Будущую невесту разглядывают буквально "через микроскоп". Если девушка опозорила семью  (целовалась с мужчиной или того хуже) , навряд ли она выйдет замуж, а в деревне ее могут убить собственные родственники. Загубленная девичья репутация коснется всех ее сестер. В эту семью больше не придут свататься.

Гражданских браков здесь нет. Это позор. Харам (грех) .

Восток парадоксален до нельзя. Пропитанный чувственностью, разгоряченный и страстный, он в то же время ханжеский, стыдливый. Каждая песня здесь о любви.

Но в жизни само это понятие воспринимается арабами как–то отстраненно.

Есть культ семьи. В котором преобладают традиции. Поиск женихов и невест происходит при помощи родственников. Помолвка может длиться годами, а свадьба проходит всегда пышно и тоже традиционно. Как среди этих вековых устоев рождается светлое чувство — не ясно. Главное — выйти замуж. Ведь если родители выбрали жениха для любимой дочери, они знают ее вкусы, и плохого не посоветуют. Родителям можно доверять. А любовь… Она приложится.

Бывают и грустные истории, когда найдя для дочери замечательного жениха, после свадьбы, он оказывается не таким уж замечательным, не очень богатым, и патологически ревнивым. Девушка зарабатывает болезнь на нервной почве, мучается, рожает ребенка. Но о разводе и не думает. Мало кто из женщин о нем думает  (даже если муж бьет) .

"Твои старшие сестры дружат с мальчиками?", — я разговариваю со своей 12–летней племянницей.

"Что ты! – она машет руками – харам! Неприлично. Сначала мы должны закончить школу. Потом будем учиться в колледже. А лет в 25 родители найдут нам женихов".

"А если ты полюбишь кого–нибудь, когда будешь учиться в колледже?"

"Я скажу своим родителям, они поговорят с парнем и его родителями, у нас будет помолвка".

"Вот представь, ты его любишь, а он тебя — нет".

"Я забуду его, и выйду замуж за другого человека".

"Неужели ты думаешь, что так легко управлять своими чувствами?"

Девочка улыбается на мои восклицания. Ее будущее уже распланировано на многие годы вперед.

Арабская женщина загадочная, закрытая. Душа "нараспашку" – это не про нее. Она не будет откровенничать о своих проблемах, и плакаться в жилетку. Высокомерная, хитрая скандальная, взрывная и сдержанная. Разная. Счастливая и несчастная…

Им нравится носить хиджаб и закрывать лицо, потому что они так привыкли одеваться. Потому что так одевались их бабушки и матери. Существуют религиозные каноны и предписания, касаемые одежды правоверной мусульманки. Это их жизнь. Они не знают другой. Расслабляются и "отрываются" арабские дамы (мусульманки)  в женских спортивных клубах и бассейнах. Купальники, боевой раскрас, килограммы золота – завидуйте подруги и родственницы. И на свадьбах – вот где зажигательные танцы, вечерние наряды и охота за женихами.

И какая бы лояльная семья не была у девушки, если она поедет в деревню навестить бабушку и любимых тетушек, то оденется скромно. Потому что репутация, прежде всего!

Вера и традиции в крови даже у тех, кто борется за свободу своего выбора и равноправие с мужчинами.

У арабских женщин свое понятие о счастье. Иное представление о мире. Они другие. Потому что их мир другой.

Глава 4

Завтра в полдень…

Первые 3 месяца жизни в Ливане я постоянно плакала. Мне не нравилась еда. Раздражала жара. Пугали обычаи. И сводило с ума одиночество.

Однажды муж подошел ко мне с виноватым видом: "Прошу тебя… сними крестик. Отец так сказал". Я сняла.

…На рассвете ребенок начал плакать, вырвал. Температуры не было, но он плакал и плакал. "Вызываем скорую!"— единственное, что приходило на ум. Ответ мужа меня поразил. "Больницы закрыты, надо ждать до утра".

Когда меня уже трясло от ужаса и возмущения, на кухню, где мы общались с мужем и успокаивали сына, вышла младшая сестра. И стала учить, как надо себя вести в ЧУЖОМ ДОМЕ.

Что неприлично так громко разговаривать, вдруг соседи услышат… И что мне не следует забывать, кто я здесь такая… Уходя, она презрительно бросила: "Ажнабия".

Мы ехали в машине по улицам Бейрута. За рулем – свекровь, рядом ее сын (мой муж) , ребенок и я — сзади. Осенняя жара спала. Мы ехали в русское посольство оформлять документы на гражданство. В посольстве было шумно и, о Боже! был телевизор с русскими каналами.

Как передать ощущение человека, который три месяца не слышал русской речи? Это похоже на счастье голодающего, нашедшего мешок еды.

Нет, это было сродни находки Робинзоном своего друга–Пятницы! Я чуть не разрыдалась над ненавистной, но такой родной рекламой майонеза…

Можно было и в квартире поставить спутниковую антенну с российскими каналами, но зачем? Есть уже спутник с арабскими и европейскими каналами. Зачем что–то менять, напрягаться? Ради чего (или кого?)  Мне было отказано. Причина — спутник, который я хотела, "кишел" порно–каналами, а в доме с нами жил 18–летний младший брат мужа. Развращать мальчика не входило в планы семьи.

Насмотревшись и наслушавшись российских новостей и передач, погрузилась в еще большую тоску по родине. Свекровь что–то бурно обсуждала со своим сыном  (моим мужем) .

— Какие–то проблемы с документами?

— Да... проблемы, — муж не поворачивался, а смотрел на меня в боковое зеркало. – Мама говорит, надо, чтобы ты приняла ислам, тогда тебе сразу дадут ливанское гражданство и ливанский паспорт.

Все — все похолодело внутри меня. Муж объяснял, что–то рассказывал про законы, но я молчала.

Свекровь повернулась и посмотрела. Она ждала ответ.

— Нет! Я увидела в зеркале свое лицо – бело–зеленое, с гримасой ненависти и боли.

И страха… Как же я боялась. Как проклинала себя, за то, что приехала сюда с ребенком. Но пути назад не было.

Вечером достала из кармана джинсов цепочку с крестиком и надела ее на шею. И больше никогда не снимала.

Каждое утро просыпалась с тоской, выходила на балкон, смотрела, как раскаленное солнце своим маревом обволакивало город. Еще один день. Долгий. Бесконечный.

Днем, укладывая сына спать, закрывала дверь на ключ, доставала из сумки икону Божьей Матери. Только так можно было помолиться. Обдумать дальнейшие действия. Поплакать.

Но ужас и страх мешали жить и думать.

— Собирайся, мы едем в гости к русской! – муж, кажется, радовался больше чем я.

Мы ехали в Долину Бекаа. Заезжая по пути на кофе к родственникам и знакомым свекрови. И вот, наконец, подъехав к конечному пункту, выгружались из машины.

— Можно взять горшок ребенка? В 1.5 года сын еще не освоил унитаз.

— Нет, — отрезала свекровь. Даже такие вопросы решала свекровь…

У дверей огромного дома нас уже ждала хозяйка.

Я "одела" улыбку на лицо.

— Мархаба!

— Здравствуйте, а что, по–русски ты уже не говоришь? — засмеялась миловидная женщина.

Брючный костюм, открытые руки, модное каре, никакого платка.

Валерия живет в Ливане 20 лет. Познакомилась с будущим мужем в медицинском университете. Не думала, не гадал, оказалась на востоке.

Приехали с мужем на пустое место. Сами, без помощи родни, раскрутились, открыли стоматологический кабинет. Выстроили шикарный дом.

Хожу по ее вилле, словно из сериала "Санта–Барбара". Огромный сад, в котором есть даже березы. Бассейн. Хожу и восхищаюсь.

Свекры и муж расселись в зале с хозяином дома. Мы с Валерией на кухне, она ловко готовит свежий сок из разных фруктов и варит кофе.

А кухня в русском стиле – уютная, красивая, маленький телевизор на холодильнике. Как дома. Я уже почти рыдаю.

— Хочешь валерьянки? А может водочки? Котлетку скушай! – и эти простые, родные фразы сбивают меня с ног нокаутом. Я смеюсь и плачу одновременно.

Хозяйка возвращается из зала.

— Свекры попросили поговорить с тобой, боятся, что ты уедешь из Ливана.