Изменить стиль страницы

22 октября 1944

Моя родная!

Нога потихоньку заживает. Если бы не было больно опускать ее вниз, я бы уже ходил, т. к. вполне могу наступать на нее. Вчера кончил небольшую поэмку. Мне нравится. Прочел (вернее перечел) еще одну статью Толстого "О Шекспире и драме". Как он недобросовестен! Как искажает Шекспира в своем пересказе! И как он мало убедителен! Сегодня читаю философские статьи Метерлинка: "Разум цветов" и др. Довольно интересно, хотя совершенно не научно. Он констатирует факты, указывающие на разум и свободную волю растений, подводя под это мысль о всепроникающем эфире разума, наполняющем мир. Он забывает, что удивительное устройство, целесообразность организма не есть признак разума обладателя. Разум человека заключается не в том, что мы имеем такие удивительные, сложные и послушные машины, как пальцы рук. А в общем интересно. Я еще не надоел тебе своей философией? Мне не с кем говорить. Всего хорошего. Б.

23 октября 1944

Моя родная!

Вчера оделся и с помощью одного костыля проковылял в городское кино, где смотрел американский фильм "Девушки современности". Для такого маленького городка кинотеатр довольно хорош, но удивляет отсутствие фойе. Впрочем в Болгарии то же самое. Я довольно плохо слышу и разбирать быструю английскую речь не был в состоянии, а надписи румынские. Поэтому мой знакомый, румынский еврей из Бухареста, переводил надписи на немецкий. Фильм не очень хороший, но довольно смешной. Изображена современная американская богатая семья, проникнутая ультрасовременными идеями о воспитании, морали и т. п. Наиболее радикальна старая бабушка, которая все время шокирует остальную семью. Содержание довольно бедно, но посмеяться можно. Сегодня весь день читал Метерлинка, не забывая играть в преферанс. Читать его философские статьи большое удовольствие для меня. Несмотря на несколько излишнюю мистику и таинственность, они очень умны и часто верны. Художественные его произведения мне совершенно не нравятся: там мистика не искупается мыслью. Особенно хороша статья "Тревожность нашей морали". Вкратце он говорит следующее. Теперь наше общество переживает время, аналогичного которому нельзя найти в истории. Умирает религия, но не заменяется, как бывало раньше, новой, а оставляет пустоту. Наша мораль исходит из заветов христианской религии, следовательно она повисает в воздухе. Что же нам делать? Отбросить старую мораль, как не имеющую основы? Метерлинк анализирует само понятие морали, доказывает, что нравственный уровень общества вообще совершенно не зависит ни от господствующей религиозной идеи, ни от так называемой "морали благоразумия" и "здравого смысла". Например, 99 % населения в средних веках были уверены, что если они будут жить хорошо, по-христиански, то после смерти им уготовано вечное блаженство. И несмотря на практическую выгоду, мы не знаем более жестокого времени, полного всяческих преступлений. В конце концов Метерлинк приходит к выводу, что три-четыре основные положения высшей «бесполезной» морали надо оставить. Довольно любопытны статьи «Бессмертие» и «Смерть». Но слишком много мистики. Он забывает, что ужас смерти не в неизвестности, не в «бесконечности», а просто в отсутствии жизни. Целую. Б.

25 октября 1944

Моя родная! Лежу, читаю, курю, играю в преферанс, вечером ковыляю к одним знакомым (румынам) напротив госпиталя. Перечитал "Как закалялась сталь", Маяковского. Для разнообразия думаю теперь над политико-экономическими вопросами. Вчера была перевязка. Рана упорно не хочет заживать. Доктор сказал: еще месяц. Б.

31 октября 1944

Здравствуй, моя родная!

Время идет. Моя нога все лучше и лучше. Я уже вполне прилично хожу. Но рана еще не закрылась. Впрочем, это дело дней пяти-шести. А потом еще дней пятнадцать для того, чтобы все поджило окончательно, и я здоровый человек. Перечел очень хороший роман Матэ Залка «Добердо». Он вернее описывает войну, чем Ремарк. У Ремарка слишком много истерии. Я много читаю. Так много, что соседи боятся, что я сойду с ума. Они не понимают, что мой мозг все-таки почти не загружен. Ведь я ничего не делаю, лишь играю в преферанс и читаю беллетристику. Поэтому я чувствую умственный голод и набрасываюсь на книги. Во время боев этого не было: там и без умственной работы я жил полной жизнью. Вчера перечитал "Отцы и дети". Конечно, это лучшее у Тургенева, но меня очень мало волнует. Перечитывал Мольера. "Дон Жуан" очень хорошо. Вот и все. Целую. Б.

2 ноября 1944

Моя родная!

Вчера смотрел новую американскую кинокомедию "Магараджа в Голливуде". Мало содержания и много смеха. Песенки хороши. Теперь я на несколько дней спасен от скуки. Достал толстый том статей и очерков К.Тимирязева. Здесь очерки о Пастере, "Наука и этика" и др. Несмотря на некоторую механистичность, он мне нравится. Он слишком эмпирик, чтобы я полностью с ним был согласен, но большинство мыслей верны и глубоки. Правда, обычно эти мысли не его, а цитированы. Очень верна мысль о том, что нет так называемой "прикладной науки". Есть лишь частные выводы настоящей науки, которая и должна быть единственной целью, а "остальное приложится". Когда ученые начинают заниматься только прикладной наукой, они не достигают своей цели, т. к. надо иметь что прикладывать. Также мне нравится его отвращение к философии. Действительно, — это уже я говорю, — что такое философские проблемы? Это или вопросы об общих причинах, на которые наука еще не может ответить, или вопросы о цели, вообще не имеющие смысла. Таким образом, наука, научившись отвечать на «общие» вопросы, заменяет философию, которая на эти вопросы ответить не может. Право на самостоятельное существование имеет лишь философия типа Ницше, выражающая субъективное отношение к действительности. Философ "выдумывает свое я" и не мешает другим выдумывать по-своему. Эти статьи производят на меня большее впечатление, чем "Диалектика природы", уже потому, что они не догматические. Умиляют и раздражают его наивные рассуждения о моральном прогрессе, о "демократизации науки", о науке, "призванной облагородить человеческие инстинкты" и т. д. У Тимирязева плохая манера писать о деятельности ученого, как о безмятежности, покое, бесстрастности… Правда, он больше популяризатор, чем ученый. Я не могу судить об этом, но мне кажется, что работа ученого — сплошная авантюра. И когда читаешь такие книги, грустно становится: уже 23 года, а еще ничего не знаю, не умею. Напрасно думают, что при современном развитии науки можно быть лишь узким специалистом. Наоборот, современное состояние науки требует универсалов. Надо знать очень многое, потому что, к сожалению, нельзя знать все. А три года уже вычеркнуто. Вот и все, что мне хотелось написать сегодня. Целую. Б.

3 ноября 1944

Я продолжаю читать сборник Тимирязева. Прочел совершенно изумительную статью Гексли "Эволюция и этика". Впервые вижу, чтобы можно было так писать об этике: просто, глубоко, верно. Как мелочны кажутся рассуждения в "Диалектике природы" о том же Гексли. Там приклеивают ярлыки, делают из простых вещей "мировые законы". Я вижу теперь, что там мало оригинального, и к тому же все плохо сформулировано. Вообще говоря, мне грешно жаловаться: я веду жизнь обеспеченного и незанятого молодого человека в буржуазном обществе. День проходит примерно так. Просыпаюсь, когда проснусь (часов в 8). Затем до завтрака и после завтрака до обхода врача (11–00) читаю. Если врач назначает на перевязку, иду на перевязку, если нет, сразу одеваюсь и ухожу в город, где провожу время часов до четырех в одном из кафе, которых здесь, хотя городишко крохотный, множество. В кафе играю в шахматы с румынами, болтаю, пью кофе. А так как платит за все проигравший, а румыны играют плохо, то они и платят. Очень удивляет одна черта. Спекуляция здесь развита поразительно: в самом шикарном магазине торгуются и с не знающего цен запрашивают вдесятеро. За деньги можно получить от них все, что хочешь. Но в кафе или в ресторане, где не платят кельнеру, а просто оставляют деньги на столе, никогда не обманывают. Принято за каждую партию в шахматы платить особо. Никто не следит, сколько партий сыграли, но деньги оставляют честно. Потом иду домой обедать, если кто-нибудь из приятелей не затащит в ресторан. Вечером или читаю, или в кино, или просто ничего не делаю. Но от длительной такой жизни можно сойти с ума от тоски. Приятелей у меня множество. Почему-то я заслуживаю доверие и дружбу людей темного прошлого — воров, бандитов. А их много среди раненых. Они рассказывают мне свои жизни, а это интересно. По-моему они принимают меня за своего, потому что я их не боюсь, держусь спокойно, как только начал вставать с койки, отлупил одного сукиного сына, который начал ко мне приставать. Это один из тех неприятных людей, которые кричат, что они нервны, они три года воюют (как будто остальные не воюют), трясутся (искусственно), думают, что им все позволено, и по любому поводу пускают в ход кулаки и ножи. Так проходит моя жизнь здесь. Целую. Б.