Какое-то время я изучаю фигуру, затем поднимаю глаза и вижу, что мистер МакНелис вернулся к своему столу. Он откинулся на спинку стула, закинул ноги на стол, скрестив лодыжки, и смотрит в телефон. Мой взгляд скользит по серым вельветовым брюкам к его стопам. На ногах у него мокасины — двухцветная коричнево-серая кожаная обувь с резиновой подошвой и покрытым узкими прорезями верхом. Пытаюсь угадать её размер, но учитель поднимает глаза и ловит мой взгляд.

Я быстро возвращаюсь к головоломке, продолжая думать о том, что мне нравится в мистере МакНелисе ещё, кроме обуви.

Во-первых, он в классе ругается. Ненастоящими ругательствами — нельзя ругаться в средней школе, если хочешь сохранить работу. Вместо них он говорит что-то типа «Что ты, ё-пэ-рэ-сэ-тэ, делаешь?» Или «Сук…сумасшедший сын. Просто, сядь». Если кто-то жуёт жвачку, то он скажет что-то типа «Убери жвачку или я дам пинка тебя, а потом твоей собаке». И если вы будете выносить ему мозг, то он за себя не ручается. Он может быть чудным, но нам с ним весело.

И он — ботан-математик на всю голову. Для учителей — пятница обычно день неформальной одежды³. И по пятницам он всегда носит какую-то смешную футболку на математическую тему. У него их с десяток, а то и больше. Прошлую пятницу была чёрная футболка с надписью:

π

ИРРАЦИОНАЛЬНО,

ЗАТО ГАРМОНИЧНО

Есть ещё кое-что: он — гей. Он думает, что мы не знаем. Но мы знаем. И это не потому, что он с иголочки одевается. Нет. Хотя и выглядит в этих вельветовых брюках очень сексуально. И не потому, что у него всегда чистые и аккуратно подстриженные ногти. Это факт, но причина не в этом. И не потому, что по классу он идёт плавной, скользящей походкой. Нет.

Это потому, что в Твиттере он подписан на AfterElton. Даже не представляете, что могут раскопать девчонки при определённой заинтересованности. А когда речь заходит о мистере МакНелисе, некоторые из них проявляют даже чрезмерный интерес.

Девочки думают, что смогут его изменить. Я знаю, что не смогут.

На ум неожиданно приходит решение головоломки. Карандашом стираю, а потом повторно рисую две спички. Потом ещё раз обвожу новые квадраты жирной линией.

Мистер МакНелис поднимается и идёт сбоку вглубь класса. Он разрешает нам работать в парах и небольших группах, но сегодня я решил поработать в одиночку. Есть что-то эдакое в том, чтобы быть в этой комнате с ним. Так я чувствую себя хорошо, нормально, значимо. Но это не говорит о том, что я хочу работать с кем-то из одноклассников. Не на этой неделе. Он останавливается возле маленькой группы в задней части класса — двух девочек и парня в толстовке, и заглядывает им через плечо.

— Есть дни, которые можно исключить? — спрашивает он.

Они смотрят на вопрос и затем одна девочка со словами «Матерь Божья!» выдаёт ответ. Он улыбается и говорит им продолжать.

Пробегаю страницу глазами и нахожу этот вопрос. Он на логику. Задумываюсь о том, что мистер МакНелис только что сказал группе, и приступаю к поиску своего способа решения этой задачи.

Я пишу пояснение и чувствую, как его рука сжимает моё плечо. Поднимаю глаза, и он подмигивает. Что-то внутри меня щёлкает.

В пятницу учитель раздаёт полоски бумаги и ещё один комплект головоломок. На его футболке сегодня написано:

ПЛАЧЕШЬ?

НИКАКИХ СЛЁЗ НА УРОКЕ МАТЕМАТИКИ!

Но мне хочется плакать.

В отличии от своих одноклассников я боюсь звонка в 14:30. Я не хочу провести две недели, дежуря у кровати умирающего. Я не хочу открывать подарки под большой благородной пихтой высотой два с половиной метра —тётя Уитни притащила её к нам вчера. Как я ненавижу это дерево!

«Благородная» — это просто апгрейд. Как блестящие новые бусы, ангелы и снежинки.

Сосна, которую мы с мамой двое суток назад битый час украшали всякой всячиной, собранной со всех рождественских праздников, вернулась в гараж и теперь лежит на бетоне, позвякивая скромными украшениями.

Благородная пихта такая высокая, что курьеру, чтобы её установить, пришлось укоротить верхушку на несколько сантиметров. Прошлым вечером тётя Уитни привезла отца в гостиную, и они украшали новую ёлку вместе с тётей Оливией и всеми двоюродными братьями и сёстрами. Постоянно толкуя о красоте ангелов, мои тёти предались воспоминаниям и рассказали детям о том, как им было весело, когда они маленькими наряжали рождественские ёлки. Так и представляю себе: Оливия и Уитни (на шесть и восемь лет старше моего отца) носят своего маленького братишку на руках, одевают в пижаму с оленями, учат чревоугодничать на Рождество в семье Уэстфоллов.

Мама и я наблюдали за этим молча из кухни, где готовили очередной сборный ужин для всей оравы.

Когда они ушли, мама исчезла в гараже, а секундой позже оттуда донёсся дикий крик. Я был уверен, что её загнала в угол пробравшаяся незамеченной чудовищная крыса или бешенный енот. Я рысью помчался в гараж, но прежде, чем успел прийти на помощь, мама спокойно вышла и закрыла за собой дверь.

— Что? — спросила она меня. И всё. Просто «Что?».

Я выбираю полоску бумаги и читаю первый вопрос.

Сделайте ленту Мёбиуса.

Переворачиваю один конец бумаги и скрепляю его с другим концом липкой лентой из дозатора — мистер МакНелис расставил их вместе с ножницами по всему классу.

Вопрос:

Что произойдёт, если разрезать ленту в центре по всей длине?

Даже не пытаюсь отвечать, и просто разрезаю ленту. Получается одна лента бумаги, но длиннее в два раза.

Откидываю её в сторону и смотрю, что дальше.

Сделайте ещё одну ленту Мёбиуса.

Готово.

Вопрос:

Что произойдёт, если разрезать всю ленту вдоль, на треть отступив от края?

Ответ:

Да мне по фиг.

Беру ножницы и делаю разрез. В руках остаются два соединённых вместе кольца.

Обычно я бы постарался понять, как одно кольцо превратилось в два, но сегодня все мои мысли только о двух кольцах. Вставляю пальцы внутрь каждого кольца и развожу их в разные стороны. Интересно, сколько потребуется усилий, чтобы порвать одно из колец? Нажимаю сильнее.

Оказывается, немного.

Эндрю

Я наблюдаю за Робертом с задней части класса. Он играл со второй лентой Мёбиуса, а теперь занят двумя соединёнными кольцами. Этот фокус отлично подходит для вечеринок и всё ещё приводит меня в восторг, хотя я и понимаю принцип, лежащий в его основе.

Меня расстроило, что Роберт вчера решил работать в одиночку, но, думаю, я его понимаю. Он хотя бы занимался. Я даже несколько раз замечал, как он наблюдал за мной на уроке. Его внимание мне кажется необычным, оно смущает меня и немного льстит.

Я уже привык, что на меня засматриваются девочки, ведь, в конце концов, я всего лишь на шесть-семь лет старше выпускников и девять-десять лет — девятиклассников. Да и учителя-мужчины моего возраста, скажу я вам, само по себе необычное явление в средней школе.

Думаю, девочки получают от меня то, чего хотят от мальчиков-одноклассников, которые ещё не понимают, чего хотят от них девочки — внимание. Так просто! Вот только моё внимание — это часть работы. И если девочки воспринимает его как-то по-другому, если им это помогает чувствовать себя чуточку увереннее, тогда пусть так и будет.

Я уже не говорю о том, что они тратят свои силы не на того человека.

Сегодня Роберт выглядит расстроенным, менее активным, даже злым. Он работает, но его мысли, кажется, в миллионе световых лет отсюда. Я бы с радостью встретился с ним взглядом и подбадривающе улыбнулся, просто, чтобы он знал, что я понимаю.