В переулке стоял старенький автомобиль "Запорожец". Водитель жужжал стартером и никак не мог завести мотор. Он открыл дверцу и крикнул Моторину:
— Гражданин, подойди!..
Никита остановился у спиленного дерева, вернулся, подошел к машине.
— Помоги с места сдвинуться, — попросил его владелец "Запорожца". — Битый час мучаюсь со своим "ослом", и никакого толку. Подтолкни его, тут вроде уклон…
Моторин поставил на траву свою сумку, уперся в машину сзади, и она потихоньку поехала. Никита упирался все сильней и сильней, с шага перешел на бег. "Запорожец" приостановился, фыркнул. Моторин ткнулся в него головой. "Запорожец" дернулся и с воем помчался. Никита, вцепившись в номер, несколько метров бежал за машиной, потом отцепился продолжая бежать по инерции. Ступня правой ноги зацепила за левую штанину, и Моторин хлопнулся животом на дорогу.
"Порядок, — морщась от боли, радостно подумал он, медленно поднимаясь. — Чего искал, то и нашел… Спасибо шоферу, выручил, каналья…"
К милиции Никита шел осторожно, высоко поднимая ступни — боялся споткнуться левой ногой.
Горшенина в кабинете не оказалось, пришлось подождать его.
Моторин вышел на улицу, походил по магазинам. Когда он вернулся в милицию, у кабинета следователя по-прежнему было безлюдно. Никита толкнул дверь, она отворилась.
_ Прошу простить, я раньше положенного…
Белокурый молодой человек лет двадцати семи, в милицейской форме взял у Моторина повестку, положил ее на стол.
— Садитесь. Рассказывайте о беспорядках в вашем колхозе.
Никита сел.
— О каких это беспорядках?
— О тех самых, о которых вы написали в своем заявлении. — Горшенин тоже сел, достал из стола машинописный лист. — Вы подтверждаете написанное здесь? — кивнул он на эти листы.
— Ты, гражданин следователь, загадки мне не загадывай. Я никаких заявлений не писал, нечего мне подтверждать.
— Странно, — сказал Горшенин и придвинул Никите машинописные листы. — Тогда познакомьтесь…
Моторин прочитал о том, что в колхозе, где он работает сбруйщиком, идет сплошное воровство. Ворует бухгалтер, кладовщики… А председатель покрывает их, потому что сам такой же. В конце заявления стояла подпись, отпечатанная на машинке, как и весь текст: "Никита Моторин". И адрес.
— Гадство! — выругался Никита и дрожащей рукой швырнул от себя листы. — Не писал я это. Поклеп. Никакого воровства у нас в колхозе нет. Брехня!
— Тогда напишите объяснение, — предложил следователь.
— С большим удовольствием.
В объяснении Никита указал, что заявление в милицию он не писал, что это сделал кто-то другой, а подписался его именем.
— Вы подозреваете кого-нибудь? — спросил Горшенин.
— Ума не приложу, кто мог такое сделать, — пожал плечами Моторин.
Выходя из милиции, он подумал: "Неужели Семен?.. Неужели его работа?.."
Глава девятая
Домой Никита Моторин вернулся крепко навеселе Рассказал домочадцам, зачем его вызывали в милицию но о догадке про клевету брата Семена промолчал. Включил Никита проигрыватель, нашел веселые пластинки, поплясал минут двадцать, потом крадучись прошел в чулан, спрятал свой пиджак под ящик: опасался как бы жена не добралась до заначки.
У кровати Моторин снял брюки и, хлопая ладонью по пустому карману, сказал Анисье:
— У меня вот тут четыре… нет, шесть рублей… Не советую обыскивать. Прикоснешься к штанам — пеняй на себя. Может, у меня там и денег-то нет, может, я их давно уже потерял… а с тебя стребую, потому что прикоснешься… Скажу: ты взяла! Как с миленькой сорву.
— Да где ты их взял-то? Где? Срамник, — возмутилась Анисья.
— Это тебя не касается, — ответил Никита. — Бабам не положено знать, где мужики берут деньги на выпивку. Всемирная тайна!
— Мужик!.. Ложись вон, не анекдотничай. Не советую обыскивать! — передразнила жена Никиту. — Испужал до смерти… Гроза, да не из тучи… Ложись, пока штанами не отхлестала!
Но Моторин пошел в сенцы, оставил там брюки, чтобы окончательно ввести Анисью в заблуждение. Проищет она их, а на поиски пиджака не останется времени. Вот и проворонит заначку.
— Штаны я спрятал, — вернувшись из сенцев, нарочно доложил Никита. — И приметил, как они лежат. Малейшие изменения — и вся вина на тебя… Не советую связываться. Лучше спи спокойно и не затевай обыска.
Он лег к стене, блаженно потянулся, зевнул и, жалея себя, пробормотал:
— Все мы грешники… Чего там говорить, все. Спи, Никита Христофорыч. Спи, голубчик. Намотался за день-то… Все шишки на тебя сыпятся… И некому тебя пожалеть, некому поцеловать… Тижало тебе живется. Не жена у тебя, а настоящий атаман. Единственного мужа не берегет. Готова за можай его загнать… Тижало. Эх, люди мы, человеки! Злимся, ругаемся, деремся, жадничаем, завидуем, пакостим… А жизнь-то наша реченька течет. Течет наша быстрая… Помре-ом, навалят на нас земли, и полеживай. Ничего не надо будет, всем поровну достанется… Рядком будем лежать — и ни слова. Всегда-всегда в молчании, в покое… Спрашивается: какого хрена злились? Почему не жалели друг дружку? Почему кажин день не целовались?.. Чудаки мы чудаки…
— Хватит тебе, — прервала рассуждения Никиты Анисья. — Спи!
— Не даст толком высказаться, — обиженно проговорил Моторин. Он хотел всхлипнуть, чтобы разжалобить жену, но передумал. Не разжалобишь ее, все равно завтра нотацию будет читать. Лучше уж он до конца будет крепким мужчиной.
Никита вздохнул, натянул на себя одеяло. Анисья постояла возле него, выключила свет.
Минуты через четыре Моторин услышал сквозь дрему, как скрипнула дверь, как загремело что-то.
"Анисья за корыто в сенцах зацепила, — догадался Никита. — Мои штаны ищет. А в них — ни копейки. Все богатство в пинжаке. Но до пинжака ты, девка, не доберёсси, ночи не хватит искать его. Я хоть и пьяный, но хитрый…"
Моторин улыбнулся, обнял подушку и захрапел так, что задребезжала на столе ложка в стакане с недопитым чаем.
Утром он прихворнул.
Больно стучало в висках, в затылке, клонило полежать. Вспомнились сны, которые приснились ему последней ночью, засмеялся, потом заохал, закряхтел, ворочаясь на кровати.
— Ой-ё-ёй! Себя в таком виде… Не к добру.
— Ты чего бормочешь? — спросила его Анисья.
Моторин приложил ладонь ко лбу, болезненно поморщился.
— Небось забормочешь. Сны переживательные мучают. И в таком виде я в этих снах… Ой-ё-ёй! К беде, наверно.
— Расскажи хоть один, я в момент разгадаю, что к чему.
Никита помолчал, сравнивая какой сон приличнее, чтобы можно было рассказать жене. Выбрал и начал:
— Будто приехал я в город. Подхожу к высоченному кирпичному зданию, народу там — тьма. И все на меня глядят, хохочут. окинул себя взглядом — да так и присел. В де-еда ма-ать! Телешом я, безвсего. Надо же!.. Ой ты, господи! — схватился Моторин за лоб. — Того и гляди черепок развалится. Да, вскочил я и ходу, — продолжил он после короткого молчания. — Забегаю в комнату, ищу чего бы на себя надеть, а кругом голые стены!! Вдруг вижу: брат мой Семен с какой-то мамзелей танцует. Одетые. А музыка нежная-нежная. Брат толкает свою танцорку и говорит ей: "Полюбуйся этим модником". Она ухмыльнулась и громко произнесла; "Влепи ему пару горячих, чтобы знал, в каком костюме где появляться…" Мне бы юркнуть куда-нибудь, а я не могу с места сдвинуться, стою пихтель-пихтелем, как примороженный. Взял Семен резиновый шланг да как пришпандорит мне им по телешине! Подпрыгнул я и галопом по коридору. Взобрался на ледяную гору, сижу на ней, как на кукане, ни взад ни вперед. Склизко, боюсь сорваться… — Моторин замолчал.
— Все? — спросила Анисья.
— Не помню, что было дальше.
— Тогда еще один сон расскажи.
— Нельзя. Этот самый культурный. Остальные про женщин… Неудобно.
— Царица небесная! — всплеснула руками жена, — Это не охальник ли? Во сне и то вон чего вытворяет!..