить, а отчаянная была – ужас. Бывало, пойдём с подружкой, Лариской, купаться на Клязьму. Искупаемся и начинаем высматривать на другом берегу рыбаков. Если молодой, мы его не трогали. А если пожилой, разденемся совсем, выйдем к воде и орём: «Эй ты, мужик, иди к нам!» Ох и злились дядьки. А нам смех. Пока он раздеваться будет да реку переплывёт, мы до дома добежать успеем...

Окончила восемь классов и осенью познакомилась с одним мужчиной и, наверно, с ума сошла. Ничего, кроме него, в жизни не осталось. Он был человек моей мечты, тридцать лет. Инженер. Квартира в Кедрове. Собственный голубой «Москвич». Не то что мои мальчики: стихи читают, пижонов из себя строят, а как что, даже целоваться не умеют. Разве они могли оценить меня? А он оценил... через месяц.

Целый день мы гуляли в лесу, выпили немного. Потом поехали в город. Случайно у подъезда его дома машина сломалась. Случайно пошёл дождь. Зашли в квартиру. Случайно в холодильнике оказалась бутылка шампанского. Выпили. Слушали магнитофон.