В двух кварталах от дома зама обитала Линочка Арьешвили. Необходимо было навестить и ее.

У Линочки тоже были гости — две долговязые весьма привлекательные девицы с отличными бюстами и пышными гривами осветленных волос. Кроме того, одеты они были со всей вообразимой в нашем краю роскошью. Обстановку Линочкиных комнат никак нельзя было назвать убогой, но даже на фоне ее псевдобарочных арабских гарнитуров гостьи смотрелись пришелицами из куда более счастливой жизни.

— Путаны, — ответила потрясенно-вопросительному взгляду Аллы Эвелина Арьешвили.

Линочка считалась как будто грузинкой, однако ее горбоносость не уродовала лица, пожалуй, придавала ему беспокоящую экзотичность.

— Проститутки, что ли? — шепотом переспросила гостья.

— Зачем же так грубо? Путаны — это не проститутки. Что, если я с иностранцем пересплю, а потом получу от него подарок — так я уже и проститутка? Путаны… Нет. Это совсем другой коленкор!

— Да вижу, что коленкор не дешевый, — продолжала шелестеть Алла.

— Да не шепчи. Они все равно ни слова по-русски не понимают.

— Иностранки, что ли?

Линочка рассыпалась дробным, каким-то птичьим смехом.

— Ты посмотри на их мордахи. Ну, какие они иностранки? Просто они так долго общались с одними иностранцами, что совершенно забыли русский язык. Да и кому он теперь, этот русский язык, нужен?

Девицы тем временем были заняты просмотром какого-то видеофильма, но лишь только хозяйка представила им Аллу — те оторвались от экрана, перестали сосать длинные сигареты, журнально заулыбались, защебетали:

— Hi!

— How do you do?

— Glad to see you!

— The weather is nice, isn’t it?

— We had а good holiday in Monte Carlo.

— We shall go to Tahiti for next holiday.

«Я убью тебя, тварь!» — кричал телевизор. На резном комоде бронзовые часы с фигурками разомлевших от зноя и любовной истомы пейзанок показывали без пяти три — Алла решила поторопиться:

— Линочка, тут вот коллективное письмо к правительству. Обращение… Даже требование. Твоя подпись…

— Да-да, — нимало не поинтересовавшись деталями, кивнула Линочка Арьешвили; не глядя, чиркнула закорючку поверх чьей-то размашистой подписи.

Алла хотела было уже идти, но подумала, что не будет лишним взять автографы и у этих двух красоток, коли случилось им возникнуть на ее пути. Она откашлялась и начала низкой тревожной нотой:

— I hope, charming Ladies, that have already paced out of barracks of totalitarianism to democracy and civilization will deign to put their signatures under this act of will of Russia’s citizens. Thus you will show your vital concern with Russia’s destiny, faith in the country’s spiritual Revival, support the heavy burden of our initiatives on the way to the prosperous state, ruled by laws[15].

Девицы слушали ее, раскрыв свои очаровательные, смазанные перламутровым блеском, ротики. Еще минуту после того, как Алла закончила свое слово, красотки ждали, видимо, каких-то пояснений. Не дождавшись, попытались самостоятельно прояснить смысл сказанного.

— What’s the English for «des-ti-ny»? What is «citysex»?

— And what is «spirit — ale»?

Изумлена была и Алла.

— Слушай, — обратилась она не без раздражения к хозяйке, — ты же сказала, они понимают только английский.

— Ну, милочка моя, ты тоже хороша, — усмехнулась Лина. — Destiny, citizen, spiritual, deign to put… Они понимают другой английский. Каждому свое. У тебя зеленые есть?

— Доллары?

— Babys! — отвлекла своих подружек, вновь повернувшихся к телевизору Линочка, подсовывая им Аллой принесенный листок.

— Ducks, tan dollars for the autograph!

— All right! It’s О. К.! Splendid! Of course! — обрадовались девицы, и через пару секунд коллекция Аллы пополнилась еще двумя арабесками.

— Но у меня нет денег… — призналась с некоторым запозданием Алла.

— Это не важно, — отвечала Линочка, — я подскажу им, у кого они могут их получить.

Алла уходила удовлетворенная, под непрестанные вопли телевизора: «Я убью тебя! Я все равно убью тебя, тварь!»

Немало домов обошла она в тот день. До позднего вечера, невзирая на суровость объявленного комендантского часа, трудила свои ноги. Что ж, известно: не потопаешь — не полопаешь. Тщание Аллы все же было вознаграждено — к полуночи ее бумага густо синела чернильными отметинами четырех десятков человек.

Следующим днем она победоносно шагнула в кабинет главного редактора, неся в вытянутых руках плод вчерашних странствий.

— Что это такое, детонька моя? Что это у тебя так глазоньки блестят, а? — разулыбался Имярек Имярекович. — Ну-ка, ну-ка, поделись со мной, где шалила.

— Имярек Имярекович, — срывающимся от радостного волнения голосом вымолвила Алла, — я упорно работала эти дни: мною составлен текст коллективного обращения прогрессивных писателей России к правительству. Более сорока лучших представителей творческой интеллигенции сочли своим гражданским долгом поставить под ним свои подписи. Эта такие люди, как Диана Оскот…

— Ай-йа-йа! — возликовал шеф. — Не даром я всем, при любом удобненьком случае, говорю: умнее нашей Аллочки женщинки не найти! Умничка! Умничка. Вот что значит: высоконравственный человек! Дай-ка, дай-ка посмотрю, что за письмецо такое ты изготовила. Сорок человечков, говоришь, обегала? Ай-йа-йа, молодчинка какая!

Имярек Имярекович взял из Аллиных рук трепещущий, точно намеревающийся улететь, лист.

— Ну-ка, что за письмецо такое, что за обращеньице лапонька придумала? Сограждане, россияне… Угу… Наше Отечество — на перепутье… Так… Противостояние парламента… фашисты взялись за оружие, пытаясь захватить власть… красно-коричневые оборотни… взять под контроль средства массовой информации… хватит говорить… Ну, умничка! Переполняет наши сердца… Молодчинка!

Алла трепетала от ощущения значимости момента, от сокрушительного, как удар боксера, предчувствия близких и решительных перемен. Каждый, самый крохотный, мускул ее тела сводила жгучая судорога, будто бы чудовищного приступа невралгии.

— Так, что тут наше золотко требует?.. — продолжал Имярек Имярекович, следя строку кончиком оранжевой янтарной ручки. — Все виды непрезидентских, особенно националистических, партий должны быть уничтожены… с привлечением к уголовной ответственности… и запрещены указом президента. Так-так… Умничка. Законодательство должно предусматривать самые жесточайшие санкции за пропаганду русской национальной исключительности. Что значит умная женщинка! Сама придумала?

Алла только хмыкнула и губы свела в горькой усмешке.

— Патриотические оппозиционные органы печати… см. ниже перечень изданий и лиц… должны быть до судебного разбирательства закрыты. Признать нелегитимным не только разогнанный парламент, но и образованный им Конституционный суд… Ну-у-у… — поднял глаза на Аллу руководитель: — Ты меня, девонька моя, не удивила… Ты меня восхитила! Потрясла.

Девонька стояла потупившись, но ее воспаленный мозг работал четко и остро; она напряженно выжидала опрометчивой пробежки счастливого мига, беленького, лохматенького, чтобы верно спикировать, чтобы не промахнуться. И вот вожделенный случай показался:

— Такое обостренное чувство справедливости! Такое подвижничество! Ума не приложу, чем я, убогонький, заюшку мою мог бы порадовать?..

Еще прежде, чем войти в победное пике, Алла Медная вдруг заметила на широкой черной площади начальничьего стола маленькую аптечную скляночку коричневого стекла.

— Я уже как-то спрашивала… — начала было Алла.

— Да-да-да. Помню, помню. И полностью согласен. Кому, как не моей девоньке, быть моим заместителем. Н-да… Только вот…

Чтобы чуть разрядить определенность ситуации, а заодно расширить область доверия проявленной заботливостью, Алла решила ненадолго свернуть с магистральной линии:

— Имярек Имярекович, вы болеете?

— Почему?

Алла киннула на аптечную склянку.