Старик поклонился, и торговец вернулся на софу, сплел пальцы на объемистом животе.

— Рассказывай! — без обиняков приказал он.

В прежние годы Такани был юрким пареньком с лукавым взглядом черных глаз. Каждый лавочник в округе имел зуб на «маленького беса» — но тот бес сгинул в дебрях лет, вместе со своими выходками. Остался тучный человек, страдающий одышкой.

«Ты сам не помолодел!» — одернул себя Ханнан. Маг так и остался худым и невысоким — видно от недоедания в детстве — но для четвертого десятка в бороде его было слишком много седины. Пожалуй, больше соли, чем перца.

— Что рассказывать? — Ханнан невольно усмехнулся. — Если коротко, то без толку, а если долго… ты утомишься раньше, чем я войду во вкус.

— И говоришь ты так же заковыристо, — хохотнул купец. — Я слышал о твоих делах в столице. Ханнан-Советник, Ханнан-Богач, надо же! Это что, правда?

— Что? — хмыкнул чародей. — Наверное, ты меня с кем-то путаешь.

Такани погрозил ему жирным пальцем.

— Тебе меня не обмануть! Я слишком стар для этого.

Впрочем, даже напускная его сердитость продержалась недолго. Купец заметно оживился, увидев, что Захит несет запотевший кувшин и пару чаш, и в этот момент он вовсе не казался старым.

— Присоединяйся к нам, — махнул слуге рукой Такани. В кувшине оказалось гранатовое вино с сахаром и корицей, и по праву хозяина он провозгласил: — За добрые времена!

— За добрые времена! — повторил чародей. Только теперь, отставив чашу, торговец решился спросить:

— Так ты маг или нет?

Чародей был готов к вопросу и выложил заготовленный ответ.

— И да, и нет, — видя, что Такани не понимает, Ханнан пояснил: — Конечно, я хотел стать магом! Ты знаешь, наставник подобрал меня на улице. Я бы жил во дворцах и ел самый белый хлеб. Меня бы носили в паланкинах, и никто не сказал, что мне нужно делать, а что нет. Так я думал. Но когда владыка надел царскую маску, — он запнулся, — да продлятся его годы и прирастет царство… все оказалось совсем не так.

Чародей умолк на мгновение и заключил:

— Да, я учился, учился прилежно, и успел вызубрить пару фокусов. Но это еще не делает меня магом.

— И вы бежали, — уточнил Захит.

— В ту самую ночь, — кивнул Ханнан. — Меня преследовали, но я оторвался от погони.

— Проклятье! Но я все равно не понимаю! — Такани прихлопнул ладонью по бархату софы. — Как ты разбогател? И почему великий ужасный Ханнан сидит тут в одежде бродяги?

— Прошло много лет, — медленно проговорил чародей. Помявшись мгновение-другое, он выложил начистоту: — Прости, старый друг, но и правда много лет. Ты изменился, я изменился… Я бы не хотел пока говорить всего.

— Боишься, да? — ухмыльнулся Такани. Впрочем, в глазах его не было и тени смеха. — Боишься, что я тут же сдам тебя проповедникам.

Ханнан только пожал плечами.

— Из святош выходят негодные друзья, если хочешь знать, — скривился купец. — Ладно. Чего ты хочешь? Если даже мне ты не доверяешь!

— Нечто вроде сделки, — ответил маг. — Я намерен обосноваться здесь, в Сакаре. Еще не знаю, насколько. Может, несколько лун, а может, год. Мне нужно устроиться… быть секретарем купца лучше, чем безымянным бродягой. В ответ же… ну, я ведь вызубрил пару фокусов. В городе, где не осталось магов, они любому пригодятся.

Купец и слуга переглянулись.

— Теперь я понимаю, как ты стал богачом, — Такани прищурился. — Берешь быка за рога, а? И что, ты оскорбишь мое гостеприимство, пока я не заключу с тобой треклятый договор?

Ханнан улыбнулся.

— Оскорбления — плохое преддверие для сделок. Нет, по правде сказать, я рассчитывал на твое гостеприимство. Если только в городе нет никого, кто способен учуять магию и прийти к тебе. Мне бы не хотелось ставить тебя под удар.

Купец заметно помрачнел.

— На самом деле никто не знает, следит ли кто, — ответил за него Захит. — С тех пор, как магов не осталось, некому об этом знать. Но наместник крепко решил очистить владения от скверны.

— Еще не передумал насчет гостеприимства? — поинтересовался чародей.

— Раздери тебя бесы, Ханнан, не говори ерунды! — разозлился Такани. — Ты останешься хотя бы на пару дней, пока не вытащу из тебя все новости!

Он бросил на слугу острый взгляд, и Захит тут же поднялся.

— Я подготовлю комнаты, господин.

Когда старик ушел, они долго молчали. За глиняным забором шумел город. Наконец, Такани потер подбородок, крякнул и проговорил:

— Знаешь, что я тебе скажу, старик? Зря ты сюда приехал… — поняв, что он сказал, купец тут же поправился: — То есть я рад тебя видеть, я ведь даже не знал точно, жив ты или нет. Но вернулся ты зря.

— Почему?

— Сам видишь, все наперекосяк. Здесь еще полно людей, сюда забредают караваны, но город умирает. Это потому что о нем все забыли. Царь Царей, жрецы, наместник. Мне кажется, что и сами мы… — он не договорил. — Ну признайся, ты был магом, ты должен чувствовать такие вещи!

Чародей не знал, о чем он. Разве только царапнул сердце коготок вины: ведь он видел и белокаменные города, террасами спускавшиеся к морю, и роскошные сады, до краев полные солнца и птичьего пения. И многолюдные рынки, где воздух дрожит от гула голосов. Он видел все это, когда бежал.

Решив сменить тему, маг произнес:

— Завтра мне нужно пройтись по городу. Я уйду рано, не удивляйтесь, если с утра меня не найдете.

— Хорошо, — Такани провел рукой по лицу, стирая пот. — Тогда иди, отдохни. Наши постоялые дворы — это тебе не столичные особняки.

Он усмехнулся. Однако когда Ханнан уходил, купец безмолвно шевелил губами, словно пережевывая неприятную мысль. О чем уж он думал? Есть вещи, которые не знают даже маги.

Проснулся Ханан от ощущения, что его ищут. Не то голос, зовущий по имени, не то взгляд, который все рыщет, рыщет — и никак не найдет. Чародей вскинулся, поднялся на постели, вглядываясь в обступившую его мглу.

— Ханнан, ученик Ами́ра, ученика Исха́ка из линии Мису́ра! — повторял голос. — Отзовись, Ханнан!

Но маг не спешил отвечать на Зов. Закрыв глаза, он вновь откинулся на подушки. Пара мгновений — и вот он уже видит себя со стороны. Окружающий мир стал размытым, колеблющимся, ненастоящим. Стены спальни шли волнами, словно полог шатра на ветру.

Он видел потоки силы — они текли, сплетались и расплетались, похожие на струи воды, только вместо влаги в них тек свет. Он видел собственное тело на призрачной постели — тугой клубок струн и линий, пульсирующий в блеклом, подернутом рябью мире.

«Таким тебя видят маги, — всплыл в памяти голос наставника. — Маги и гафиры».

«Всегда?» — помнится, спросил он.

«Всегда, — подтвердил старый Амир. — Маг всегда знает, что рядом один из собратьев. Это как зуд на коже, ты не можешь его не чувствовать».

Воспоминание мелькнуло и скрылось. Наставник не успел сообщить Ханнану, что от наблюдения можно прятаться, что скрывшийся чародей только тогда выдает себя, когда применяет Дар — и что применение магии также можно скрыть… Узнать все это магу пришлось уже в бегах.

Теперь он машинально проверил покровы, убедился, что исходящее от него сияние видит лишь он сам. Безмолвно пошевелил губами, повторяя фразу, которой научили его новые учителя. Теперь, даже если бы другой чародей находился в комнате, он не почуял бы движения силы.

— Ханнан, ученик Амира, ученика Исхака… — продолжал твердить голос. — Отзовись!

— Я здесь, Верховный, — откликнулся чародей.

Теперь в его сознании возник образ. Грубоватое лицо, словно вылепленное небрежным скульптором. Жесткая щетина покрыла щеки и выступающий подбородок. Сосредоточившись, маг увидел детали убранства — Первый-в-Круге взывал из своих покоев в столичной обители.

— Ты долго молчал.

Губы старика двигались, но голос исходил не от него, а звучал в голове Ханнана.

— Я очень устал, Первый, — проговорил чародей. — Прошу меня простить, я не сразу проснулся.

— Где ты?