— Почему вы простили отца?

Он на пару минут задумался.

— А что изменил бы мой гнев или ненависть? Кира вряд ли бы вернулась ко мне, да и Никиту мне навещать не запрещали. Правда, и ему не сказали о том, что я его отец…

— То есть, он не в курсе? — Мои брови поползли вверх.

Я припомнил, что Громов и правда иногда появлялся в нашем доме «обсудить дела» с отцом, но тогда даже представить не мог настоящую причину его визитов.

— Я собирался рассказать ему об этом в день его восемнадцатилетия, но он был так привязан к тебе и твоему отцу, что я решил ещё немного подождать.

Поразительная чуткость…

— А потом этот идиот слетел с катушек… — подсказал я.

Громов кивнул и отвернулся к окну, а я попытался представить, что он сейчас чувствует. Его единственный сын рос и воспитывался чужим человеком вдали от родного отца и лучшие годы подарил Романову-старшему. Теперь же, когда Громову ничто не мешает раскрыть карты, Никита пустился во все тяжкие, оставив Грому возможность обрести долгожданное отцовство в отношении неблагодарного ублюдка. Да и самому Громову смотреть на моральное разложение сына было как серпом по яйцам.

В общем, этот урод покалечил жизни большему количеству людей, чем я себе представлял изначально.

— Но я намерен всё исправить, — неожиданно произнёс мой собеседник. — Когда узнаю, что именно связывает моего сына с Черским, и каким способом в руки последнего попали акции твоего отца, я позабочусь о том, чтобы Никита вспоминал время отсидки как лучшие годы своей жизни. Это я тебе обещаю.

Хоть в этой ситуации не было ничего смешного, я не смог сдержаться от ухмылки: моему отцу можно было поучиться у Громова методам воспитания.

— Могу я вам чем-то помочь?

Он окинул меня скептическим взглядом.

— Знаю, что твоя семья через многое прошла, но речь идёт о моём сыне, так что я сам разберусь со всем этим. У меня к тебе только одна просьба: если он вдруг появиться в поле твоего зрения, не говори ему обо мне и о том, что я собираюсь основательно копнуть под Черского. О том, что он мой сын, я расскажу сам, когда всё закончится, а об Артёме ему вообще знать не положено.

Я понимающе кивнул. О том, что при встрече с Никитой вместо слов я собираюсь использовать… ну не знаю… биту или, к примеру, кусок арматуры, я благоразумно умолчал, ибо меньше знаешь — крепче спишь.

Прокатившись пару раз вокруг центра города, Громов высадил меня у родительской компании, где меня ждала собственная машина, и «на всякий пожарный» вручил свою визитку. Часы показывали без четверти три, когда я, наконец, уселся за руль и двинул в сторону дома.

О том, что я так и не включил телефон, вспомнил уже дома, когда парковал свою «семейную» машину. Едва гаджет ожил, как на него обрушился целый шквал сообщений, причём ото всех: от Ксюши, парней и родителей. Оповещение о восемнадцати пропущенных звонках услужливо подсказало, что меня буквально потеряли. Но мне было плевать на всех, кроме одного человека: парни могут и подождать, а разговаривать с родителями я ещё не был готов, потому что не успел остыть. В общем-то, именно поэтому я и направился на поиски Ксюши.

Чувствуя себя вором в собственном доме, я тихо прошмыгнул в своё крыло и направился прямиком в спальню, на ходу стаскивая пиджак и представляя, как крепко обниму свою малышку. Однако ни в спальне, ни в душе, ни на балконе девушки не обнаружил. Спустился на кухню — снова пусто. Я даже в бильярдную заглянул, но помещение встретило меня пугающей тишиной. На всякий случай проверил сообщения, но нет: судя по «отчётам» парней и последней смс-ке самой Ксюши, девушка никуда не собиралась и должна была быть в доме. Я уже собирался спросить у родителей, куда подевалась моя невеста, когда внезапно замер у двери, на которой уже пятый год висел толстый амбарный замок.

Комната старшего брата.

А замер я потому, что этот самый замок на двери отсутствовал. И сняла его явно не Ксюша. Разве что у неё была отмычка, но это вряд ли.

Одеревеневшей рукой я медленно прокрутил ручку, ожидая увидеть там рыдающую мать в обнимку с вещами непутёвого сына, и толкнул дверь.

То, что предстало перед моими глазами, будет до конца жизни преследовать меня в кошмарах и усилит над Ксюшей мою гиперопеку с нотками параноидальной маниакальности.

Перевёрнутые, опрокинутые вверх дном и поломанные вещи я отметил лишь краем сознания; всё моё внимание было приковано к девушке, привязанной к кровати с заклеенным ртом, которая отчаянно сопротивлялась, и брату, пытавшемуся содрать с неё одежду. Неподдельный ужас и злость плескались в глазах моей малышки, когда она повернула голову в мою сторону. Я едва мог рассмотреть её лицо сквозь призму ярости, которая кровавой плёнкой заволокла взор. В этот самый момент я впервые ощутил какую-то первобытную потребность пролить чью-то кровь.

— Ах ты сука! — рявкнул я на ничего не подозревающего брата.

Воспользовавшись его растерянностью от того, что его обнаружили, я бросился к нему и одним точным ударом в челюсть уложил его на пол. Не давая ему возможности опомниться, я навис над ним, позволяя рукам зажить собственной жизнью. С остервенением я превращал лицо Никиты в фарш, но не чувствовал ни грамма удовлетворения, — мне хотелось, чтобы эта мразь сдохла.

Не знаю, чем бы всё закончилось, если бы на мой безумный крик не примчался отец: он тут же оттащил меня в сторону и оценил всю картину.

Я попытался вырваться, потому что моя жажда мести желала быть удовлетворённой.

— Успокойся, сын! — Отец встряхнул меня. — Лучше помоги Ксении.

Звук имени любимой отрезвил, и мой взгляд метнулся в сторону кровати, к которой моя невеста всё ещё была привязана. Я бросился к девушке, задержавшись глазами на её порванной футболке, и попытался подавить очередной приступ ярости. Дрожащими руками осторожно отодрал скотч от её рта и отвязал от чёртовой кровати. Ксюша тут же кинулась мне на шею, захлёбываясь рыданиями, и вцепилась пальцами в мою рубашку. Я боялся даже представить, что она чувствовала сейчас, особенно учитывая тот факт, что нечто похожее девушка уже однажды пережила. Думаю, теперь пачкой успокоительных тут вряд ли можно будет обойтись…

— Тише, малышка, я рядом, всё позади, — словно мантру, повторял я скорее для себя, чем для неё.

Господи, а что, если бы я не успел?

В комнату влетела мать и заголосила, увидев изувеченное лицо старшего сына, но я не собирался выслушивать это. Просто подхватил Ксюшу на руки и понёс в нашу спальню, подальше от этого кошмара, предоставив отцу разбираться с этим куском дерьма, который сейчас лежал на полу в отключке. Выдержки хватило лишь на то, чтобы передать ему визитку с номером Громова, очевидно, подрабатывающего Вангой, если он предвидел этот самый «пожарный» случай, ради которого свои координаты и оставил.

Оказавшись в комнате, я первым делом, не выпуская всхлипывающую девушку из рук, запер дверь и балкон — в ближайшее время сюда никто не войдёт и не выйдет. Уселся с Ксюшей на постель, прижал её к себе, что было сил, и впервые в жизни почувствовал на своих щеках слёзы.

Так я и укачивал девушку, не выпуская из кольца своих рук, успокаиваясь слишком медленно, чтобы можно было вновь нормально дышать, пока её рыдания не превратились в обиженное сопение. Но я не отпускал её до тех пор, пока она совершенно не затихла; и даже тогда я всё ещё продолжал сжимать её сведёнными напряжением руками, которые уже просто физически не мог расслабить и разжать. Даже когда Ксюша завозилась, пытаясь безуспешно отклеиться от меня.

— Кирилл? — До моего, воспалённого переживаниями и гневом, мозга дошёл её хриплый голос.

Она вновь пошевелилась, с трудом отодвинувшись от меня на несколько сантиметров, которых хватило лишь на то, чтобы девушка взглянула на моё лицо. Не знаю, что именно её напугало: пламенная ярость, полыхавшая на дне глаз, каменное выражение лица или невысохшие дорожки от слёз на щеках, но выглядела она ошарашенной. Правда, в отличие от меня, Ксюша сумела взять себя в руки и по очереди оставила поцелуи на моих глазах.