Ничего, что Никита не везде делал покупки. Пусть даже некоторые продавцы недостойны похвалы. Но он уверен, что после его записей стыдно им будет плохо обслуживать покупателей…

В автобусе Никита всегда пробирался поближе к кассе или к компостеру. Ему передавали деньги, талоны на проезд. Он опускал деньги в кассу, отрывал билеты, талоны пробиваю компостером и возвращал все пассажирам. А когда Никите долго ничего не передавали, он громко напоминал: "Техника работает безотказно! Не медлите с билетами! А то штрафанут — срамота!.." Анисья шипела на него: "Замолчи. Разорался… Кому надо, без тебя возьмут. Отойди от кассы, не устраивай спектакль. Со стыда с тобой пропадешь". Никита говорил ей шепотом: "Стыдно, сделай вид, что не знаешь меня. Не мешай с людьми общаться. Мне такое занятие по душе…" И он продолжал обилечивать пассажиров, чувствуя на себе недовольный взгляд жены.

Но сегодня мешать некому. Анисья дома. Настроение прекрасное. Народу в автобусе много. Моторин гремит кассой, улыбается, гремит компостером. Улыбаются и пассажиры, "спасибо" так и сыплется Никите.

— Носите на здоровье, — отвечает Моторин на каждое "спасибо".

Некоторые косятся на него. Наверно, думают, что он немного не в себе, раз такой безотказный, раз такой веселый и внимательный к незнакомым людям. Наплевать, пусть что хотят, то и думают.

Впереди Моторина стал здоровенный парень. Никита крупный, а этот еще крупней. Похоже, спортсмен. Парень оттеснил Моторина от кассы, прижал спинищей к окну. Ну и верзила! Теперь пассажиры просили оторвать билетик не Никиту, а этого здоровяка. Он оторвал раз, второй, третий… А потом вцепился обеими руками в защитные прутья, ссутулился, покраснел и, сколько его ни толкали, сколько ни просили, он не оборачивался, не брал ни талонов, ни денег.

— А еще городской, — насмешливо определил Моторин. — Надорвался? Да? Грыжа на нервной почве? Или аппендицит в коленках?

Парень не проронил ни слова, продолжал сутулиться и краснеть.

— Нечего тогда у кассы становиться. — Никита с трудом подвинул верзилу, стал на его место и начал отрывать билеты.

Верзила съехидничал, щелкнув себя пальцем по шее:

— Поддал, батя?

— Ошибаешься, — ответил Моторин.

— А чего же такой услужливый? Не все дома, что ли?..

— Не услужливый, а вежливый, — вмешалась пожилая женщина, сидящая у окна. — А если бы у вас, молодой человек, были все дома, вы не задали бы подобного вопроса пожилому человеку.

— А тебя не спрашивают, сиди и помалкивай, — бросил верзила сердитый взгляд на женщину у окна.

— Ты на кого рявкаешь? — Никита двинулся на грубияна. — Меня оскорбил — ладно, стерпел. Так еще и женщину ни за что… Как дам вот — улетишь!

Грубиян засмеялся, схватил Моторина за грудки.

— Ты улетишь, а не я. Улетишь вместе со своими монатками. Махнешь тапочками — и нету…

Моторин рванулся, освободился из рук хулигана, но тот снова потянулся к его груди. Возмущенные женщины цеплялись за рубашку верзилы, награждали его тумаками. Трое парней схватили разбушевавшегося под руки и стали теснить к двери.

— Остановите автобус! Вытолкните хулигана!

— Не выталкивайте! Легко отделается! В милицию его!

Автобус остановился. Парни вывели верзилу на улицу. Он вырывался. Никита помогал держать его. От диспетчерской будки к ним спешил милиционер.

Через некотое время Моторин вошел в автобус, положил к ногам свою сумку. Другой автобус, другие пассажиры. На душе скверно, испортил хулиган хорошее настроение.

— Оторвите, пожалуйста, билетик.

Никита оглянулся. На него смотрел черноволосый мужчина — серьезный, представительный.

— И мне тоже билетик… — протянула молодая женщина руку в сторону Моторина.

Он взял деньги, немного задержал взгляд на женщине, отметил про себя, что она хороша собой, оторвал билеты.

— Спасибо.

— Большое спасибо.

— Носите на здоровье.

Пассажиры улыбнулись. Улыбнулся и Никита.

Вознаграждение за находку Моторин положил на сберегательную книжку. Это дочери, сюприз… Оставил денег, примерно сколько стоят три валуха, отдал их Анисье.

— Вот, получи…

— Откуда у тебя? — спросила жена.

— Сибирячка долг прислала, за три валуха, — соврал муж.

Анисья пристально посмотрела на Никиту. Он отвел лицо в сторону. Она вздохнула.

— Как же, пришлет, держи карман шире. Не было перевода. Дурачков ищешь? Признавайся, где деньги взял?

— Опять не по-твоему? — нахмурился Моторин. — Перестань допытываться. Получила деньги и отстань.

— Я тебе отстану! — вспыхнула Анисья. — Может, стянул?

— Ах ты, в деда мать! — разозлился Моторин. — За кого ты меня принимаешь? Тридцать лет прожила со мной и — "может, стянул". Как дам вот — улетишь!

— Видала я, такого даваку! Понравилось в милиции сидеть? Опять туда загремишь!

— А ну, верни деньги! — шагнул Никита к жене. — Отдай назад, раз такое дело… Ничего не получишь. Пропьем с Батюней!

Анисья сунула деньги за пазуху.

— Куда лезешь, басурман старый? При белом дне… Не стыдно, увидят?

Никита оглянулся. Хотя в кухне никого, кроме него и Анисьи, не было, отступил, сел на скамейку, начал закуривать. Минуты две длилось молчание. Первой заговорила жена:

— Конечно, зря я насчет "стянул", вгорячах сказала. Скорей с себя все снимешь, чем возьмешь у других. Но не в сбруйной же ты наделал эти деньги…

Моторин тоже успокоился.

— Нельзя сюприз сделать, — недовольно пробормотал он. — Пристает с ножом к горлу. Ладно, скажу правду. Никто мне ничего не прислал. Клад я нашел в Харитоновом колодце, но промолчал. Вознаграждение получил.

Анисья громко засмеялась.

— Ты еще кому так не скажи. Это вроде того, как мы с тобой на Кавказе проживали?..

— Не смейся, правду говорю. Жалко, бумагу о сдаче золота посеял.

Жена не поверила про клад и после того, как Никита показал ей сберегательную книжку.

— Наверно, утаивал от меня деньги, чтобы на старости лет сюприз сделать… Ты же сюпризник…

Моторин быстро прошелся по кухне.

— Думай что хочешь, шут с тобой. Выйдет газета с объявлением, я тебя уткну в нее.

Через несколько дней вечером Никита прочитал в газете объявление о том, что в деревне Оторвановке при очистке колодца была найдена консервная банка с золотыми монетами. Ни имени, ни фамилии нашедшего клад указано не было. Так пожелал Никита. Еще он хотел тогда, чтобы не называли деревню, а написали просто: "В одной из деревень нашей области…" Там согласились, но почему-то указали название. Теперь это даже к лучшему, легче будет доказать жене, что он не наврал про дорогую находку. Никита сидел в палисаднике на мураве и держал на коленях газету поджидая Анисью. Она вышла из хлева с подойником в руке. Запахло парным молоком. За Анисьей, подняв хвост бежал пушистый котенок, поглядывая на подойник и мяукая.

Моторин встал, шагнул к жене, ткнул пыльцем в газету:

— Гляди! А ты не верила…

Жена прочитала сообщение, пожала плечами.

— А где указано, что нашел именно ты?

— Не хотел я лишних разговоров… Вот и пожелал, чтобы не писали обо мне. Да ты пошевели мозгами: в Оторвановке года два-три не чистили колодцев, кроме Харитонова. А кто спускался в него? Я, Никита Моторин! Вникла?

Анисья махнула рукой:

— Все у тебя с зигзагами. Ты же зигзачник…

И пошла в сенцы, чуть не наступив на крутившегося под ногами котенка. "Кажется, убедил", — облегченно вздохнул Моторин и опять сел на мураву.

Глава седьмая

Никита любит смотреть на небо. Чего там только не увидишь! Чего только не вспомнишь! Облака густые, лобастые. Поглядишь пристально, и кажется: это не облака, а картины. Целое сражение над Никитой. Старинные пушки, клубы дыма, солдаты, лошади… Как в стихотворении: "…смешались в кучу кони, люди… и залпы тысячи орудии слились в протяжный вой…". Настоящее кино, все Бородинское сражение перед Никитой, только не слышно воя. Плывут облака, меняется изображение. Вот дома завиднелись, из труб их густится белый дым. По улице катит на санях мужик — в полушубке, в большущей шапке. От лошадей валит пар, из-под копыт летит снег. Мужик похож на Батюню, в санях у него стоят фляги с молоком. Только борода у небесного Батюни большевата, у настоящего она только отрастать начала…