Не тысяча живущих в страхе пленников, а миллионы, миллиарды, несчетное количество людей.

Из глаз Экила хлынули слезы. Мышцы живота напряглись и бесконтрольно задрожали. Вот что Персефона, должно быть, увидела. Вот почему она сбежала от властителей, в чьих руках была сосредоточена власть контроля. Физическое желание ее увидеть сжимало тело, словно тиски. Лишь им двоим удалось вырваться за пределы стен триста пятьдесят седьмого. Это неразрывно связало их крепче, чем если бы они поженились и провели вместе всю жизнь. Их связала правда, которая была доступна только им, и которую они уже не могли забыть.

Он попытался отступить, но сзади уже возникли два серых с оружием в руках. Наконечники этого оружия состояли из ярко-голубого пульсирующего света. Яркая вспышка полоснула по глазам, будто лезвие и впилась в голову миллионом иголок. Мышцы лица Экила ослабли, и челюсть поползла вниз. Казалось, грудная клетка, руки и ноги были заполнены жидким бетоном и тянули его к земле. Его мозг поглотил пылающий голубой свет.

Его пробуждение сопровождал уже другой свет. Часть потолка непосредственно над ним и часть пола под ним источали резкое белое сияние, как будто они были большими квадратными лампами. Казалось, что сквозь участки тела, на которые попадало это сияние, внутрь проникал электрический разряд. Осмотревшись, он понял, что был заперт в маленькой комнате из металла. Серый стоял так, что сияние на него не попадало. Плоские глаза отражали белый свет, будто его внутренности были им заполнены и не могли вместить больше.

Экил сидел на чем-то, что обтекало его тело. Он не был связан, однако, не смотря на то, что он мог двигаться, конечности были бессильными и истощившимися, как во сне. Даже такое простое действие, как сгибание пальцев, посылало сквозь все тело электрические разряды. Рядом с серым стоял небольшой столик. На нем лежал бесформенный кусок металла, служивший головкой молотку Экила, и несколько других предметов, которые у него были при себе: кусок веревки, небольшой моток проводов и плоскогубцы. Он мог дотянуться и схватить их, если бы только собрал достаточно сил.

— Как ты нашел лифт? — голос серого отдавался резким гулом в ушах Экила, подобно звуку искр в электрической дуге. То, что свет сделал с его головой, искажало окружающие звуки.

— Не… я не знаю этого слова, — его невнятная речь походила на бурление вязкой жижи.

— Движущаяся коробка, с помощью которой ты сюда попал, называется лифт. Как ты ее нашел?

— Я был… в коридоре, когда вы… когда ваши люди пришли. Я увидел, как… как она открывается.

— Ты был в коридоре? — лицо серого совершенно ничего не выражало. Сложно было уловить интонацию, но, кажется, его удивили слова Экила.

— Да… в коридоре.

— И часто люди с твоего этажа заходят в этот коридор?

— Никогда. Только я.

Серый стоял, наклонив голову, будто изучал механизм, который оказался намного сложнее, чем он предполагал.

— Как ты управлял им? — спросил он.

— Кнопки. Цифры.

Серый оборвал его речь нетерпеливым взмахом руки.

— Да, да… Как ты узнал, что нужно делать?

Экил рыскал в своей не вполне оправившейся голове в поисках правильного ответа. Он не знал наверняка. Просто… что еще он мог сделать?

— Просто… просто знал.

Серебристые плоскости на месте глаз отразили свет, когда серый опустил голову, переваривая неожиданные ответы.

— Почему? — спросил серый, подняв наконец глаза. — Почему ты спустился сюда? Разве тебе не было страшно?

— Было. Страшно.

— Ну и? Почему?

— Ради… Девушки.

— Девушки? Какой девушки?

Сквозь электрические разряды на Экила накатила волна гнева. Серый был готов отрицать само ее существование? Отрицать самое важное, что Экил когда-либо чувствовал?

— Персефона, — попытался прокричать он в ответ, но из-за жужжания в голове голос прозвучал вяло и натужно. — Персефона.

Серый отступил на шаг, будто в миг Экил вдруг стал опасен.

— Персефона, — наконец произнес серый, — не девушка. Персефона — машина.

— Не врите мне, — сквозь сонное оцепенение Экил вдруг почувствовал, что контролирует разговор. — Я слышал… как они говорили о ней. Видел… как они уносят ее. Видел… где она жила. Узнал ту же правду, что и она.

Эти слова стоили его телу огромных усилий. Пот со лба скатывался на грудь.

— Она связала нас… навечно.

Серый недоверчиво качал головой.

— Персефона — это сокращение от ПЕРвый Стабилизатор элЕктрического резОНАнса, — произнес он с холодной отстраненностью, нанеся Экилу смертельный удар. — Это фрагмент двигателя необходимый для работы машины, которая по сути очищает воздух, обеззараживает его. Понимаешь? Мы очень долго его искали. Люди построили его много лет назад, а затем спрятали, когда враги пытались их уничтожить.

— Люди, которые приходили к нам, называли ее «она».

— Иногда мы говорим о машинах так, будто они существа женского пола, — объяснил серый. — Своего рода суеверие, наверное. Так они больше похожи на нас.

Экил с трудом направлял свой изможденный взгляд на светящиеся плоскости на лице серого. Сетчатка горела от напряжения, и слезы наполняли его глаза.

— Я знаю, Персефона живая. Я… чувствую ее. Где она? Скажите… где она.

— Он, — произнес серый. — Он находится под нами, глубоко в основании. — Ее помещают, — серый осекся. — Механизм помещают на его место. Это одна из последних деталей машины. Если она заработает, — в голосе серого слышалось нечто похожее на благоговейный трепет. — Если она заработает, еще у одного или двух поколений может появиться шанс выжить.

«Внизу», — подумал Экил. Внизу еще что-то есть? И Персефона заперта там.

— Пожалуйста, — взмолился Экил. Последние крупицы энергии покидали его. — Пожалуйста, просто позвольте… мне хоть раз увидеть ее. Поговорить с ней.

Серый вновь медленно покачал головой.

— Мне жаль, мальчик. Правда, жаль.

Сияние, отраженное от его глаз, на мгновение задержалось на лице Экила. В стене открылся проем, серый развернулся и вышел в него, и тот вновь закрылся за его спиной, вновь превратив комнату в темную тюрьму.

Оставшись в одиночестве, Экил сразу попытался податься вперед. Тело было налито свинцом, и ему удалось подняться совсем чуть-чуть, прежде чем электрические иглы пронзили его и вновь повалили на спину. Он мог бы соскользнуть с кресла на пол, где свет, возможно, не попадал бы на него, но был на это не способен. Экил изо всех сил старался не закрывать глаза. Каждая его частичка казалась невыносимо тяжелой.

Он пошевелил пальцами, вытянул их вперед в надежде, что рука последует за пальцами, и таким образом ему удалось бы добраться до головки молотка, лежавшей на прикроватном столике. Рука подалась вперед на дюйм-другой, а затем боль стала нестерпимой. Будто бы иглы вонзились ему в кости.

Что они делали сейчас с Персефоной там, внизу? Подсоединяли ее к какой-то машине, так ведь говорил серый?

Экил дернул ногой и смог задеть край прикроватного столика, на котором лежали его вещи. Тот с треском задрожал, и все, что лежало на его поверхности заскользило вниз, а затем столик вновь обрел равновесие.

Он снова дернул ногой, и его тело пронзили тысячи горячих игл. Он бы закричал, но не было сил. Нога снова задела столик, и тот задрожал. Плоскогубцы упали на пол. Кусок металла слегка подпрыгнул и соскользнул ближе к краю.

Силы совсем его оставили. Тело пронзали раскаленные иголки.

Только бы почувствовать прохладное прикосновение Персефоны к его горячей щеке.

Он попытался повторить движение ногой, но усилий хватило ровно на его половину. Ступня скользнула по ножке стола, от чего головка молотка завибрировала и опрокинулась на пол.

Раздался громкий треск пола от ее приземления, и свет снизу замигал. Экил напрягся. Электрический ток все еще пронизывал его тело, но уже не так интенсивно. Он чувствовал, как мышцы рук и ног наливаются новой силой. Достаточной, чтобы можно было схватиться за край кресла, приподняться и повалиться на холодный металлический пол, подальше от отблесков света.