В это время со скрипом открылось купе радиста, и голая рука без слов протянула пачку листов. Осторожно перешагнув через тело Михаила Семеновича, скомканное на полу, Черняев принял депеши и нерешительно положил их на стол.

— Ну, что тут делать? — произнес обожженный человек. — Ай, ай, ай! — тихо и часто зашептал он, хмуря глаза, и вдруг побежал к пробоине в стене и закричал отчаянно: — Эй! Сюда! Эй!

— С ума сошел! — Черняев схватил его за плечи и вернул к столу. Он сорвал с дивана плед, накрыл тело, придвинул к пробоине стулья, крикнул проводника:

— Товарищ, завесьте пробоину. Вход в вагон воспрещается. Поняли? Таково желание самого, — подчеркнул он особым тоном. — Борода! Становись к телефону. Эх, что я наделал, что наделал!..

Черняев схватил верхний листок радиограммы из стопки.

«Из Ворошилова.

Вагон О/Н № 2.

Охотники партизаны четырех колхозов русского китайского еврейского ненецкого назвали свои отряд твоим именем зпт командиром я.

Луза».

— Да, да, пишите! — закричал обожженный человек. — Кто этот Луза?

И, подчиняясь стремительной воле кровавого пузырчатого лица с обомлевшими глазами, весь отдаваясь охватившему его чувству энергии, силы и азарта, которые делали его в тот момент героем, Черняев схватил карандаш и размашистым почерком покойного быстро, почти не думая, написал:

«Город Ворошилов — Лузе.

Живой или мертвый — я всегда с вами.

Михаил».

Глава вторая

ПОГРАНИЧНОЕ СРАЖЕНИЕ В ВОЗДУХЕ

Воздушную армию вел генерал Сано. Из многих вариантов налета им был выбран тот, который давно лелеял японский штаб, знающий, что его авиация хуже советской: молниеносный, внезапный удар по ивановской авиабазе. Пока существовало это могучее объединение, в Японии никто не чувствовал себя спокойно. Генерал Сано предполагал застать ивановский аэродром врасплох, разрушить огнем фугасных бомб поле, поджечь постройки, разбить советские самолеты, стоящие на земле, и быстро вернуться к границе, на помощь армии Накамуры.

Еще прошлая война показала, что лучшее средство воспрепятствовать налету противника — это затруднить его вылет. К тому же японская авиация никогда не чувствовала себя сильной в ведении воздушного боя и во всех случаях предпочла бы сражаться с землей, памятуя, что только сильной авиации выгодно добиваться решающего сражения в воздухе — явления мало изученного и страшного по возможным своим итогам; в воздухе ни одна сторона не располагает средствами принудить другую к бою.

И генерал Сано избрал план разгрома ивановской авиабазы. Вначале он предполагал выслать несколько слабых отрядов для ложной демонстрации своего маневра. Силы эти должны были встретиться с пограничной авиацией красных. Ивановская бригада оставалась бы, вероятно, в этом случае на аэродроме, в ожидании дальнейших перипетий сражения. Но Сано допускал, что она может опередить его и подняться над ним раньше, чего он решительно не хотел, но что красным было выгодно во всех отношениях.

Был еще третий выход — самим ждать удара главных авиасил противника, ускользнуть из-под него и затем последовать за наступающим, который, сработав горючее, будет возвращаться к себе, поймать его на аэродромах обессилевшим и не готовым к защите. Но этот третий вариант был рискованным и не соответствовал тому духу внезапности, который составлял славу японской армии, хотя и не всегда означал собой ее решительность.

Соблазнял генерала Сано и удар по городу в Нижнеамурской тайге — там была вся душа большевиков, все их будущее. И он решил: тяжелыми бомбардировщиками ударить по новому городу, средними же и легкими силами действовать против Ивановска.

На север выделил он флагмана Сакураи, себе взял Ивановск.

И тотчас же, как только поднял он свои эскадрильи в воздух, с переднего пограничного плана на восток, на север, на запад, в Москву ринулся короткий сигнал красного воздушного пограничника:

«Вышли в воздух на нас».

Потом другой сигнал от Тарасюка:

«Прошли над нами».

Сигнал из Георгиевки:

«Идут на север».

Дальний Восток просыпался в эту ночь сразу от Японского моря до океанов Арктики. Его будили коротко. И города вставали, вставали фактории, просыпались затерянные в тайге зверобои, поднимались рыболовецкие станы на далеких северных реках.

Радист Жорка в ту страшную ночь был всюду. Он метался в эфире над родиной, крича в телефоны и радиорупоры: «Вставайте, вышли на нас!»

Уже бежали к аэродрому, скользя на обледенелом снегу, Янков и Зверичев на Дальнем Севере. На юге, спотыкаясь в черном хаосе сырой мартовской ночи, выходила к морю с винтовкой Варвара Ильинишна. Рыбаки на Камчатке собирались к своим баркасам. В тайге нанайцы запрягали собак. Врач на арктическом пароходе, зимующем во льдах, говорил в эфир: «Самолет, я, медсестра готовы вылету любом направлении».

Летчики меняли в воздухе свои маршруты. Перекликались города:

«Вставайте, на нас идут!»

И встали все.

Штабом генерала Сано служил двухмоторный «мицубиси» ТБ-91, вооруженный пятью пулеметами и одним орудием. Эскадра его состояла из бомбардировочных самолетов и крейсерского конвоя.

Ветер не был попутным, а ночь казалась особенно темной, как часто бывает в марте с его непостоянной погодой. Ровно в двадцать один час 7 марта воздушная армия Сано прошла незаметную земную черту, означающую рубеж Союза.

Примерно в два часа ночи воздушный флот Сано достиг места стоянки ивановской авиабригады. Разведчики, планируя с большой высоты, спустились с выключенными моторами к земле и выбросили осветительные бомбы — флот несся над Ивановском. Слева от линии эскадры открылось пятно аэродрома с пунктирами низких домиков по краям его. Разведчики выбросили осветительные бомбы, включили моторы и, открыв пулеметный огонь, пошли над строениями аэродрома. В широких взрывах бомб замелькали очертания самолетов, покрытых брезентом. Флот генерала Сано обрушился на ивановский аэродром.

Радиостанция флагманского самолета не улавливала ни одного звука русских передатчиков. Земля молчала. Для генерала Сано становилось ясно, что на ивановской земле пусто. Ленинское авиасоединение скрывалось на тайных аэродромах или заранее ушло в воздух, поджидая там Сано.

Путь над тайгой исстари труден и для бывалых птиц. Воздухом над тайгою управляла земля, на которой жили Михаил Семенович, Шлегель, Шершавин и Зверичев. Они берегли небо над родиной и запирали его дороги с земли. Флагман Сакураи сначала не верил этому, но, споткнувшись о красный аэродром, минут черед двадцать после выхода в воздух, понял, что будет трудно. Чтобы прилететь неслышно, нужно лететь издалека, взлетать потаенно и вдали от противника, то есть нужно было быть в ином положении, чем воздушные силы генерала Сано.

На тридцатой минуте красные разведчики обнаружили группу флаг, мани Сакураи, истребители ударили по его флангам. Началось сражение в воздухе, не входившее в план рейда.

Сано немедленно отдал приказ соединиться с главными силами.

Всей массой своих машин он намерен был теперь обрушиться на город Георгиевку. Вызвал из пограничной манчжурской полосы отряды штурмовиков для действий против ПВО, приказал в Манчжурию отрядам истребителей быть готовыми к вылету в воздух навстречу ему, если понадобится, и пошел к границе.

В три часа сорок загрохотало в Георгиевке. Треск и скрип оконных рам, звон стекол подняли на ноги жителей, вздремнувших в противогазах. Никто не ждал, что противник начнет с Георгиевич, к сигналам штаба ПВО отнеслись недоверчиво: мало ли тревог пережили все за последние годы, да и, признаться, как-то привыкли к ним. Грохот сразу поднял на ноги все живое. Завыли собаки, испуганные кони захрапели в конюшнях. Чудовищная тяжесть упала и багровой тучей вскочила кверху на площади перед исполкомом. Рядом — другая.