В конце концов, наконец, я позволяю себе встретиться с его глазами. Мой желудок слегка вздрагивает, когда его взгляд останавливается на мне. Он поднимает брови, будто бы говоря: «И?». Становится ясно, что раньше он уже попадал под этот испытующий взгляд и знает, чего следует ожидать.

Наверное, в основном люди стараются притвориться, что всё в порядке. Некоторые как-то выражают жалость — может, даже задают деликатные вопросы, движимые искажённым идиотским представлением, будто бы он захочет поговорить об этом с кем-то, кого вообще не знает. А некоторые в ужасе сбегают.

Мне не хочется быть частью какой-то из этих групп. Мне хочется, чтобы Пол Лэнгдон видел, что я другая.

Поэтому я делаю немыслимое. Находясь в самом настоящем, неподдельном ужасе и с каким-то странным предчувствием, что это должно быть сделано.

Я молча опускаю голову, снова завозившись с кошельком.

— Булава тебя не защитит, — говорит он с издёвкой.

Я не обращаю на него внимания, продолжая задуманное, и вытаскиваю из кошелька двадцатку.

— Что это? — спрашивает он, глядя на банкноту в моей протянутой руке. Я чувствую странный прилив победы из-за растерянности на его лице. Всего на мгновение я одерживаю верх.

С лёгкой печалью, я качаю головой:

— Доллара в шляпе недостаточно. Тебе надо серьёзно задуматься о надбавке за первое впечатление. Двадцатка, как минимум.

Между нами повисает тишина, хотя выражение его лица не меняется.

Во рту у меня пересыхает, пока он изучает меня. Это рискованный шаг, и я это знаю. С кем-то другим — с кем угодно — это было бы нестерпимо жестоко. И ещё у меня почему-то закрадываются подозрения, что такого рода подтверждение о наличии шрамов на лице — именно то, чего страстно желает Пол Лэнгдон.

А потом он с удушливым рыком ударяет меня по руке, но ни один из нас не наблюдает за тем, как купюра парит навстречу полу.

Упс. Значит, возможно, я ошибаюсь. Может, он вовсе и не знает, что страстно этого желает.

Моё колотящееся сердце требует, чтобы я отступила, прежде чем передо мной возникает двусмысленно мертвенно бледный парень, однако я продолжаю держаться, стоя лицом к лицу с чудовищным человеком, который выглядит так, будто ничего так не желает, как насильно вышвырнуть меня из своего укромного логова.

— Убирайся, — произносит он, еле шевеля ртом.

Я нервно облизываю губы, замечая, как его глаза прослеживают движение моего языка, и наконец признаю, что, несмотря на саму себя — несмотря на страх, — меня до абсурда к нему влечёт. Влечёт неистово, по-животному, чего раньше я никогда не испытывала.

Я находила Итана привлекательным, конечно. В смысле, мы же встречались примерно половину моей жизни. И Майкл… Я не хочу думать о Майкле.

Но ничего из моего ограниченного сексуального опыта не сравнится с этим магнетическим притяжением, которое оказывает на меня он.

Я игнорирую требование оставить его в одиночестве.

— Мне что-нибудь тебе принести? — интересуюсь я, как будто он не выгонял меня из комнаты. — Чашку успокаивающего чая? Сэндвич с индейкой? А может, солнечные очки, чтобы защитить себя от всего этого счастливого сияния, которое ты излучаешь?

Его глаза вновь вспыхивают, на сей раз в замешательстве. Я одариваю его поддельной сочувствующей улыбкой и похлопываю его по руке.

— Ох, прости, милый. Твой медвежий рёв и повадки пещерного человека были направлены на то, чтобы я убежала? Ты ожидал, что я упаду в обморок от твоих гневных взглядов?

Он открывает рот, скорее всего, чтобы снова рявкнуть на меня, но я всего-навсего прикладываю палец к его губам, будто бы затыкая капризного ребёнка, хотя подобная смелость и поведение наглой девчонки так же непривычно для меня, как и для Пола.

Но, по всей видимости, я не единственная, кто может вести себя непредсказуемо, потому что вместо того, чтобы оттолкнуть меня или отвернуться, его пальцы обвиваются вокруг моего запястья до тех пор, пока его хватка не становится достаточно сильной, чтобы причинить мне боль. Его язык неожиданно щёлкает по кончикам моих пальцев, и я задыхаюсь, пытаясь отнять руку от ласковых эротических поглаживаний.

Он заигрывает со мной.

Я понимаю, что это всего лишь манипуляция, без сомнений, но будь я проклята, если не возбудилась от этой нездоровой игры с напрочь запутавшимся парнем, которого даже не знаю.

Мы оба дышим слишком быстро, и я чувствую прилив паники.

Это совсем не похоже на то, что было с Итаном. То всегда было комфортным и лёгким. Это не сравнимо и с тем, что было с Майклом. То было попросту запретным. То был уход от действительности и грех, за который я продолжаю расплачиваться.

Глаза Пола всё ещё удерживают мои, пока он очень медленно отпускает мою руку и отталкивает меня.

— Ты явно невероятно глупая идиотка, к тому же, ещё и стерва, поэтому разреши мне внести больше ясности. Проваливай на хрен из моего дома. Я не хочу, чтобы ты была здесь.

Я пожимаю плечами, делая ещё один шаг к нему, и меня поражает странное чувство удовлетворения, когда в ответ он отступает назад.

— Я уеду, — говорю я низким голосом, не отпуская взглядом его глаза. Удивление мелькает на его полукрасивых, полуискаженных чертах, тогда как я настаиваю: — Да, я уеду.

Он щурится.

— И в чём подвох? В двойной оплате? — спрашивает он с издёвкой.

— Нет. Я останусь. На три месяца, как и было условлено, — я слегка наклоняюсь, позволяя своим глазам сфокусироваться на его губах. — Тебе лучше привыкнуть ко мне.

Я успеваю добраться до самой двери, прежде чем понимаю свою ошибку. Нет, Пол заставляет меня понять мою ошибку.

Он хватает мои запястья за секунду до того, как грубо толкнуть мою спину. Лопатки ударяются о дверь за полсекунды до того, как его рот безжалостно обрушивается на мой. Я издаю испуганный визг, впиваясь ногтями в твёрдые широкие плечи, что напоминают гранит под моими руками. Быть может, его нога и искалечена, но верхняя часть тела — безусловно нет.

Это поцелуй не из желания, и уж точно не из романтических побуждений.

Это поцелуй власти. Он пытается напугать меня.

Серьёзно, я никогда не считала себя темпераментной, но что-то в этом парне явно делало меня такой. Мой гнев разгорается, и я вонзаю зубы в его нижнюю губу. Недостаточно сильно, чтобы пустить кровь, но определённо хватит, чтобы сказать ему отвалить.

Однако вместо того, чтобы отпустить меня, он рычит и придвигается ближе, прижимая меня к двери своим телом, пока его язык скользит в мой рот.

Ух ты.

Мои пальцы вновь сжимаются на его плечах, но не отталкивают. Словно какая-то тёмная, дикая часть меня вырвалась на волю, испробовав его на вкус, и вместо того, чтобы извиваться и бить его, я делаю немыслимое. Я целую его в ответ.

Он замирает на мгновение, когда мой язык робко касается его, а потом начинает отстраняться, но мои руки ложатся на его затылок и притягивают его обратно ко мне. В тот момент, когда наши губы встречаются в очередной раз, это превращается в ожесточённый бой, в котором каждый пытается взять на себя контроль в сплетении наших языков. Мы как два озабоченных животных, которые отчаянно нуждаются друг в друге, чтобы выжить.

Это абсурдно. Это неправильно.

И я не хочу, чтобы это прекращалось.

И только вибрация телефона Пола расцепляет нас, вынуждая глазеть друг на друга в озадаченном замешательстве. Я начинаю подносить к губам трясущуюся руку, но понимаю, что это уязвимый жест, поэтому взамен поднимаю подбородок и вызывающе смотрю на него.

Его глаза прохаживаются по моему телу.

— Убирайся.

Я одариваю его высокомерным взглядом.

— Да пожалуйста. Если бы я сбегала от каждого тёплого мальчишеского поцелуя, я бы так никогда и не поцеловалась в начальной школе.

Я ухожу от его взбешённого взгляда, уверенная в том, что выиграла эту битву, хоть и по очень, очень высокой цене. Потому что у меня серьёзный женский стояк из-за парня, на которого мне предстоит работать.