2. Уполномоченный по призыву.

3. Помощник уполномоченного.

4. Заведующий бюро регистрации актов гражданского состояния.

5. Служащий того же бюро, отвечающий за выдачу удостоверений личности.

6. Служащий призывного пункта, который берет отпечатки пальцев лиц, получающих призывные карточки.

7. Медбрат в отделе здравоохранения маркяза, определяющий группу крови.

8. Сотрудник того же отдела, выдающий свидетельства о смерти и разрешения на погребение.

9. Полицейский, на которого возложена роль связного между уполномоченным по призыву в маркязе и мобилизационным управлением в Александрии и который сопровождает призывников в Александрию.

10. Офицер, которому будет доверен контроль за поведением дублера в первые дни его пребывания на сборном пункте и поручено ежедневно осведомляться о его состоянии и давать ему необходимые инструкции. Я предлагаю, чтобы эту обязанность взял на себя уполномоченный по призыву, который имеет право свободного доступа на сборный пункт.

11. Лицо, которому будет поручено наблюдение за сыном омды после отъезда дублера, чтобы быть уверенными в строгом соблюдении всех поставленных условий.

Расходы на операцию

1) Сто фунтов — получение удостоверения личности на имя сына омды с фотографией дублера.

2) Сто пятьдесят фунтов — получение свидетельства о смерти дублера, датированного числом, предшествующим дню его отъезда в Александрию, а также справки об обстоятельствах его смерти.

3) Двадцать фунтов — вознаграждение служащему призывного пункта, который возьмет отпечатки пальцев дублера для удостоверения личности и призывной карточки.

4) Сорок пять фунтов — полицейскому, сопровождающему новобранцев в Александрию, поскольку он будет первым лицом, которое должно признать дублера за сына омды.

5) Шестьдесят фунтов — другу, работающему в мобилизационном управлении в Александрии, за то, что он обеспечит возможность контролировать поведение дублера и подскажет ему, как лучше себя вести, чтобы не вызвать подозрений. Он же предупредит нас в случае опасности.

6) Триста фунтов — уполномоченному по призыву который подвергается непосредственной опасности.

7) Триста фунтов — маклеру как главному организатору всей операции и лицу, связанному с омдой.

1) В список расходов не включены суммы, которые будут выплачены самому дублеру и его родным, поскольку это выходит за рамки соглашения и принадлежит к компетенции омды.

2) Расходы на проживание сына омды вдали от деревни в течение всех лет военной службы дублера оплачивает его отец, поскольку речь идет о безопасности его сына и никому не известно, как долго будет продолжаться операция.

3) Расходы на переезды и проживание во время осуществления различных этапов операции в вышеприведенный список не включены.

Конец

Уполномоченный по призыву с самого начала сказал мне, что к операции придется привлечь многих участников. Я был несправедлив, подумав, будто он хитрит. Теперь-то я осознал подлинные масштабы дела. С уполномоченным все было улажено, и на следующий день я поехал к омде. Поехал один. Сошел с автобуса у моста и направился к нему домой. Дорогу я знал, и расспрашивать никого не пришлось. На деревенских улицах было много прохожих, в том числе молодых парней. Знакомые здоровались со мной, а я все вглядывался в лица парней и думал, кто же из них заменит сына омды?! Кого предстоит мне отослать на призывной пункт в маркяз?

Омда был у себя во дворе, занимался делами. Он с равнодушным видом пожал мне руку. Я даже удивился такому приему. Спустя некоторое время он велел одному из сторожей проводить меня в дом, что тот и сделал, выказывая мне всяческие знаки почтения. По-видимому, приглашение в дом омды считается здесь честью, которой удостаиваются немногие. Следом за мной пришел омда. Его словно подменили. Он обнял меня, прося прощения за сухость, с какой встретил во дворе, и объясняя, мол, сделал это для виду — зачем, привлекать внимание посторонних. Начался разговор о деле. Я показал омде план, подчеркнув, что сам его разработал. Омда слушал молча, а когда я кончил, долго думал, уставившись взглядом в окно. Потом покачал головой и сказал: воистину мы живем в проклятое время, если такие люди, как я, сидят без работы. Египет, — заявил он, — так и будет прозябать в отсталости, и вот причина: умнейшие его сыны — он указал на меня толстым пальцем — лишены возможности участвовать в строительстве страны. Конечно, любой начальник боится умных подчиненных, но оставить такого человека без дела — это ли не заговор против интересов страны! С планом он в основном согласен, но есть у него и возражения. Во-первых, ни к чему выдавать чеки отцу дублера. Старик получит полную гарантию того, что предоставляет сына в наше распоряжение не бесплатно. Кроме того, их — отца дублера и омду — связывают постоянные деловые интересы. Во-вторых, он, омда, считает нежелательным отъезд сына из деревни на долгое время. По этому пункту мы долго спорили и в конце концов омда откровенно признался: парня нельзя отослать надолго из дома — на это не согласится его мать. Он у нее единственный, другого не будет. Раскрыть причину этого, сказал омда, он не может — тут семейная тайна. Если сын уедет из деревни, за ним последует и мать. Пойти на такой шаг он никак не может и по материальным и по моральным соображениям. Мы долго не могли прийти к соглашению на этот счет. Я настаивал на своей точке зрения, опасаясь за успех всей операции. Возражения омда черпал, главным образом, из области сантиментов. Наконец я его убедил. Он согласился: да, сын уедет, но куда — осталось нерешенным. Уедет вместе с матерью. Омда обещал завтра же или, в крайнем случае, через день прислать ко мне дублера с его отцом. Тут мы подошли к главному вопросу — о деньгах. Оплату расходов, предложил омда, должен взять на себя я, а после завершения операции он выплатит мне всю сумму полностью. Я понял, он хочет гарантий. Вопрос этот всех волнует, каждый обычно задает вопрос, а кто мне гарантирует, что все будет в порядке? Как же это я отдам сразу все деньги? Нет, сперва заплати ты, а я потом все возмещу с лихвой. Иногда я соглашался с такой постановкой вопроса, особенно если расходы требовались небольшие. Но для подобного дела нужна огромная сумма, — очень уж много привлекалось людей, — а ведь каждый, прежде чем сделать шаг, тянет руку за мздой. Я объяснил омде ситуацию и почувствовал, что он колеблется. Пришлось сказать напрямик — мы не приступим к делу, пока не получим деньги хотя бы на первоначальные расходы. Омда заныл: я, дескать, слишком уж много насчитал, а ведь он, как-никак, и сам осуществляет важные функции. Никто не знает, чего ему будет стоить найти дублера да поселить сына вдали от деревни — ну, и тому подобное. Спор наш закончился тем, что омда потребовал два дня отсрочки. Ладно, — заявил я, — но в таком случае отложим и приход ко мне дублера, ибо без денег это не имеет никакого смысла. Я чувствовал, как в душе моей закипает злость на этого упрямого типа. Тут служанка принесла блюдо с обедом, и омда преобразился, стал радушным, любезным хозяином. Я, в который уж раз, подивился человеческой природе, особенно природе жителей египетской деревни.

За обедом омда называл меня своим другом и просил держать его сторону, а не тех, кто будет непосредственно выполнять операцию. И еще попросил, по мере возможности, сократить расходы, а он возместит мне каждый фунт, сэкономленный за счет других участников. Я с радостью дал ему такое обещание, ведь слова его означали, что вопрос решен.

Мы расстались, договорившись встретиться снова через два дня.

Сторож

Одна из наших деревенских пословиц гласит: «Стоит дважды ударить человека по голове и он позабудет, где лево, где право». Наверно, сложили ее в хорошие дни. Нынче не то что ударить, достаточно прикоснуться к голове — и тебе уже больше не встать. Мои собственные злоключения — лучшее тому доказательство. Но сперва, как положено, расскажу, кто я и что я. Пришел мой черед вести повествование. И начну я его с того момента, который на всю жизнь врезался мне в память. Воспоминание о нем я унесу с собой в могилу, хоть и знаю, как тесны могилы у бедняков вроде меня. Все началось со стука в дверь, обычного стука, который может раздаться в любую минуту. В домах бедняков двери закрывают сразу после захода солнца — предосторожности ради, да и кто придет к нам по делу или с просьбою. Темнело, двери закрывались. Отлучившись с подворья омды, — я охраняю его амбары, — пошел я домой ужинать. В деревне никто еще не спал. Отовсюду слышались звуки голосов, шум, в лавках и домах светились огни. В такое время человек ощущает себя в безопасности, никакой злодей еще не посмеет выйти на промысел. Сунув в рот кусок сухой лепешки, я так и не смог проглотить его — чувствую, прямо дерет горло. Сделал знак рукой: налейте, мол, стакан чаю, да побольше. Жена остановила на мне долгий, спокойный, как стоячие воды, взгляд, и я понял, в доме нет сахара. Она сходила к соседке, взяла в долг несколько кусочков до конца месяца, когда мы получим продукты по талонам. Во мне волной закипал гнев. Стук в дверь напомнил об ударах судьбы, сыпавшихся на меня в последнее время. Первым ударом, — хоть и не совсем неожиданным, но болезненным, — был выход на пенсию. Я работал сторожем и числился на государственной службе. А когда достиг пенсионного возраста, из маркяза прислали конверт, небольшой такой, размером с ладонь, а в нем две бумажки. Телефонист приложил мой палец сначала к подушечке, а потом к бумаге. Один листок забрал себе, мне отдал второй и сказал: с первого числа будущего месяца я — на пенсии. Стоя перед ним, я все старался понять, что же произошло. Такое уже случалось с моими сотоварищами в прошлые годы. Значит, не выходить мне больше на ночные дежурства. Не получать старую винтовку, — ведь я к ней так привык, — и положенный десяток патронов, не обходить по ночам деревенские улочки с винтовкой на плече зимой, когда холод леденит кровь, и летом, когда жарко, как в печи. Не отдыхать, лежа на скамьях перед домами и вслушиваясь в настораживающую тишину ночи. Кто там? Кто идет? Как знать, будут ли люди по-прежнему уважительно называть меня шейхом стражи? Раньше я вечно жаловался всем на тяготы службы. А теперь мне так горько с ними расставаться. После выхода на пенсию мои средства к существованию ужасающе сократились. Раньше я получал девять фунтов с четвертью, а сейчас — четыре без четверти. Сразу переменилась жизнь, и люди стали относиться ко мне по-другому: бакалейщик больше не дает в долг. Имелась и еще одна причина для огорчения: как раз подошла моя очередь на повышение, меня, как имеющего самую большую выслугу, должны были назначить начальником сторожей. Если бы нынешний начальник вышел на пенсию или умер, я бы занял его место. От обиды и не зная, чем заполнить образовавшуюся пустоту, я стал проводить все время в поле. Была там работа, не было, — дома мне не сиделось. Пусть от этого и набегали лишние расходы: приходилось готовить мне отдельно обед и ужин, кипятить два чайника чаю. Чтобы не тратить лишнего, я старался теперь есть только дома.