Минако попыталась обдумать ситуацию и припомнить, каким образом она попала в комнату молодого человека, но не смогла. Она чётко помнила, что сначала они поссорились, а потом стали неистово заниматься любовью на полу в коридоре. Дальше всё было как в тумане.
Она посмотрела на смятую подушку рядом со своей, на которой лежала, и залилась краской. Ятен тоже спал на этой кровати вместе с ней? Тогда где же он сейчас? Подумав о нём, Минако охватило смущение, ибо память рисовала ей слишком волнующие картины прошедшей ночи. Она закрыла глаза, и её мышцы в глубине живота сладостно сжались. Минако призналась ему в своих чувствах, а Ятен… не то чтобы не принял их… просто не поверил, а потом разозлился, обвинив во всех смертных грехах… Но всё же они были вместе. И один только этот факт зажёг в ней надежду, которая, казалось бы, вчера умерла вместе с поцелуем Кунцита Сайто.
Минако поднялась с кровати и, не найдя нигде свою одежду, обмотала вокруг себя простынь и отправилась на поиски Ятена.
Молодой человек нашёлся на кухне. Одетый в привычную белую майку и серые пижамные штаны, он сосредоточенно жарил яичницу с беконом и помидорами, одновременно разговаривая с кем-то по телефону. Рядом на детском кресле сидел Рэн, личико которого было перепачкано в персиковом пюре. Малыш довольно агукал и с интересом теребил игрушечный планшет, издававший весёлые звуки и мелодии.
— Я не море! Меня не волнует, — кипятился Ятен в трубку. — Узнай номер счета Кунцита Сайта и переведи ему пятьдесят три тысячи долларов с пометкой от Ятена Коу. Жду отчёт через час! — рявкнул он и нажал отбой.
— Доброе утро, — проворковала Минако, усаживаясь на табурет рядом с барной стойкой.
Ятен вздрогнул и обернулся. Однако его лицо было как обычно непроницаемо.
— Доброе, — пробурчал молодой человек и отвернулся. — Будешь завтракать?
— С удовольствием, — улыбнулась девушка. — Не знала, что ты умеешь готовить…
— Что может быть сложного в жареных яйцах? — фыркнул Ятен, раскладывая яичницу по тарелкам.
— Может то, что ты приготовил это сам. Да ещё и Рэна накормил…
— Что я, по-твоему, беспомощный совсем? — с раздражением спросил молодой человек. — Рэн проснулся рано, но я не хотел тебя будить…
Девушка с удивлением посмотрела на Ятена.
— Ты… ты позаботился обо мне?
— Вот только не надо думать, что это что-то меняет между нами! — сварливо заметил Ятен, ставя перед Минако тарелку с яичницей и чай. — Вчера я немного не рассчитал свои силы и причинил тебе боль… Я этого не хотел…
Минако покачала головой.
— Я не чувствую никакой боли. Наоборот, то, что произошло между нами было таким… таким волшебным… таким…
— Я понял, — перебил её Ятен, усаживаясь за стол на почтительное расстояние от Минако. — А теперь хватит! Если ты не возражаешь, я бы хотел спокойно поесть!
Они завтракали в тишине, склонив головы над тарелками, погруженные каждый в свои мысли. Минако старалась изо всех сил побороть в себе желание заполнить чем-то разверзнутую между ними пропасть. Она никак не могла смириться с тем, что Ятен был так близко и одновременно так далеко от неё. Поэтому, собрав свою волю в кулак, она прошептала, не глядя на него:
— То, что я сказала вчера правда. Я люблю тебя, Ятен. Неужели ты этого не понял, когда мы были вместе?
Минако не решалась взглянуть на него. Однако спустя какое-то время она все же подняла глаза и увидела застывшее лицо молодого человека и его строгий, пронзительный взгляд.
— Сделай одолжение, больше никогда мне не напоминай о вчерашней ночи. Ночи, которой я стыжусь. Я просто потерял контроль…
— Но ведь мы были искренне друг с другом. И мне совершенно не стыдно. Я была счастлива…
Эти слова вызвали настоящую бурю в душе Ятена. Он подскочил со своего места и тут же оказался рядом с Минако. Молодой человек опустил на её плечи руки, как будто предотвращая любую попытку бегства, и приблизил к ней искажённое гневом лицо.
— О какой любви ты смеешь заливать, если ты меня даже не знаешь, блять?! — зашипел Ятен. — Ты не понимаешь, что я ненавижу тебя, маленькая лживая сучка?! Не понимаешь, что когда ты говоришь мне это, у меня появляется лишь одно желание: тебя придушить?! Да меня тошнит только от одного этого твоего слова «любовь»!
Горячие слёзы покатились по щекам Минако.
— Тогда давай. Убей меня, если тебе станет от этого легче! Это лучше, чем твоя несправедливость!
Его пальцы с силой впились в плечи девушки. Стало очень тихо. Кажется, умолкли все звуки. Их будто стёрли из этого мира и утопили в белом. А может быть, молодой человек просто оглох. Совсем как тогда в снежном лесу…
Её карминовые губы тоже говорили:
— Ну, давай же. Давай… Убей меня, милый мальчик, если от этого станет легче…
Она улыбнулась. И хотя было светло, он всё равно не мог разобрать черт этого прекрасного лица. Только карминовые губы, только нож, прижимавшийся к её горлу.
— Давай, мальчик. Давай. Пожалуйста, — она запрокинула голову так, что лезвие ещё сильнее прижалось к бледной коже. — Пожалуйста. Давай. Пожалуйста. Убей. Сделай это. Давай, давай, давай…
Казалось, она совсем не разлепляла губ. Слова просто вылетали из её глотки и отдавались ему в руку.
— Давай, давай… Сделай это, пока ОН смотрит!
«Жизнь должна значить для тебя всё, если она твоя. И ничего, если она чужая, сынок»
— Давай, мальчик, давай…
— Зачем ты это сделала?
— Давай же…
— Почему я? Почему ты хотела убить меня? Почему не ЕГО?
— Ну, пожалуйста…
Глаза цвета янтаря слабо мерцали. Белое горло умоляюще вздрагивало под ножом. И просило, умоляло: давай, давай…
— Наши боги — это мы сами. Мы и только мы творим собственную судьбу. Сделай это, и моя ненависть будет принадлежать тебе… Ведь нет ничего страшнее любви и сильнее ненависти! Запомни это, мальчик! Навсегда запомни…
Когда он выпрямился, то увидел, что эта женщина с карминовыми губами и янтарными глазами стоит, не шевелясь, и продолжает смотреть на него все той же ясной, лучезарной улыбкой. И в это мгновение лезвие ножа вошло в её тело…
Внезапный грохот вырвал его из пучины воспоминаний. Заплакал ребёнок. Ятен обернулся. Игрушечный планшет лежал на полу, а Рэн безутешно плакал. Молодой человек подскочил к малышу, поднял с пола игрушку и протянул ему.
— Вот, не надо плакать… — пробормотал он. Схватив планшет, мальчик сразу же успокоился.
Ятен отошёл к стене, положил руку на столешницу и глубоко вздохнул. Минако хрипло всхлипывала у него за спиной. Молодой человек стиснул руку в кулак. Его пальцы дрожали. Таких вспышек у него давно не было. Он обернулся. Минако сидела на табурете, обхватив себя руками, и с отсутствующим видом смотрела прямо перед собой. На её хрупких плечах уже начали багроветь синяки, но в лице не было ненависти или страха, только страдание и обида.
— Я понимаю, что надоела тебе…. И больше не побеспокою своими чувствами…
Она ещё не договорила, как Ятен вновь метнулся к ней, обхватил руками и поднёс кружку к её губам.
— Выпей чай… выпей, говорю, — глухо сказал он. — Тебе надо успокоиться. Осторожнее… медленнее… Будет плохо, если все пойдёт назад…
Она дрожала. Внезапно Ятену захотелось привлечь Минако к своей груди, поцеловать и успокоить. Но если бы он так поступил, то вряд ли бы уже смог когда-нибудь отпустить. Минако была опасна. Ятен хотел её, это сводило его с ума, и глубина, на которой это желание порождалось, была ему совершенно не знакома. Обычно там находились совсем иные чувства: ненависть, ярость, безудержная радость. Там же зародился и страх, когда молодой человек понял, что существует сила, о которой он ничего не знал. У Минако была эта сила. И Ятен был совершенно беспомощен перед ней, словно кролик перед удавом. И в то же время он знал, что сам никогда не овладеет этой силой — так же, как и кролик никогда не поймёт смысл удушающих объятий удава иначе, чем сам испытает их на себе, когда станет поздно. Ятен понял это, когда вчера овладел Минако. Он принял это, как неизбежное зло, внезапно постучавшее в дверь. На краткий миг Минако стала частью его самого. И в этот миг Ятен любил её, как никогда в жизни не любил никого на свете, как вообще невозможно было любить то, что не являлось им самим. Она была его ненавистью и болью, головоломкой, над которой он бился бессчётное количество времени. Минако медленно убивала его, расползаясь внутри, словно раковая опухоль. Делала одержимым.