Ханнан подождал, давая старику наполнить чаши, и осторожно спросил:

— Почему тошно? Церемония прошла неудачно?

Такани поморщился, опрокинул в себя вино и протянул Захиту чашу за обновлением.

— Проклятые вахуриты! Не нравится мне это…

— Что именно?

— Все. Да все! — Такани умолк. Пожевал губами, тяжело вздохнул. И начал заново: — Понимаешь, старик, когда владыка стал Царем Царей… да продлятся его годы и прирастет царство… мы ведь знали, что он пришлет наместника. Думали, все останется по-прежнему, только в крепости будет сидеть другой. А видишь, как вышло: наместник вон где, а мы здесь. Мы стали думать, наместник назначит хранителя города. Тоже не назначил. Сказал, города побережья богаты купцами и товарами и не нуждаются в поводырях. Только намекнул: те, кто соберет деньги на ремонт тракта — те и не нуждаются.

— И что?

— Собрали. Кто бы сомневался? — Такани фыркнул. — Потом на новый храм, на крепость. И мы привыкли. А этот… как ты его назвал?

— Кийяз.

— Да. Именно. Я не могу его винить. Совет Достойных больше препирается, чем управляет. А если власть валяется на дороге: просто так, в пыли, никому не нужная… Глупо ее не поднять, верно? — Такани пожал плечами. — Во всяком случае, я бы поднял.

Чародей со слугой молчали.

— Проклятье, Ханнан, я боюсь! Жрецы почти отобрали у нас вожжи, теперь у них еще появился колесничий… И, судя по всему, он намерен хорошенько нас взять. Видел бы ты прием в ложе торговцев! Не знаю, что от нас теперь останется.

— Ты узнавал, что произошло на площади?

— Узнавал… — Такани выглядел виноватым. — Никто не знает, никто ничего не видел. Это что, так важно?

Маг пожал плечами.

— Просто пытаюсь понять, вцепятся они в меня или в вас, — помолчав, он добавил: — Я могу найти другое пристанище.

— О боги, только не начинай по новой! — Такани замахал рукой. — Одного тебя они выследят и забьют, как шакала. Мой авторитет, по крайней мере, нас защитит.

Ханнан подумал, что ни авторитет, ни власть, ни золото не спасли обитель от толпы, но счел за лучшее промолчать.

— Ладно, кончили с причитаниями, — купец со стуком поставил чашу на стол. — Что ты там углядел на площади?

— Углядел? Может, ты и транс заметил?

— Проклятье, Ханнан, я не слепой! — отрезал купец. — Остальные пялились на жреца и слишком плохо тебя знают.

— Вам нечего опасаться, — вставил Захит. — Кроме нас, такое никто не распознает. Большинство торговцев едва научились читать и писать, они не отличат мага от бродячего поэта, то и другое им одинаково чуждо.

— Ну, того, что я заметил, они точно не знают, — чародей потер висок, думая, с чего бы начать. — Понимаешь, среди магов тоже есть преступники. Раньше было проще. Сам Круг редко судил своих же, но Царь Царей и двор — все были магами. Они хоть понимали, о чем речь. После смуты… — Ханнан помялся, но продолжил: — Сложные дела по-прежнему судит Царь Царей. Но это раньше у мага могли отобрать земли и имения, в самом плохом случае казнили. А сейчас у мага нечего отбирать, а владыке не пристало разбрасываться чародеями. У соседей-то переворотов никто не устраивал, в войне чародеи пригодятся. Маги нужны стране, и Азас это знает. Казнят слабых. Сильных же… им отрубают руки, отрезают языки и выкалывают глаза. Считается, это помогает обуздать Дар. Глупость, конечно… Даром управляют волей, а не словами и жестами.

— Ты о тех шутах в масках? — спросил Такани.

— О них самых. Маги называют их шахва. Искалеченные. Это преступники. Причем, не какие-нибудь… это убийцы. Первый-в-Круге торгует ими. Не то, чтобы у него был выбор… Его поставили перед фактом: либо делаешь по добру и приносишь в Круг золото, либо делаешь то же, но из-под палки.

— Погодите, господин… — встрял Захит. — Так эти Искалеченные, они умеют колдовать?

— И еще как! — усмехнулся Ханнан. — Это самые сильные из преступников-магов. Шахва рабы. Отпуская их в большой мир, Круг надевает на них ошейник, ключ от которого дает хозяину. Ошейник нельзя снять. И хозяин не ограничивает способности шахва, просто в любой момент может уничтожить ключ, а вместе с ним — и раба.

— И что, эти шахва преданно служат владельцу? — Такани забросил в рот маслину, но забыл ее прожевать.

— Кто знает? Им нет повода любить хозяина. Но не забывай, что это преступники. Особой любви к Кругу или простым смертным они не испытывают. Убийства совершаются по разным поводам, но слабых и впечатлительных казнят. Шахва — те, кто способны на все. Это все равно, что набрать телохранителей из насильников и убийц. Они знают, что живы лишь твоей милостью. Дай им золото, шлюх и выпивку — и они у тебя в кармане. Шахва, может, искалечены и ходят в цепях — но они живут и живут неплохо. И знают, что если ослушаются — лишатся всего.

— Для чего они твоему Кийязу? — поинтересовался Такани.

— Моему? — Ханнан усмехнулся. — Спроси у него сам. Но, думаю, не для того, чтобы следить за чистотой одежд.

Купец поморщился, будто очередная маслина вдруг оказалась горькой.

— Что-то ты темнишь, мой друг…

Чародей ничего не ответил.

— Ну, с моей каланчи так видится. Или тебе неинтересно, как со стороны выглядит? — Такани прищурился.

— Что уж там… Рассказывай, чем я тебе насолил.

— Не насолил, нет, — Такани погрозил ему мясистым пальцем. — Вот смотри сам. Слышал я, был в столице такой Ханнан, советник у князя Теде́роса… Бес с тобой, я все годы считал тебя мертвым, а мало ли Ханнанов в Царстве? Этот Ханнан был богат, но не занимался торговлей. Этакий книжник: то ли звездочет, то ли хронист. Но, говорят, бесовски влиятельный был человек, потому как давал князю очень умные советы и держался на хорошем счету.

Чародей поймал на себе взгляд старика-слуги и отвернулся. Купец же продолжил:

— Одна беда: Ханнан-советник был умен во всем, кроме придворных интриг. И давал слишком хорошие советы. Влиятельный князь стал слишком влиятельным, чтобы оставаться при дворе: его обвинили в какой-то глупости, лишили титула и сослали в глушь, оставив земли тщеславному братцу. А советник… боги знают, куда он делся. Пропал. Исчез!

Торговец помахал рукой в воздухе, словно показывая, как испарился Ханнан-советник.

— Через полгода заявляешься ты. И можешь носить какое угодно рубище, да только непохоже, чтобы ты нищенствовал. По тебе видно — ты не торчал на солнце, красиво говоришь и проклятые маслины кладешь в рот так, что впору открывать школу для местных купчих. Что скажешь? — Такани наставил на чародея палец.

— Что ты в меру наблюдателен и у тебя богатая фантазия.

— Ладно-ладно, идем дальше… Приезжаешь ты ко мне, весь бедный и потрепанный. Одним богам ведомо, какого беса ты забыл в нашей дыре, но пусть. Через пару недель прибывает Кийяз, да еще с Искалеченными. И всем чего-то надо от города! Мой друг, Сакар — это паршивая, всеми забытая дыра. Он не исчезает с карт, потому что это перевалочный пункт для галер и караванов. Но он и не станет больше, потому что в Царстве полно лучших земель, и рынки будут где угодно, но только не здесь. А теперь скажи: какого беса вы здесь забыли? Маг ты или нет? Что происходит и кого, в конце концов, я приютил в своем доме?

Ханнан хотел уже открыть рот, но купец не дал ему вставить слова.

— И не надо мне рассказывать, что ты готов покинуть мой кров! Мне безразлично, что ты маг. Я, знаешь, изучал грамоту в обители и помню твоего наставника. Старый Амир никого не мучил. Я ненавижу вахуритов! Не знаю, кто кого пытал, но ненавижу! И за резню, и за то, что лезут в ложу торговцев, и пыжатся, пыжатся… И за то, что поучают, на какие праздники напиваться и какую девку лапать — тоже. Но будь я проклят! Если эти искалеченные ублюдки явятся в мой дом, я должен знать, что им говорить и как тебя отбрехивать!

Такани подался вперед, навалившись всей тушей на столик. В тусклом свете гаснущих ламп он казался устрашающим.

— И знаешь еще что? Помимо того, что я сидел с тобой за одной партой, я вижу: что-то происходит. Когда это произойдет… что бы это ни было… я хочу быть первым, кто об этом узнает. И мне не хочется тебя выпроваживать хотя бы из-за этого… Вот теперь можешь говорить. Я все сказал, — закончил он, откинувшись обратно.