— Заходите, Федор Андреевич.

Он долго молчал на кухне, созерцая приготовление мной ужина. Ну громко это сказано про перемещение полуфабрикатов из морозилки в микроволновку, но все же. Хозяйка я или нет?

— Прошу прощения за… — он коснулся своей шеи..

— Бросьте, Федор Андреевич. Иначе же никак… — отмахнулась я. Разве можно сердиться на того, кто мало что спас мне жизнь, так еще и вернул домой.

Он помолчал…

— У Вас странная планировка жилья.

— Это с непривычки. — да, не татищевские хоромы.

— А кухарка уже ушла? Ах, да — Вас же так давно не было…

Я аж хрюкнула.

— У меня нет прислуги. Мы тут научены обходиться сами. Прислугу держат те, кто работают 24/7 или в больших коттеджах.

— Вы совсем другая здесь… — чуть искоса посмотрел.

— Это Вы просто плохо меня узнали там.

Я вручила ему тарелку с паэльей и мы переместились в комнату.

— Может быть, хотя бы сюртук снимете?

Он неопределенно помялся, потом медленно расстегнулся, долго искал куда пристроить вещи… Со стороны было похоже на черепаху, снимающую панцирь. Впервые за полгода знакомства я увидела в нем беспомощность.

Мы ели молча и смотрели телек. Его включение уже почти не задело Фохта. Ну как не задело: он несколько секунд поднимал и опускал руку, пытаясь что-то сказать, а потом перестал и опустился на диван. По Культуре показывали новую версию Шекспира, где чернокожая лесбиянка и транссексуал китайского происхождения переписывались в Viber, охотясь за покемонами в разных командах. Свежо, ничего не скажешь.

— Это что?

— Ромео и Джульетта, Федор Андреевич.

Он помолчал, выпил еще немного…

— Вы живете в безумном мире, Ксения.

— Вы, как нельзя более точны.

Домучив еду — все же сто лет назад продукты были намного вкуснее, я развернулась к своему спутнику.

— Спрашивайте.

— Да я не знаю, с чего начать….

— Ну что уже заинтересовало?

— Вот это все… — он обвел рукой комнату. — Это уникальные артефакты? Или сейчас у всех так?

— Федор Андреевич, мир изменился, но не так кардинально. Я живу хорошо, так сказать, средний класс. Не бедствую, но и не роскошествую. Техника, которую Вы видите, в основном стоит меньше или около моей ежемесячной зарплаты. Машинка, на которой мы приехали — дорогая. Кредит за нее я выплачивала два года, и то тогда пришлось пахать за троих. При этом все вышеперечисленное, возможно, стоит дешевле моего браслета. — я погладила наследственную драгоценность.

— Я полагаю, нужно обратиться к полицмейстеру. — он это явно не только что придумал. — Мы расскажем о том, что случилось, документы из архива все подтвердят…

Я рассмеялась в голос, а он осекся и насупился.

— Федор Андреевич! Вспомните, как Вы приехали терзать меня в Суздале. Вот тогда я могла бы рассказать все как на духу. И про перемещение во времени, и про остальное. Вы же, конечно, сразу во все поверили бы и помогли устроиться на новом месте, верно? В доме для душевнобольных или на каторге.

Он опустил глаза.

— Вот. Это первая причина моего смеха. Вторая про архивы. Тут после нашего исчезновения такое было, что вряд ли они сохранились.

— Ну а если написать лично Государю… Личное прошение от дворянина.

Теперь моя очередь вздыхать.

— Нет больше государя, Федор Андреевич.

— Я… понимаю, все-таки столько лет. Ну Государыня, кто-то же есть.

— Федор Андреевич, сто лет назад никого не стало.

Я протянула руку за ноутбуком, открыла Википедию. С Первой Мировой начнем. Это как-то может его подготовить. Хотя…

— Если вот так подвести стрелочку, да-да, пошевелить эту штучку, и все получится, к выделенным синим шрифтом словам — узнаете подробности. Слева вверху стрелка назад — возвращает Вас к прошлому запросу.

— А что это?

— Это самый большой из архивов. Ну или огромная помойка. Каждый думает по-своему. Обращайте внимание на источники информации. Фильмы и художественная литература изрядно привирают. Ну и это… Я пока уберусь, а Вы уж сами почитайте.

Часа через два я заглянула в комнату, где в сумерках, освещаемый лишь экраном ноута, сидел мой компаньон. Раньше я не видела, чтобы мужчина плакал так, что это страшно. Слезы могли вызвать сочувствие, жалость… Здесь я испугалась. За него самого.

Все дела были переделаны, оставалось одно, самое гложущее. Я взобралась на стремянку, достала с антресолей старую жестянку от печенья и открыла. Медали, документы, фотографии. Паспорт девицы Нечаевой. Тот самый, с расплывшимися от воды подписями. Здесь. И одновременно в Саратовском архиве там. И я здесь. Или там.

Это слишком сложная мысль и ее нужно было подумать позже и основательнее.

— Федор Андреевич! — я старательно смотрела в разные места, только не на него. — Спать пора.

— Да, я пойду в свою комнату, — глухо ответили из-за монитора.

— Вы сидите на своей комнате.

Тут он отвлекся от чтения.

— В 1895 году в городах жила от силы одна седьмая населения. А сейчас наоборот. Поэтому мы расселены очень компактно и комната у нас одна. Я сплю на кровати, а Вам постелем на диване. — я вытащила из шкафа гостевое постельное белье.

В свое время, когда я сюда только перебралась, то отгородила спальный угол тканым панно. Днем комната выглядела авангардно, а ночью текстильный абстракционизм открывал мое лежбище. Будь квартира моей собственной, устроила бы капитальный ремонт, но тетка вышла замуж в Германию, и никто не знал, сколько продержится этот брак. Прежние мужья могли продержаться как пару месяцев, так и пятилетку, так что загадывать было рановато, поэтому жилье не продавали и даже не рисковали сдавать.

— Но это непристойно!

— Федор Андреевич, говорят, что красота — в глазах смотрящего. А приличия — в поступках, тогда.

И задернула за собой штору.

3. Первый шаг

Пробуждение было удивительным. За два года я так привыкла к высоким потолкам — и у Фрола, и в Самаре, и в усадьбе Татищевых, и в Петербурге, конечно, всюду эти поднебесные выси, после которых 2.55 смотрятся коробочкой. Зато свой дом. Наверное.

Фохт так и заснул с ноутом на коленях, и, судя по всему, сны его посещали плохие.