— После, Ксения Александровна, после. — он уже выяснил, что графиня имеет желание высказаться по поводу организации празднования, а таких советчиков у него и по должности перебор.

После очередного отчета о том, как все прогнозируемо-гладко идет (даже подозрительно гладко, если уж честно), он вышел из приемной на Басманной и обдумывал, стоит ли подремать в кабинете или все же есть шанс добраться до собственной кровати, когда на него налетел темно-лиловый вихрь и молча уволок вглубь коридора.

— Что Вы делаете, Ксения Александровна? — изумленно прошептал он.

— Уж явно не то, о чем хотелось бы подумать. — язвительно прошептала графиня Татищева, плотно закрывая за собой дверь. — Мне очень нужно, чтобы Вы меня выслушали.

— Ну хорошо. — он сел в кресло, и сравнил эти апартаменты и те, где допрашивал ее зимой. Сейчас за ширмой была спрятана широкая кровать, да и вид из окон был посимпатичнее.

— Михаил Борисович, я Вас ни разу не обманывала. — ну тут Ваше Сиятельство чуток лукавят, но по большому счету да. — Поверьте, скоро быть большой беде.

О, Господи, откуда столько кликуш на одну Москву?

— Я тоже переживаю о благополучии торжеств… — начал он увещевательную беседу.

— Да что там с этими торжествами! — но даже топнула. — Вы завалили именитых гостей охраной и там все идет гладко. А народные гулянья могут превратиться в хаос. Сколько ожидаете людей? Сто, двести тысяч? А если их будет больше?

— Ваше Сиятельство, там огромное поле, где учения проводятся. Учения!!! — хотя откуда ей знать про учения? В гарнизоне она слишком мало прожила, чтобы застать такое, а в той дыре, откуда юный граф ее вытащил, подобного и не случается. — Туда хоть триста тысяч можно запустить — и все рады будут.

— Михаил Борисович, а если толпа чуть рванется? Это же будет бойня… — она перестала расхаживать по комнате, присела рядом, взяла его за руку.

— Не рванется, не переживайте. — он аккуратно снял ее пальцы со своей руки (а ведь хватка у нее крепкая), и посмотрел в глаза, надеясь пусть не словом, но взглядом развеять глупые опасения. — Власовский, Александр Александрович, обер-полицмейстер наш… Помните его, он тогда еще на бомбиста приезжал? Нет? И ладно. В общем, он позаботился, казаков прислал. Все пройдет, как в сказке.

И ушел, поцеловав вялую руку. Очень хочется верить, что слуги не донесут графу о ночном визите в спальню его снохи. Неловко может получиться.

В общем-то, характер юной графии был ясен почти с самого начала расследования — эта от задуманного не отступается, и добивается цели любой ценой. Поэтому и письму, по чистой случайности (и благодаря гербовому конверту) не затерявшемуся среди прочих бумаг, удивляться не приходилось.

Идея бредовая, но интересная.

Он долго убеждал и брандмейстера и полицейских чинов, но добился таки того, что две повозки с насосами поставили по краям Ходынского поля. Вода она завсегда успокаивает.

И пришло утро. Рассвет наступил, как и положено в пятом часу утра, осветив первыми лучами море голов. Тюхтяев занял место наблюдателя неподалеку от входа и упустил начало. Лишь гул пронесся над людским морем — «Навались!»

По окрику заработали насосы, но было поздно — и в сторон от него образовалась небольшая проплешина, когда выжившие сошли с тел задавленных.

А графиня-то ведьма, раз все предсказала.

Он даже увидел ее — каштановые локоны, рассыпавшиеся по плечам, странный наряд — мужской что ли?

Верно, брюки в ее позе очень даже обрисовывают то, что порядочные женщины только мужу и врачу могут показать.

— Ваше высокородие, барыня Вашим именем приказала… — бормотал городовой, потный от ужаса.

Сориентировалась, умничка. Вот только что делает здесь, среди крестьян и разночинцев?

Но вот на горизонте возник граф Татищев и Тюхтяев отправился на доклад.

— … а сама Ксения Александровна сейчас вон там, с трупами возится. — кивнул он на скопище тел.

Граф затейливо выругался и пошел в указанном направлении.

Вскоре тела вывезли, толпу успокоили, да и не было особо желающих расходиться — раз уж кто-то жизнью заплатил за эту кружку, она вдвойне желанна.

Как только ситуация стабилизировалась, Тюхтяев отправился допрашивать самую таинственную участницу происшествия. На стук вышла бледная и донельзя мрачная горничная, которая весьма неохотно пропустила гостя внутрь.

Бряцая саблей на парадном мундире, статский советник устроился в кресле.

— Я должен задать Вам, Ксения Александровна, вопросы по всей форме.

Да уж, преступница из нее не получится — похожая на большую растрепанную птицу, она зябко кутается в тонкий халатик, из-под которого выглядывают пальчики босых ног.

— Хорошо. — смотрит перед собой и вряд ли понимает, насколько непристойно выглядит.

— Извольте одеться. — такими он только шлюх допрашивал, а это совсем лишняя ассоциация.

— Зачем? — она прошлась по комнате и села на подоконник. Теперь в утренних лучах ее силуэт перестал скрывать хоть что-то. Пытается произвести впечатление? Но судя по позе — сломлена и подавлена. Сам напридумывал невесть что. Так и пришлось смотреть в блокнот.

— Как скажете. — он начал допрос. — Как Вы оказались на Ходынском Поле?

— Приехала на одолженной у графа лошади. — украла что ли?

— Во сколько?

— Минут за пять до начала… Около пяти утра. — нормальные женщины в это время спят.

— И что увидели?

— Толпа… Сначала даже не поняла, что вся эта масса — люди… Они молча и до поры неподвижно стояли, лишь иногда переговариваясь. — рассказывала так, словно призраки этих несчастных заполнили комнату и диктуют ей свои воспоминания. — Тихо было. А потом кто-то крикнул, что ларечники поделят подарки между собой. И народ рванул.

— Мужчина или женщина? — этот момент отличался в разных версиях, а этой свидетельнице он все же доверял больше, чем малограмотному сброду.

— Все рванулись.

— Кричал кто? — раздраженно уточнил он.

— Мужчина. Я в стороне стояла, не видела даже откуда крикнули.

— Хорошо, что дальше? — поднял глаза от записей.

— Полиция пыталась их отогнать. Поливали водой. Потом все кончилось. — подняла на него кажущиеся огромными глаза.

— А Вы что сделали?

— Сначала думала уйти, а потом поняла, что могу помочь. Вернулась. Горничную отправила за графом.

— И чем же Вы можете помочь? — сколько же проблем ему всегда доставляли невежественные активисты. Да что говорить, как в 60-е пошли народники, с тех пор и мучается полиция от городских бездельников, возомнивших себя Мессиями.

— Немного изучала медицину. Отличить мертвого от живого точно сумею. — парировала самая проблемная из рода Татищевых.

— Неужели? — язвительно уточнил он.

И менее всего ожидал, что она примет вызов.

— Ложитесь. — произнесла бесцветным почти голосом и глядя в пустоту встала.

Он даже не понял, что она имеет в виду, но, когда указывают на ковер, иных трактовок уже не остается. Женщина встала рядом с ним на колени и не стесняясь распахивающегося на груди неглиже, открывающего полупрозрачное белье, начала практическое занятие по любительской медицине. И ладно бы она только говорила. И то, приходилось прилагать некоторые усилия, чтобы смотреть в сторону от той родинки слева. Полбеды было пока она показывала, как проверять зрачки, определять кровоток на руке, под коленом, но потом дошла до бедренной артерии и едва не случился конфуз.

— Вот, чувствуете пульс? — она и его руку на это место положила. Да не только пульс он чувствует. Только это же стыдно-то как. Но Ксения Александровна либо чересчур тактична, либо невинна (что маловероятно при ее биографии), либо, действительно, по-медицински бесстрастно относится к любим физиологическим процессам. Тюхтяева пугали настолько оторванные от мира женщины, но и восхищали, конечно, когда приходилось сталкиваться с ними по долгу службы.