Изменить стиль страницы
***

Утром Джек провожает меня домой. С тех пор, как мы узнали новость, она что-то все время молчит. Когда мы останавливаемся у нашего дома, я спрашиваю:

— Все в порядке?

Джек кивает. Замирает. Потом мотает головой и мрачно произносит:

— Папа в последнее время плохо себя чувствует.

Я ожидала совсем не этого.

— Что случилось?

— Он начал жаловаться на самочувствие пару дней назад, то есть, наверно, все длится уже несколько недель. Говорит, у него начались страшные приступы мигрени.

— Ты думаешь, это?..

Не хочу лишний раз произносить вслух слово на букву «р». Мне все время кажется, что, говоря его, я отдаю ему частичку своей силы. Что я виновата в том, что оно пришло в дом моих друзей.

— Не знаю, — отвечает Джек. — Он говорит, что это наследственное и в юности у него тоже постоянно болела голова. Может быть, дело только в этом. Но он отказывается сходить к врачу и узнать наверняка. Мама страшно злится, но он повторяет, что просто дождется следующего планового осмотра, а до него еще несколько недель.

— Он с ума сошел!

— Мы говорим ему то же самое. Но это же папа. Его не переубедишь.

— Джек, это просто ужас какой-то! Почему ты раньше не сказала?

— Не знаю… я просто не хочу, чтобы это оказалось правдой. Да и Пол будет злиться, если узнает, что я тебе сказала. Он мне запретил.

— Зачем?

У меня в груди что-то дергается.

— Не знаю. Наверно, не хочет, чтобы ты волновалась, тем более что мы еще ничего не знаем наверняка. Головные боли могут значить что угодно: что у тебя был тяжелый день, что тебе надо попить или что у тебя опухоль в мозгу и ты скоро умрешь. Поди узнай, в чем дело.

— Но когда-нибудь он сходит на осмотр.

— Ага.

В повисшей тишине я посылаю Джек безмолвную просьбу. Она отвечает мне тяжелым взглядом и ворчит:

— Ладно уж.

Я крепко обнимаю ее, стараясь не задушить, и отпускаю прежде, чем она успевает с воплями оттолкнуть меня.

— Обещай, что будешь держать меня в курсе, — прошу я. — Что бы там ни говорил Пол.

В моей грудной клетке снова что-то обрывается.

— Тебе тоже интересно, чего я должна была натворить, чтобы заслужить такую карму? — спрашивает Джек.

— В смысле?

— Ну, сначала у папы нашли рак, и теперь вот это. Я должна была в детстве натворить чего-то страшного. Может быть, я даже этого не помню. Я могла убить семью белок и задавить в себе это воспоминание.

— Это так не работает, — мягко отвечаю я. — Плохая карма появляется только за грехи прошлых жизней.

— Или дело не в карме, а всякая хрень просто любит случаться.

— Не хрень, а дуккха! — улыбаюсь я.

Не знаю, как мы дошли до того, что шутим буддистские шутки про рак мистера Харлоу, но у меня такое чувство, что иначе мы просто расплачемся.

— Казалось бы, — продолжает Джек, — какое-нибудь верховное божество должно было уже поставить верхнюю планку на число страданий в нашей жизни.

Я вспоминаю мамины слезы в мерцании телеэкрана:

— Да уж, было бы неплохо.

— Кстати, — меняет тему подруга, — когда ты всем расскажешь, что Клавдия уходит?

— Черт. Ну, Брукс уже в курсе, а остальных это касается в меньшей степени…

Джек смотрит на меня с укором:

— Думаю, мне надо написать им письмо.

— Нет, — отвечаю я. — Я сама.

— Сомневаюсь, что ты это сделаешь. Я напишу им.

— Джек…

— Ребята заслуживают нашей честности. И в любом случае надо сказать им про премию, так что я просто убью двух зайцев.

— Как скажешь, — сдаюсь я. — Только, пожалуйста, выражайся поаккуратнее.

— В каком смысле?

У Джек оскорбленный вид.

— Ты сама знаешь, что иногда… слишком язвишь.

— Ты хотела сказать, что я - стерва.

— Джек!

— Ладно, ладно! — машет руками подруга. — Буду деликатна. Небось, как только все услышат про «Золотую тубу», им все равно будет плевать на Клавдию.

Я киваю. Это действительно невероятные новости. «Несчастливым семьям» явно улыбнулась фортуна. Вот бы нашим семьям так повезло…

***

Я сообщила Фому новости сразу, как только Джек показала мне письмо. И вот наконец ответ.

«Таш, это КЛЕВО!! Поздравляю! Не знаю, видела ли ты список целиком, но “Голос из пробирки” выдвинули в номинации “Лучший влог”. Следовательно, я тоже там буду. И ты понимаешь, что это значит…»

Я моргаю.

Да, понимаю.

Стоп. Понимаю ли я?

Это значит, что мы с Фомом наконец-то встретимся, правда же?

Это значит, что я наконец-то услышу его голос, когда он будет обращаться ко мне.

Это значит, что мы можем… устроить свидание?

Это же будет свидание, правда?

Мои большие пальцы застыли над экраном, а я все не могу подобрать подходящего ответа.

Мне хочется написать: «Я осознаю, что это значит, но не понимаю, что ты имел в виду».

Или что если я возьму и отвечу: «Еще как! Можно я позвоню, и мы все обсудим?»

А я ведь могу. Девять слов, два знака препинания. И все изменится.

Вместо этого я набираю: «ДА! Надо будет встретиться и поговорить».

Мы уже столько переписывались, но ни разу не говорили о встрече. Почему я молчала, понятно - мне просто страшно. Что если Фом этого не хочет? Или хочет, и мы встретимся, но все получится натянуто, неловко и ужасно? Не знаю уж, почему не заговаривал об этом Фом, но хотелось бы надеяться, что у него более благородные мотивы, чем у меня.

Что-то внутри требует, чтобы я позвонила ему прямо сейчас. Я могу набрать его номер, он возьмет трубку, и мы поговорим друг с другом по-настоящему.

Пару минут сверлю взглядом нашу переписку, надеясь, что там вот-вот появится новое сообщение. Фом написал мне всего пятнадцать минут назад, так что я могу рассчитывать на хорошую беседу. Но проходит еще минута - без всяких признаков жизни с его стороны.

Наконец я не выдерживаю и зашвыриваю телефон в сторону скомканного флисового покрывала, брошенного в ногах кровати. Уже не в первый раз за эту неделю мне кажется, что жить в двадцать первом веке как-то фигово. Скажите на милость, как вообще можно так общаться? В стародавние времена людям приходилось дожидаться письма неделями и месяцами, и это, конечно, было ужасно. Но когда они просто общались друг с другом, никому не приходилось напряженно ждать, когда собеседник соблаговолит ответить. Если тот три минуты не реагирует, значит, его наверняка хватил удар и не надо гадать, почему он, услышав вопрос, решил не отвечать на него пару часов.

Но Фом даже вопроса не услышал. Возможно. Он парень занятой, и у него, наверно, просто возможности не было проверить входящие. Он не стал бы специально держать меня в напряжении. Ведь не стал бы?

Мой телефон звенит, я подпрыгиваю и судорожно тянусь к нему.

От сообщения Фома на меня накатывает волна чудесного облегчения. Он ответил: «КОНЕЧНО!» и просит сказать ему точные даты моего прибытия в Орландо, как только куплю билеты.

Я еще не обсуждала поездку с родителями. Они совершенно точно не одобрят, что их дочь собирается профукать все, что откладывала на колледж, и одна улететь в другой штат развлекаться. Но мне семнадцать, деньги я заработала сама, и это важно для меня. К тому же, мои родители никогда не сажали меня под замок. У меня разумный комендантский час, я много раз ездила куда-то на несколько дней с классом или друзьями. Просто надо правильно подать это и выбрать подходящее время. Тем временем я уже нашла самые дешевые билеты до Орландо. Потому что я - чертов гений планирования.

  

11

После поцелуев фанаты выползают из укрытий. Так уж работает фандом, и #ЧетвергКевина - прекрасное тому подтверждение. Поцелуй служит логическим завершением всего невысказанного, всех надежд, намеков и неизвестности на заре зарождения чувства. До него напряжение возрастает и падает, снова растет и падает снова. Взгляды, слова, жесты… Но поцелуй - это точка кипения. Его все ждут, о нем все молят.