— Молодец, что выходила. — наконец выбрал тему для разговора. — Теперь он просто обязан на тебе жениться.

— Может не надо? — заканючила я. — Мы никому не расскажем о его лечении.

— Посмотрим. — отрезал родственник. — Соглядатаи твои небось уже напели начальству?

— Птички улетели еще до приезда Михаила Борисовича. Они из жандармского отделения были.

— С чего ты взяла? — вскинулся граф.

— Так, когда они уже надоели, я с Мефодием пирогов к ним отослала. Ну и подружились. Они вроде как следят, я вроде как подкармливаю. Но пару дней назад сгинули.

— Остроумная ты сверх меры, как я погляжу. Замуж точно надо. — резюмировал ошарашенный родственник.

— Боюсь, там со мной легче не станет. — парировала я. — Но у меня тут кое-какие догадки возникли. Вы велели сразу говорить…

— Ну? — он закурил, хотя я не очень поощряла подобное.

— Вряд ли жандармы решатся на откровенное смертоубийство, так что вашего покойника кто-то другой уложил. И как бы этот труп сам не из особого отделения был. Это, во-первых. Во-вторых, и неизвестного, и господина статского советника резали, а не душили или застрелили. Похожий тип покушений. Логично предположить, что это одно и то же лицо.

— Резон есть. — согласился гость и сам налил себе еще.

— Тюхтяева на той встрече не было, так что Вам виднее, кто еще может желать Вам зла. Михаил Борисович грешит на расследование Ходынской трагедии, но вряд ли кто захочет руки марать. Господин Пален же уже подготовил отчет, где во всем винит москвичей? Ему только это выгодно найти. А Сергея Александровича любая кара минует. Так что за все ответ нести будете или Вы, или господин Власовский. То есть он-то точно, а вот Вы не обязательно.

— Ты чем вообще голову себе забиваешь?! — громыхнул Татищев. — Выброси эти мысли все и думай про бабьи дела.

— Про них я тоже подумаю. Но за Вас очень переживаю. И при любом раскладе трупы вокруг Вас никому не вспонадобятся. Поэтому я могу предположить только один вариант — еще одно покушение. Господин Тюхтяев пока выбыл из строя, Вы достаточно много времени проводите на людях, из-за чего это удобно. Поэтому заклинаю Вас тем, что Вам дорого — благополучием Ольги Александровны и детей — будьте осторожны.

— Эк ты накрутила-то… — нахмурился родственник. — Покушение… Господь меня доселе берег, и впредь управит…

Я только губы поджала. Упертый мужик, не сдвинешь.

— Ладно, понял я тебя. Поеду в Зимний, там у меня тоже дела есть, а ты тут за Тюхтяевым приглядывай. Дорог он мне. Говорит, ты в медицине разбираешься?

— Слегка. Вы же сами про аптеку знаете… — завела я старую песню.

— Да твой купец тоже торгует разным, а корицу с шоколадом сам не вырастит… — Он постучал по столешнице пальцами. — Вроде как ты лекарства новые на нем испытывала?

— Не на нем. Я их до него испытывала, а его уже так лечила. — чем вообще думала, когда решилась на такую глупость? Вот что стоило просто повизжать в холле и вызвать доктора Полозова? Пусть бы он сам и разгребал все неприятные нюансы врачебной тайны и полицейских инструкций.

— Да, для третьего дня после ножа он у тебя неплохо выглядит… — с удовлетворением заметил граф. — И, говоришь, это в армии можно применять?

— Бриллиантовый зеленый — не сжигает кожу, но убивает всех возбудителей воспаления. Есть у меня еще несколько задумок, но там оборудование нужно и фармацевт образованный.

— Что ж… Подумаем… — граф обладает весьма светлым умом во всем, кроме женской интуиции и собственной безопасности.

— На этом можно заработать. — решилась я. — Вот если бы Вы… Или кто-то еще, столь же авторитетный и влиятельный, открыл свою фармацевтическую фабрику, где изготавливал бы лекарства для армии — качественные, в больших масштабах, чтобы не было зависимости от способностей маленьких аптекарей — это бы позволило усилить нашу Державу. Да и для гражданских нужд тоже бы пошло…

Глаза графа расширялись, что придавало ему некоторое сходство с птицей. Казалось, он совсем забыл уже утренний гнев и досаду. Ну давай, родной, давай заработаем вместе.

— Есть в твоих словах резон… Да только такое дело хорошо в войну идет, а у нас, слава Богу, мир. — он не спорит еще, но близок.

— Во время войны некогда будет производство налаживать, да строиться… — парирую я.

— И то верно… — он встал, прошелся пару раз по комнате. — Я к тебе вечерком или с утра заеду. Поговорим еще.

И сгинул. Весь такой величественный, как старинный парусник. И устойчивости к невзгодам двадцатого столетия у него столько же — если не перестроится, то пропадет.

Я ждала до ночи, проснулась ранним утром, и опять уселась у окна. Не появляется на горизонте ни фамильная пролетка, ни казенная. Тоскливо и тягостно ждать неизвестно чего.

Даже Тюхтяева проведывала не столь часто. Он уже активно рвался двигаться и догулял до зимнего сада. Долго и нехорошо любовался на даму в перьях, сравнивал прически, родинки на руках и отмечал свежесть краски.

— Холст этот, Ксения Александровна… — несколько смущенно начал болезный поймав меня на лестнице перед обедом.

— Да? — зловеще протянула я.

— Неприличная картина для публичного обзора. Ее бы куда в приватное помещение вешать, коли уж так полюбилась.

Я плюнула и Мефодий перевесил холст в мою уборную. Там среди нарядов и самого веера она, конечно, уместнее смотрелась. Чтобы уж наверняка. Правда, к вечеру, переодеваясь к ужину я передумала и решила, что у больного должны же быть какие-то развлечения. Тюхтяев с непроницаемым лицом смотрел на новый предмет интерьера в своей комнате. Не комментировал.

Графа снова не было.

Я отправила Мефодия в Усадьбу и выяснила, что туда наш герой тоже из Зимнего не вернулся. Не арестовали же его, в конце-то концов?

Через трое суток изрядно помятый родственник почтил нас визитом.

— Ну будет, будет. — успокаивал он меня, повисшую на шее. — Я тут тебе новости хорошие привез. И много!

Для меня же лучшей было то, что встречаемся мы дома, а не в следственном изоляторе.

Накрыли ужин на троих, выставили много вкусностей для нас с графом и бульон и несколько кашиц для Тюхтяева. Тот тосковал, но терпел.

— Из Москвы мы переезжаем сюда! — громко известил родственник. Ну Питер не Сибирь, малой кровью обошлись. — Должность губернатора в Москве упраздняют, все полномочия теперь у генерал-губернатора, ну да Бог ему в помощь.

Выпили не чокаясь.

— Власовского на пенсию отправят. — тяжелый взгляд в мою сторону. Я пожала плечами: малой кровью дядька обошелся. — А меня товарищем министра внутренних дел. Вот, — он достал из-за пазухи конверт. — назначение.

— Радость-то какая. — показушно просияла я. Это ж теперь вся семейка будет в прямом контакте, и я от Ольгиных проектов не отверчусь.

— Да. Нелегко это все сложилось, — он потер висок. — но теперь уж решено. Тебя, Михаил Борисович, тоже переведем сюда. Глупость это — в Томск ехать в твои-то годы. Глядишь, остепенишься, корни пустишь…

Престарелый саженец покосился в мою сторону и углубился в тарелку.

— А покуда заберу я твоего пациента, Ксения Александровна, а то не дело это незамужней под одной крышей с чужим мужчиной жить. — с показушной строгостью произнес граф, когда подали чай.

— Только чтобы кучер плавно ехал, без тряски. Пусть рану два раза в день мажет. И повязки чтобы свежие меняли. А швы снимать я сама приеду. — засуетилась я.

— Гляди, Михаил Борисович, как заботится. — рассмеялся господин Татищев.

Мы быстро собрали все пожитки пациента, он на прощание посмотрел мне в глаза и поклонился.

— Благодарю Вас, Ксения Александровна, за все. Я теперь Ваш вечный должник.

Я обняла его и отпустила обоих мужчин восвояси.

Вот, значит, как жизнь поворачивается. Это все, конечно, изменит мою жизнь, но к добру ли? Само собой, ссылка графа или опала точно прибавила бы хлопот и огорчений, но я привыкла уже жить без надзора… С другой стороны, всегда можно попросить помощи или денег, да и по-родственному оказаться на разных балах и приемах.