Я в пустыне. Свершилось.

Звуки Сахары: шорох, шепот, ночь.

Шуршит кошка в палатке – ловит скорпионов, ее держат здесь специально. Шепчут юные искательницы приключений – молятся о любви.

Ночь звучит тишиной. Ночь с пустыней подруги по одиночеству.

Проснулись все сразу и резко, потому что пошел дождь. Закралась мысль, что это звезды сыпятся с небес – нет, капли. Похватали свои простынки–подушки и в палатку, где мирно спал мудрый бедуин. Он занес наши оставшиеся вещи, опять перестелил постели, выдал сухие одеяла и мы затихли под шелест дождя. А утром я пробудилась самая первая.

И в одиночестве полезла на барханы. После дождя песок стал тяжелым, лезть приходилось, втыкая ноги в песок, как скалолазы втыкают крюки в дырку скалы, взбираясь на вершину. Было 5 утра. Солнце еще спало. Ноги дрожали от усталости, но ощущение небывалой бодрости и радости переполняло душу. Полусонные девочки начали атаковать бархан: с разбегу, на четвереньках, и даже босиком. За ними плелся мой грустный ливанец — на Лоуренса он не тянул.

И мы встречали рассвет на высоком бархане. Солнце всходило прямо перед нами. Оно рождалось в это утро перед невольными свидетелями, оно смотрело на нас с удивлением и чуть зависло на расстоянии вытянутой руки. Девочки подпрыгивали от восторга. А мы просто стояли и смотрели, даже не могли фотографировать. К чему? Главная память – в сердце.

"Фатима, Хадижа, Аиша!"— разнеслось среди песков одиночества. Бедуин трубил о походе. Верблюды заждались. Мы сбегаем вниз. Нас ждет сюрприз. Очень важно и глубокомысленно сидит на корточках проводник. Перед ним коврик, на коврике: камни, склянки, пули и кинжал. Все добро нажито непосильным трудом, уважьте дедушку – купите. Англичанки присели рядом, разглядывают, охают–ахают, но не покупают, а я пошла налаживать контакт с верблюдом.

Прощай, Сахара.

Так быстро. Так мало. И много… Разве может быть мало звездного неба с россыпью жемчугов и каменьев… И оранжевые пески накрыли эмоциями с головой, закопали полностью, едва оставив щель для восторженного вздоха. Мало солнца, которое веками разукрашивает охрой и позолотой холодный утренний песок.

И через тысячу лет оно так же взойдет над пустыней, подарив ей надежду: ты не одна.

Совсем осмелев, отпускаю держалку и шелкаю фотоаппаратом. Верблюд перестал фыркать, мы с ним подружились. Он пахнет так странно, как будто сладко и резко одновременно. Именно пахнет, а не воняет.

Быстро надеваю крышку на объектив – начинается спуск с бархана. Вжимаю фотоаппарат в грудную клетку, чтобы не разбить, ну… благополучно скатываемся с горы. Еще килограмм ушел вместе со скрежетом зубовным. Пустыня покорена. Нет, мы покорены ею.

"Где завтрак?" — возмущается хмурый ливанский голодный муж, — Али обещал завтрак!"

Дорога обратно всегда быстрее. Верблюды ускоряют шаг, они спешат домой. Под пальмы, к воде, отдыхать. Мы заходим в гостиницу, только вчера отправлялись в пустыню, а уже вернулись. Я в поисках туалета, в надежде помыть погрязшие в песке ноги. Али еще спит в номере.

Нам накрывают на стол – завтрак. Девочки в восторге от омлета и лепешек с маргарином, я смакую берберский чай – горько–сладкий, мутно–зеленый, из свежей мяты.

Тоска грызет душу – как же теперь возвращаться в реальность. Где не будет оранжевой эйфории, где до солнца не достать рукой, и мята не горчит…

Марокко – а ты перевертыш. Сколько отчетов было прочитано. Ругательных, хвалебных и пресных, как вода. Сколько ног стерто в кровь о твою землю, сколько разочарований и восторгов. Чужих. Я ехала белым листом, ничего не ожидая. Нет, я ехала с кашей в голове. Что посмотреть? Куда поехать? И как успеть?

Сумбур. Хаос. Страх. Беря в расчет Рамадан, зная о букре, я ни на что не надеялась. Просто ехала.

Ничего подобного не ощущала раньше. Растерянность… мне нравится? Или нет? Не знаю…

Я искала себя в Марокко и не находила. Неужели это я – обычная рыжая девчонка, зарывшись в пески Сахары, издаю победный клич и бегу с высоченного бархана вниз, теряя шлепки по пути…

Неужели это я? Еду в простом поезде, переполненном галдящими марокканцами, и, не удержавшись, хватаю за щеку смешную малышку, вызывая восторг у ее папаши.

Он что–то шепчет ей на ухо, а я уже знаю… Она подбегает, смущаясь, и целует в щеку. Марокканский поцелуй легкий, как будто бабочка пролетела мимо, едва коснувшись бархатистым крылышком лица.

Я не чувствую тебя. Вижу, но еще не понимаю. Погружаюсь, но боюсь. Где то самое преломление страны? Разворот на две полосы, с яркими картинками и восторженными криками: "Супер!" Неоднозначность – твой главный постулат.

Мы снова едем.  (не едИм) . Возвращаемся той же дорогой. Мчим, опустошенные, высыпая песок Сахары из души. Вчерашняя переправа через реку заполнена автобусами и людьми.

Пробка километровая. Дождь сделал свое дело – река затопила мост. Все ждут, когда вода сойдет. А мы не можем ждать. Выбиваемся из графика. Но делать нечего. Солнце припекает, вода спадает, через час ожиданий и разглядывания местных зевак и застрявших пассажиров, Али садится за руль и первым проплывает сквозь грязные воды.

Повезло нам с водителем. Что тут скажешь – профессионал. Забираем по пути бельгиек. Одухотворенные горными вершинами, девушки щебечут всю дорогу и просят показать фотографии из пустыни.

— Ах, мы тоже хотим. Мы едем в пустыню!

Наим торжествует, потирая от удовольствия руки.

Молча завидую девчонкам  (особенно поездке на верблюдах) .

Въезжаем в Tinghir, муж активно пеняет ребятам, что они обещали довезти нас до Варзазата. Но братья тогда не успеют в пустыню. Наим бежит искать гранд–такси, оплачивает нам поездку, расстаемся практически родными, роняя скупую слезу.

Гранд–такси перевозит людей между городами. Это такой раздолбанный старый мерседес (или другая марка машины, главное, что старье, едва дышащее) , в который влезает как можно больше народу.

Впихнув рюкзак в багажник, мы вдруг увидели, что все места давно оккупированы. Три мавританца сзади (подсмотрела национальность товарищей, когда они паспорта давали водиле) , и один – на переднем сидение. На лице моем не удивление. Опупение. А как ехать–то? На коленки к мужичкам взбираться?

Таксист сгоняет сидящего вереди: "Вэлкам!" Ну что, мы не аристократы, усаживаемся с мужем на кресло (специально расширенное дополнительной дощечкой) , водитель заводит машину и назад влезает четвертый пассажир. Он так легко пролез, словно просочился, наверное, машина резиновая, растянулась до нужных размеров.

Отдельное слово о водителе. Дядька в джелябе 50–ти лет, суровый и молчаливый, за 2 с половиной часа езды не сказал ни слова. Как только слышал мою русскую речь, нервно оглядывался. И чтобы искоренить дух непознанного–непонятого–иностранного, врубил кассету с сурами из Корана.

Вот так и ехали. Каменистая пустошь, небо свинцовое, из всех щелей дует, мавританцы тоскуют сзади, водитель периодически почесывает свое богатство, ничуть не стесняясь…

Наконец–то вокзал Варзазата. На встречу бегут представители автобусных фирм с воплями: "Маракеш, Эссуэйра, Агадир!". Не стая коршунов слеталась… Сначала нас хотели запихнуть на завтрашний автобус в Агадир (ну чего там, подождать на вокзале ночку) , затем по доброте душевной выписали билет до Маракеша. Пообщавшись со всеми, узнали про ближайший автобус до Агадира, и сели ждать.

Муж разговаривает с местными, я на лавке прикорнула, ("никого не трогаю, примус починяю")  записываю в тетради очередные впечатления, прячась за рюкзак жую местную лепешку. Как обычно, несутся вопли со всех сторон, поднимаю глаза – прямо на меня летит велосипедист. Бамц! Велосипед и парнишка приземляются на мои ноги. Жива я осталась, но от испуга и боли закричала на весь вокзал.

Толпа сочувствующих и жаждущих справедливости окружили нас в одну секунду.