Лицо Цинь Дэ-гуя стало пунцовым, и, опустив голову, он ответил:

— Такая девушка существует. Да вы сами, товарищ секретарь, видели ее прошлый раз на вокзале. Мы с ней из одной деревни, друг друга знаем с детства.

Лян Цзин-чунь действительно вспомнил, что он видел на вокзале с Цинь Дэ-гуем очень привлекательную девушку. Она была бы подходящей парой Цинь Дэ-гую. Он понял, что парень любит ее, и спросил:

— У вас хорошие отношения?

— Не могу сказать, что очень, — честно признался Цинь Дэ-гуй. — Так, просто товарищеские.

— Цинь Дэ-гуй, я вовсе не намерен вмешиваться в вашу дружбу, любовь — это дело личное. — Секретарь парткома немного помолчал и уже строго закончил: — Но ты подумай, может быть, действительно именно это влияет на ваши отношения с Чжан Фу-цюанем?

Каждое слово парторга попадало точно в цель. Цинь Дэ-гуй сам догадывался, да и знал из слов Юань Тин-фа, что причина всех его недоразумений с Чжан Фу-цюанем заключается в Сунь Юй-фэнь. Но он не хотел в это верить. И сейчас он молчал, от волнения на лбу у него выступил пот. — Цинь Дэ-гуй, ты должен понять, почему еще как следует не развернулось соревнование… Одна из причин именно в том, что между бригадами вашего мартена нет единогласия.

— Товарищ секретарь, ты прав. Переведите меня на другой мартен!

— Это не решение вопроса, — покачал головой Лян Цзин-чунь. — Ведь и после твоего перевода ваши отношения с Чжан Фу-цюанем не улучшатся, и так или иначе может произойти столкновение. К тому же девятый мартен — это сейчас знамя завода. Мы только что подняли это знамя и не должны опускать, нужно приложить все наши силы, чтобы высоко нести его. Как же ты можешь бросить мартен в трудную минуту?

Сталевар молчал, понурив голову.

— Цинь Дэ-гуй, — после минутного молчания продолжал секретарь парткома, — ты должен все обдумать. Как, по-твоему, что нужно делать, если личные интересы сталкиваются с общественными?

— Товарищ секретарь, это я понимаю. Узнал еще в партизанском отряде.

Лян Цзин-чунь взял сталевара за руку:

— Раз понимаешь — превосходно! — Он отпустил его руку и встал. — Вот и весь мой разговор с тобой!

Он проводил Цинь Дэ-гуя до двери и на прощание сказал:

— Учти, что самая лучшая любовь не та, за которой гоняются, а та, которая приходит сама.

Цинь Дэ-гуй молча вышел из кабинета, сел на велосипед и поехал. От его первоначального намерения посидеть после беседы в клубе, посмотреть журналы, дождаться обеденного перерыва и пойти искать Сунь Юй-фэнь теперь не осталось и следа. Он быстро пронесся мимо завода по ремонту электрооборудования, не бросив даже взгляда в его сторону.

Он не поехал в общежитие, а повернул в сторону парка. Но Цинь Дэ-гуй не стал ни сидеть в беседке, ни любоваться цветами, ни кататься на лодке, не зашел даже в зверинец, а вышел на узкую тропку и поднялся по ней вверх на гору. Здесь он поставил около дерева велосипед, а сам сел рядом. Вокруг было тихо. Он хотел было уже снова спуститься вниз, но подумал, что все равно идти некуда, и лег под деревом. Сквозь ветви дерева пробивались лучи солнца, где-то неумолчно трещали цикады, а от травы и цветов шел дурманящий запах.

На сердце у Цинь Дэ-гуя было тяжело. Он машинально вырывал травинку за травинкой, постепенно «выполов» все пространство вокруг себя. Он рассеянно смотрел на вздымавшиеся на западе трубы заводского района. Лучи солнца позолотили все вокруг, и только в той стороне, где находились заводы, прозрачная голубизна неба была затемнена плотными клубами тяжелого черного дыма. И он неожиданно вспомнил, что уже однажды видел этот город с горы — только с другой, расположенной далеко отсюда. Город тогда еще находился в руках гоминдановцев. Солнечные лучи так же, как и сейчас, золотили городские крыши, но над заводским районом не подымался ни один дымок.

Как много воды утекло с тех пор! Сейчас он рабочий — хозяин не только этого города, но и всей страны! А в те времена ему приходилось и днем и ночью выполнять партизанские задания, и он не имел за душою ничего, кроме пистолета и гранат. Все было захвачено врагом, и даже лес становился ему приютом только на одну ночь: наутро он больше не принадлежал ему. А сколько сейчас у него земли! Весь Китай, за исключением Тайваня, принадлежит ему. И разве есть во всей стране уголок, где гоминдановские бандиты посмели бы ныне сказать: «Это наше!»? На его глазах происходит великое преобразование его Китая, и по сравнению с этим любое личное дело кажется незначительным. Разве можно из-за личных переживаний забывать об этом! И чего хорошего он нашел в ней? Ветреная девчонка — бросается на шею первому встречному и, конечно, не стоит того, чтобы столько мучиться из-за нее. Нет, он не поддастся этому чувству! Во имя чего он жертвовал своей жизнью? Для чего он освобождал этот город и весь Китай? Зачем изгонял гоминдановцев? Разве не для того, чтобы пришел, наконец, сегодняшний день?

Цинь Дэ-гуй смотрел на город, на деревни и на раскинувшиеся вокруг них поля совсем другими глазами. «Я — твой верный сын, — шептали сами собой его губы, — я люблю тебя, ради тебя я проливал свою кровь и сейчас готов отдать всю свою жизнь до конца!»

Он бодро вскочил на велосипед и помчался в город.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Директора завода Чжао Ли-мина вызвали на совещание в Пекин, и все дела легли на плечи Лян Цзин-чуня. Директор перед отъездом поручил Лян Цзин-чуню осуществить два мероприятия. Во-первых, во время ремонта четвертого мартена внедрить предложение советских специалистов — произвести наварку подины печи доломитом, что должно было значительно удлинить срок ее службы. Пока это нововведение применили только на нескольких мартенах, а на остальных оно должно было осуществиться во время ремонта каждой печи. Дело это не легкое. Приступать к нему можно было только через шесть суток после начала работы вышедшей из ремонта печи. Для наварки подины доломитом требовалась очень высокая температура, а это угрожало целости свода печи. Требовались большие знания и умение, чтобы провести эту работу. На втором мартене ее закончить так и не удалось. Во время ремонта девятого мартена это удалось осуществить, но лишь благодаря умению Юань Тин-фа, которому после этого было присвоено почетное звание «Отличника производства».

И теперь директор распорядился наварку подины поручить Юань Тин-фа. Решили дать ему в помощь одного из бригадиров четвертого мартена. Нужен был еще один, но третьего никак не могли найти.

— Может быть, нам привлечь еще Цинь Дэ-гуя? — предложил Лян Цзин-чунь.

— Ни в коем случае! — сразу же отверг это предложение Чжао Ли-мин. — Мы еще точно не выяснили причин порчи свода девятого мартена, и он не очень-то старается, чтобы скорее выяснить это, поэтому я не совсем доверяю ему. Надо будет поручить расследование кому-нибудь из инженеров.

Второе поручение директора касалось развертывания соревнования. Он предложил начать соревнование сразу же после того, как будет переложен свод на девятом мартене. При обсуждении этого вопроса Лян Цзин-чунь рассказал директору все, что он знал о положении на девятом мартене из докладов Хэ Цзы-сюе.

— Так что тут дело не только в ремонте свода, — закончил свой рассказ Лян Цзин-чунь. — Надо еще решительно покончить с неприязненными отношениями между бригадами этого мартена.

— Мне кажется, что ты должен подвергнуть серьезной критике Цинь Дэ-гуя, — сердито сказал директор. — Он член партии и обязан нести ответственность за создавшееся положение. А он сам не только не содействует сплочению рабочих, а, наоборот, усугубляет раздоры. Это просто безобразие! Ты не должен относиться к нему со снисхождением. Мы можем допускать кое-какие послабления по отношению к простым рабочим, но ни в коем случае не к коммунистам. Надо призвать его к соблюдению партийной дисциплины.