Аргобба — выходцы из очень отдаленных мест на севере Абиссинии, одни только старики и колдуны сохранили язык своих предков. Они продвинулись далеко вглубь владений галла и небольшими кланами обосновались в укрепленных селениях, подобных тому, в которое попали мы, и непременно расположенных на вершинах холмов. Именно здесь собирают рабов, прежде чем караваны отправятся к морю через данакильские пустыни, где обитают хорошо знакомые им племена.

Тогда я ничего этого не знал и по наивности все еще надеялся получить сто талеров, которые должен был доставить своему абиссинскому хозяину.

Я не осмеливался расспрашивать о чем-либо человека, с которым совершал это путешествие, так как он, похоже, был старостой этой деревни, где все целовали ему руку и величали шейхом Омаром».

X

Евнух

«Через несколько дней после моего приезда, когда все ушли работать в долину, меня вместе с маленьким Юсуфом (так звали мальчика, которого в ту ночь мы взяли с собой в арсийской деревне) отвели в стоящий посреди разрушенного квартала дом.

В очень темной комнате без окон перед кучкой листьев ката сидел старик и толок их в деревянной ступке, потому что был уже беззубым.

Другие люди сидели в глубине своеобразного алькова рядом со стариком, но их едва можно было разглядеть, так как в низкую дверь проникал слишком слабый свет.

Юсуфа и меня раздели догола и велели подойти к старику, который принялся рассматривать нас, перебирая четки. Он что-то сказал на диалекте аргобба шейху Омару, а затем, обращаясь ко мне на моем родном языке, спросил, знался ли я с женщинами. Тогда мне было двенадцать или тринадцать лет и я еще был не вполне развитым юношей, однако, ночуя среди рабов моего первого абиссинского хозяина, я узнал от шанкалийских женщин, каким забавам предаются мужчины и женщины по ночам. И, дабы не ударить лицом в грязь, я ответил уверенным тоном: „Да“.

Старый колдун — а это был он — пощупал меня где следует, словно для того, чтобы убедиться, говорю ли я правду. Затем он произнес несколько слов, опять же на наречии аргобба, выражая явное неудовольствие, и отправил меня домой.

Я вернулся один, смущенный допросом, не понимая его смысла.

На другой день маленького Юсуфа я уже не увидел, и на мой вопрос, куда он подевался, женщины ответили мне, что он заболел.

Начиная с этого вечера я почувствовал, что отношение ко мне изменилось, меня стали посылать на тяжелую работу по заготовке дров вместе с другими рабами, представителями самых разных народностей. Среди них были десятка два человек, которых я не знал, и, когда мы выходили за пределы города, нас всегда сопровождали вооруженные солдаты.

Я понял тогда, что история с ружьем и талерами не более чем хитрость, к которой прибегли для того, чтобы отправить меня подальше. В голове крутилась двусмысленная фраза старого абиссинца: „После того как он вручит тебе сто талеров, ты вернешься назад“.

Увы! Теперь мне стало ясно, что я никогда не получу этих денег и что мое положение весьма плачевно, ибо я стал рабом, уподобившись всем этим шанкалийцам со звероподобными лицами!..

Товарищи сообщили мне, что в очень скором времени мы отправимся в другую страну, расположенную очень далеко отсюда, на другом берегу большой реки с соленой водой, настолько широкой, что птицы не могут ее перелететь.

Я уже стал забывать о своем юном приятеле Юсуфе, ибо с тех пор минуло несколько лун, а я ничего не слышал о нем и никто не мог дать вразумительный ответ на мои вопросы.

Однажды, вернувшись с работ на кофейных плантациях, принадлежащих хозяину, я с удивлением увидел дома Юсуфа, который сидел на бычьей коже на почетном месте. Я очень обрадовался, но был изумлен тем, насколько он разжирел и как сильно посветлела его кожа. Я спросил у него, что он делал эти три месяца. Юсуф ответил, что был болен, но при этом у него был такой смущенный вид, что я понял: он что-то не договаривает. Но я продолжал донимать его расспросами, и в конце концов он расплакался и признался в том, что его оскопили на другой день после нашего визита к старому колдуну.

Юсуф показал, что с ним сделали: в этом месте у него ничего не осталось. Он стал напоминать женщину. Мне удалось разглядеть лишь небольшой розовый шрам в виде полумесяца…

Я был потрясен, по телу пробежал озноб, когда я подумал о том, что, признайся я тогда в своей невинности, я, наверное, выглядел бы сейчас так же.

— Тебе было больно? — спросил я.

— Нет, я даже не понял, что со мной сделали. Мне дали выпить горького зелья, а потом обкурили какой-то травой.

Когда я очнулся, я почувствовал боль в низу живота и в бедрах, словно меня высекли. Руки и ноги были связаны, и женщина, сидевшая рядом, не позволила мне приподнять голову, чтобы посмотреть на рану, которая были источником моих страданий.

Потом пришел старик и положил на больное место толченую траву.

Меня мучила жажда, но я тщетно кричал, требуя принести мне воды. Когда я захотел помочиться, то не смог этого сделать, испытывая при этом такие муки, что, казалось, что мой живот вот-вот лопнет. Тогда я упросил женщину, по-прежнему не отходившую от меня, сходить за колдуном. И когда он пришел, я понял, что со мной сделали. Колдун извлек деревянную затычку, и я помочился.

С этого момента меня стали кормить медом и сырым мясом, заставляя принимать пищу насильно, даже когда я не чувствовал особого аппетита.

Целый месяц колени у меня были связаны, и я не мог раздвинуть ноги. Мочился я только один раз в день, поскольку смазанную маслом деревянную затычку вынимали лишь тогда, когда развязывали веревки на ногах, меняя компресс из трав. И всякий раз эту ужасную деревяшку возвращали на место, предварительно окунув ее в горячее масло. В первые дни от этого и еще от мучительной жажды я страдал больше всего.

Теперь я выздоровел и больше ни о чем не думаю. Единственное, чего мне хочется, это лежать и спать.

Я едва не потерял дар речи от изумления, слушая признания Юсуфа. Позднее я узнал, что подобные вещи, увы, случаются часто, но операцию всегда хранят в тайне. Найти свидетелей невозможно, даже оперируемый как бы отсутствует в этот момент, пребывая в сонном состоянии в течение двух дней благодаря применению затуманивающих голову трав, в том числе дурмана (datura stramonium). Необходимое условие: операции может быть подвергнут только мальчик, еще не достигший половой зрелости, который к тому же никогда не испытывал чувственного возбуждения, иначе через три дня он скончается.

Отец продал Юсуфа, прекрасно зная, на что обрекает своего сына, но за это он получил кругленькую сумму.

Вскоре мы двинулись в путь вместе с караваном, возглавляемым данакильцами, которые повели нас через поросшие травой равнины Аваша, болота Аусса, затем по крутым горам Мабла, и наконец мы добрались, едва не падая от усталости, до селения, расположенного на самом берегу моря, где я оказался впервые. Это была Таджура.

В течение нескольких недель мы оставались в этом благодатном оазисе финиковых пальм, изнывая от тропической духоты, но нас поили молоком, кормили мясом и маслом, чтобы мы набрались сил.

И вот однажды ночью нас отвели на маленький пляж, зажатый между скалами, где нас ждали два судна, на которых находились светлокожие арабы.

После двух дней плавания мы сошли на аравийское побережье. Этой земле суждено было стать нашей новой родиной, и каждый из нас, положившись на свою судьбу, пошел дальше вместе со своим новым хозяином.

Меня взял арабский накуда с большого самбука, прибывшего из Эль-Мукаллы. Его команда состояла из пятидесяти человек, суданских рабов; благодаря им я овладел искусством ныряльщика и мореплавателя».

XI

Побег

«Двадцать лун минуло с тех пор, как я покинул красные земли и луга родины…

Я уже начал забывать о той жизни, как однажды в Дубабе, когда там находилось судно моего хозяина, появились мои соплеменники. Именно благодаря им и Божьей воле ты и подобрал меня сегодня утром едва живого с потерпевшего крушение судна.