Когда Лёвчик наконец ушел к себе, торжественно неся на вытянутых руках не просто ткань, а кусок своей мечты, Люша сверкнула на меня глазищами:

— Ну, ты с ним говорила? У меня эти бананы-апельсины уже знаешь, где сидят?

Нет, с Полковником я пока не говорила. И даже не представляла, как мне к нему с этим делом подъехать.

Это у Люшки всё происходит на счет ать-два: захотела — спросила, послали ее к черту, а она сама еще дальше пошлет. За те два года, которые я продолжала показывать Полковнику дневник с отметками, Люша успела поучиться на парикмахера, поработать официанткой (полгода), курьером (месяц), почтальоном (две недели), нянькой (два дня) и много еще кем. То есть ее деловая карьера набирала какие-то бешеные обороты, которые Полковнику уж точно понравиться не могли. В настоящий момент Люшка работала продавцом на рынке, а из ее рассказов получалось так, что каждый день полон боевых схваток со всем белым светом.

— Не, все такие сволочи"! — орала у меня на кухне Люшка простуженным голосом, и я в испуге таращилась на неё. Мне ведь тоже вскоре предстояло выходить на поле боя и сражаться с полчищами этих самых сволочей.

И вот в один отнюдь не прекрасный для меня день подругу посетила светлая мысль — а почему бы ей ни поработать в "приличном месте". Тем более что в этом самом месте работали свои люди. Пойти попроситься самой?! Ты чё, Семён, совсем рехнутая? Кто же с улицы на работу просится? Только недоумки.

Когда я в первый раз услышала про Люшкины наполеоновские планы, у меня засосало под ложечкой от дурного предчувствия. И главное, с каких это пор Люшка стала числить Полковника в "своих людях"?

С этой минуты я потеряла покой. Ну хорошо, застукаю я его на кухне, причем обязательно уже сытого — авось будет посговорчивей — и рискну спросить, нет ли в их фирме работы для Люши. Да-да, вот именно, для той самой девицы, которая едва не в глаза называет его старым хреном, не, а чё такого? Для той самой, которую он вот уже почти три года как будто не видит в упор. Он не видит, зато Люшка в их редкие встречи успела разглядеть и новую куртку и ботинки.

— А твой-то весь из себя прикинутый ходит… А телик какой нехилый купил, а телефон! Сразу видно, что устроился неплохо. А доченька, значит, как ходила в обносках, так и ходит. Ему, старому хрену, нужнее значит, да? Не хочет тебе помогать, пусть мне поможет, я к ним хоть кем пойду, место точно клёвое.

Ну да, Полковник действительно приоделся и когда пил чай, то обязательно пристраивал рядом со стаканом сотовый телефон — вдруг из Кремля позвонят или на худой конец из Генштаба. Но особенно в Люшкиных рассуждениях мне нравилась её готовность идти работать "хоть кем", я не сомневалась, что она бы и директором пошла. Легко! Хотя в главном она была права. В конце концов, сколько можно торчать в продуваемой всеми ветрами овощной палатке. А когда в свое время подруга сказала, что устроилась в бар, мне сразу вспомнился ее очередной отчим, кружка и Люшины синяки. У меня тогда было такое чувство, что я провожаю подружку не на новое место работы, а в одну из "горячих точек". Я еще задала насмешивший ее вопрос: "А тебе по возрасту можно?".

— А сколько мне лет по-твоему? — спросила подруга, играя бровями. И сама же ответила — сколько надо, столько и будет. Хотя я могла тоже ее спросить: "А сколько тебе надо?", потому что Люшка выглядела ужасно взрослой, намного взрослей и опытней меня. Она проработала в "теплом и сытном месте" осень и зиму, а потом объявила: да пошли они… Как говорится, без комментариев. А теперь вот она нашла себе новое теплое место и даже сходила и посмотрела, как оно выглядит, со стороны конечно. Ей понравилось, Люшка решила, что "надо брать".

— Мне же много не надо, — объясняла претендентка уже в который раз. Можно подумать, что решение этой проблемы зависело исключительно от меня. — Пока, ладно уж, и уборкой заняться могу, или куда схожу с бумажками, а может, даже в буфете поработаю.

— Что значит "пока"? — спросила я с подозрением.

— Ну мало ли что, оно ведь всяко бывает, вдруг чё случится… — пожала плечами соискательница.

Так я и знала! Случиться мог какой-нибудь фирмач, а лучше — президент компании. Не, а чё, увидит он нашу красавицу с пылесосом или тряпкой в одной руке и ведром в другой, без лишних разговоров достанет из кармана хрустальную туфельку и натянет ее на Люшкину ножку сорок пятого размера. Один похожий башмачок у нас уже имелся, вот только ножка оказалась неподходящей. А вообще то я Люшке немного завидовала — она ничего не боялась, а я… Меня вон даже куклы не всегда слушались, а Георг вообще считал своей собственностью и помыкал мною, как хотел.

Про туфельку я все же Люше сказала, а она начала хохотать:

— Ты у нас, Сенька, дурочка. Зачем мне хрустальный башмачок, куда он мне, я согласна на колечко с ма-а-леньким таким брилльянтиком.

И все же, даже сказочная туфелька была сущей безделицей по сравнению с тем чудом, которая должна была сотворить я. На самом деле, я совершенно не верила в успех задуманной Люшкой авантюры, но решила честно идти до конца, то есть испить чашу до дна. До какого дна? А до такого — уж если я буду просить работу для подруги, то почему мне не попросить работу для себя. Мне тоже надо куда-то деваться. И потом, я отлично мою полы и умею готовить

Конечно, было страшно подумать, что и на работе Полковник может требовать у меня что-то вроде школьного дневника с оценками. Но во мне теплилась надежда, что так далеко не зайдет даже он. Если не прикончит меня раньше, конечно.

Полковник громко прихлебывал чай и хрустел сахаром (ишь, точит зубы). Пора, решила я. У меня даже мелькнула дурацкая мысль — а не обратиться ли к нему по званию: товарищ Полковник! Но опять некий голос, более разумный, чем я, прошептал: шшш. Ну не надо, так не надо, обойдемся без устава.

Георг, конечно, сразу почувствовал, что я иду в опасный поход, и не очень решительно направился следом в качестве группы поддержки. Вид у него был довольно напряженный, что никак не способствовало поддержанию моего боевого духа. Но труба зовёт и я, встав как всегда на пороге, без лишних предисловий выложила заготовленный текст. Правда, совершенно не могла поручиться, что не пропустила какой-нибудь важный пункт. И голос, надеялась я, был достаточно спокоен. А что такого ужасного я прошу?

Полковник не без раздражения поставил стакан на стол и демонстративно направил на меня свой локатор, то есть ухо. Убедившись, что я сказала все, он принялся сканировать меня взглядом. Интересно, он видел, как дрожат мои колени? Не дрейфь, приказала я сама себе, все идёт по плану, вон и физиономия у него выглядит точно так, как ей и положено выглядеть в такой ситуации.

— Да? И что же твоя Валентина умеет делать?

Чёрт, про кого это он толкует, при чём здесь тётя? Ах да, я же сотню раз во время репетиции повторила полное Люшкино имя, что бы он хоть к этому не прицепился. Мы, видите ли, терпеть не можем всякие клички вроде собачьих. Ага, он думает, что самого его я называю отцом или на худой конец Георгием. Щас! Вон и имя Валентина произнес, точно лягушкой подавился. А почему он не спрашивает, что умею делать я? Или это оставлено на закуску? И сколько можно изображать губами чёрт знает что и молчать. Кажется, он спросил, что умеет делать Валентина.

Это был очень сложный момент в переговорах, и я сосредоточенно перечислила послужной список Люшки, думая, как бы не ляпнуть чего лишнего. Про кружку, например. Я очень старалась и закончила почти с жаром:

— …она всё может делать, она согласна всё делать — и убирать, и мыть, и… — тут моя фантазия увяла, так и не распустившись в полную мощь.

— Ну да, ну да, она может, — как-то уж слишком покладисто закивал Полковник. Он замолчал и стал барабанить пальцами по столу, как оказалось — набирал нужные обороты.

— Всё, что вы можете, это задницами вертеть! Вот чего вам в жизни надо, к чему вы стремитесь? У вас в голове только тряпки и развлечения. Легкой жизни хотите!