— Мне кажется, я готова, ты ведь не против?

— Как можно быть против слышать твой чарующий голос?

Элисса улыбнулась, спустилась ближе к озеру, провела по водяной глади тонкими пальцами, глядя на то, как мальки кинулись кто куда, улыбнулась и запела. Кожа Леона ощетинилась мурашками, став гусиной, так завораживало его это чудесное, проникновенное пение. Слов было немного, все на альвийском языке, распеваемые протяжно. Красивая и одновременно с легким налетом грусти, песня. Леон перевел сколько смог, вспомнив остальное из прочитанного. Песня была посвящена событиям давнишних времен, когда еще существовала альвийская империя и между народом первой расы не было разлада. То был золотой век, век величия и великолепия альвов, достигших полной гармонии и согласия как с природой, так и между собой. Однако ничто не вечно под солнцем и звездами, все имеет свой срок жизни и доминирующей, ведущей во всех аспектах цивилизации пришел конец. Не снаружи, но изнутри. Слов было немного, в основном содержание передавалось посредством метафор и эпитетов. В ней пелось о низвержении Ашадель ее родителя-Богами и отречении от изгнанницы части альвов, ставшими впоследствии «светом» — сильвийцами. О альвах сохранивших верность своей создательнице и нареченных «тьмой» — цинийцы. О великом изгнании тех, кто хотел сохранить нейтралитет, но в итоге оказался не у дел посреди бескрайних песков Кахада, — харенамцах. О распрях, конфликтах, гражданских войнах, расколе фракций, недопонимании и гордости, — всему тому, что привело к краху империи и появлению Триады, о трех народах единой расы, что разбрелись по всей Линее, утратив прежнее единство. Леон сделал вид, что ему что-то попало в глаз, — так тронула его песнь девушки. Внезапно, Элисса замолкла и ее прекрасный лик исказила нездоровая маска ужаса и вызвана она была явно не переживанием того, о чем она пела. Покачнувшись, девушка начала падать. Леон сорвался с места как выпущенная стрела и подоспел как раз вовремя, чтобы поймать ее.

— Элисса! Что с тобой, любимая!? Элисса!

Девушка его не слышала — сознание покинуло ее, как хрупкая бабочка, вспорхнувшая с цветка. Цепи ледяного ужаса сковали все нутро юноши, перехватив дыхание. Ничего на свете не пугало его больше как то, что с Элиссой что-то может случиться. Взяв ее на руки, Леон вернулся в Линденбург и сразу же послал за лучшими знахарями. Больше всего он сейчас хотел услышать, что причиной недуга его любимой, стала сегодняшняя жара и припекающее солнце. Что это тепловой удар, чрезмерная усталость или обморок от волнения перед свадьбой. Однако созванные им знахари терялись в догадках, отчасти потому, что были мастерами по целению людей, но не альвов. Увы, единственный альвийский знахарь, что был среди приглашенных тоже разводил руками. Он не обнаружил следов яда, болезней, проклятий, воздействия магии. Альвийка просто спала и ее невозможно было разбудить. Съедаемый самыми мрачными мыслями, вплоть до того, что это кара Богов, за совершенное им вчера, Леон сидел подле кровати с Элиссой и с надеждой ждал, когда она откроет глаза. Бездействие убивало его, Леон так хотел сделать что-то, чтобы помочь любимой, но что? Куда нужно мчаться за лекарством, с кем сразиться, с кем поговорить, чем пожертвовать? Леон созвал всех Линденбургских знахарей. Да, он знал, что этого мало, но это был первый и самый доступный сейчас шаг. Он уже раздумывал над тем, чтобы взять Элиссу и привезти в Сильверию, королевство сильвийцев. Кто как не они, лучше всего знают недуги способные их поразить и способы их лечения? В далеко идущих планах Леон так и собирался поступить, если все доступные сейчас средства не помогут.

Под вечер из своих разъездов вернулся Готфрид и узнал о том несчастье, что постигло Леона. Элисса все это время лежала в постели, не приходя в себя. Голова Леона раскалывалась от тягостных дум и напряжения, он перебирал все варианты действий, пытаясь сориентироваться. Мысли путались и давались ему сейчас с трудом. Прежде всего, он решил, что нужно оповестить Элару, как бы неприятна сейчас она ему ни была — Элисса ее сестра. Далее, он не знал отзовется ли на просьбу о помощи заурядного рыцаря столь занятая и без сомнения, значимая фигура как Элориэль. В столице имелся только один альвийский знахарь, которому было сто-двадцать лет, — совсем юнец по меркам альвов, и он не знал в чем дело. Возможно Элориэль знает, в конце концов, он альвийский шаман, путешественник и явно знает побольше многих. Леон вновь обратился за помощью к лучшему другу. Он не хотел оставлять Элиссу одну и просил друга поутру отправиться в Белый Клык и рассказать о произошедшем. К удивлению Леона, Готфрид начал собираться немедля, несмотря на то, что только приехал и за окном уже была ночь.

— Вопрос жизни самый важный из возможных, я отправляюсь сейчас же!

— Спасибо, Готфрид, спасибо тебе друг мой!

— Ты сделал бы то же самое для меня.

— Не думая ни минуты.

— Вот и я решил, что думать тут не над чем, — надо действовать.

— Выдержит ли Гермес? Ты только приехал.

— Я возьму другого коня, у нас есть объезженные скакуны.

Леон неподвижно сидел у кровати Элиссы, подобно обратившейся в камень горгулье или же не оживленной магами, это как посмотреть. За полночь случилось чудо, — девушка пришла в себя, вдохнув жизнь в Леона, засиявшему подобно восходящему солнцу. Вид у девушки был изнуренный, как если бы она не проспала весь день и вечер, а работала не покладая рук.

— Я так устала… не понимаю от чего, не помню, чтобы, когда я последний раз пела меня так выматывало.

— Ты чудесно пела, Элисса, — грустно улыбнувшись, признался Леон, нежно убирая локон с щеки девушки и проводя по ней тыльной стороной ладони. — Что-нибудь чувствуешь помимо усталости, может болит где?

Альвийка отрешенным взглядом обвела комнату, погруженную во мрак. Лишь на комоде подле кровати одиноко горела одна единственная свеча.

— Чувствую только сильную слабость, мне тяжело даже просто оторвать руку от кровати, я хотела взъерошить тебе волосы, — Элисса тепло улыбнулась, вяло выговаривая слова, точно изнеможенная долгим отсутствием сна или усталостью.

Леон взял руку девушки и положил себе на голову, ощутив едва заметное движение пальцев любимой.

— Сон…

— Сон? — переспросил Леон и взял обе ее руки в свои, поцеловал и так и держал перед лицом.

Элисса закрыла глаза, слегка поморщилась, как если бы пыталась вспомнить или вспоминаемое было неприятным, а может и то и другое.

— Очень странный сон… мне снилось огромное, жуткое дерево. Оно желало мне смерти, хотело погубить меня. Знаешь, я чувствовала это так же отчетливо, как чувствую твою любовь ко мне. Леон… — альвийка проникновенно посмотрела в глаза рыцарю взглядом, от которого невозможно ничего утаить и прошептала. — Мне страшно, я не хочу возвращаться в этот сон.

— Вот именно, дорогая моя, это был просто дурной сон, а сейчас я здесь, с тобой! Твой рыцарь и если придется, я буду сражаться даже со снами, коли они вздумают обидеть тебя. Ты в безопасности, ты дома. — говоря это, Леон нежно гладил девушку по голове.

— Это не все… я о сне. То дерево… оно обвило меня своими корнями и пыталось притянуть к себе. Очень страшное дерево, Леон, ты, наверное, думаешь о том какая я у тебя трусишка. Но на него и правда очень страшно смотреть… — альвийка так и не договорила, то ли снова уснув, то ли потеряв сознание.

Серая, безжизненная, каменистая местность с хмурым, пасмурным небом, пробитым раскуроченной воронкой, сродни морскому водовороту. Тут ничего не растет, в этой серой почве нет ни грамма плодородия, лишь твердые камни и песок. В окружении камней и песка, точно экспонат какой-то жуткой выставки, раскинуло сухие ветви черное древо. Это был гигантский вяз, настолько гигантский, что даже самые огромные человеческие замки и соборы, были рядом с ним игрушками в детской комнате. Вяз-гигас, прямиком из лесов Линденбурга, но если деревья лесного княжества дышали жизнью, то это древо однозначно источало увядание и смерть. Вяз был черен как смоль, весь иссохший и скрюченный. Водоворот в небе мрачно зиял прямо над ним, вращаясь и как будто желая засосать в себя весь мир под собой. Словно пленник, вяз был скован сотнями цепей. Его мертвые ветви и корни распростерлись на десятки километров во все стороны. На его ветвях лежали тысячи альвийских трупов сильвийцев: обнаженные, безжизненные, с перекошенными от ужаса лицами, глазами на выкат и раскрытыми в застывшем крике ртами, провалившимися в горло языками. Каждый из них был прикован к древу цепями, как если бы кто-то (дерево?) хотел, чтобы они не сбежали от древа и после смерти. Иные из них были наколоты прямо на суки от сломленных ветвей, кто-то был наколот на ветви точно туша зверя на вертел. Другие повешены на ветвях, вот только вместо веревок были цепи, а кто-то просто лежал на них, прикованный цепями и свесив окоченевшие руки и ноги. Что и говорить — зрелище крайне жуткое. Тут не то, что Элисса, тут любой бы дал стрекача, даже рыцарь.