– О чём Вы?

– Об отце твоём. Завтра его не станет. Помнится, тебя очень обижало, что Вы так и не сблизились.

– Теперь это неважно. – Голос чуть не задрожал. – Уже точно не о чем жалеть.

– Правильный ответ, – усмехнулся он и вспомнил о блюде. – Когда на чашах весов долг и семья, только судьба страны имеет значение.

Его глаза опустились на миг вниз.

– Если так подумать, ты ни разу не подвела меня. Словно бы сами Боги вели тебя прямиком в мой отряд шиноби. Словно в этом твоё предназначение.

Лишь договорив, сёгун откусил ещё мяса.

– Воля Богов не подлежит порицанию и обсуждению. Как и Ваша – в народе.

Мало кто искренне так думал. Но Дзунпей уважал мою наглость при общении. Для него это – кошки-мышки. Он распалялся в речах, пользуясь полномочиями охотно.

Так и сейчас.

– О как. А если я поступлю с тобой, как душе моей угодно? Овладею силой? Убью? Жестоко убью? Что тогда? – затараторил он, издеваясь.

– Не смею возражать. Обходитесь, как посчитаете нужным. Я всего лишь орудие в Ваших руках, – самозабвенно ответила я.

На деле, страх щипал кожу. Если перегнуть, он перешёл бы от слов к делу.

– Ты правильно поняла свое место. Достойно шиноби, – рассудил он легкомысленно.

Повезло.

– Однако… – Напряжённое молчание тянулось, как дёготь с ковша. – Я поверить не могу, что Хидео принял у себя идзина точь-в-точь через три дня после твоего отъезда! Вот же сука везучая!

Простолюдинские корни проскальзывали в его речи.

– Я тоже, сёгун, я тоже, – вспылила я напоказ.

Меня оскорбило его отношение к моему отцу. Но сколько бы Дзунпей ни дёргал за нужные ниточки, на подстрекательства я не велась.

– Думаю, лучше будет спросить у толмача, как найдётся. Он-то расскажет из первых уст, как всё было.

Я подсказывала ему в ущерб себе. Но иного выхода не было: торутиец с чонгынцем пропали. Следовало пользоваться. Дальше – видно будет.

– Безусловно, – Сёгун отставил несъедобные остатки кани прочь. – Что ж, будет день – будет солнце. Нам ещё предстоит побороться за страну. А пока – надо вдоволь упиться этим вечером. Может, выпьешь со мной?

Господин лукаво улыбнулся. Тут и гадать нечего.

Отказываюсь.

– Прошу меня простить, сёгун, я при исполнении.

– Мой человек, – протянул он полупьяный для красного словца. – Не смею больше задерживать. Как закончится о-дзасики, можешь быть свободна. Выспись. Казнь пройдет на рассвете в Великаньих Дубах. Зрелище будет славное. Но… потребуется весь отряд шиноби.

Сёгун явно чего-то опасался.

Я поклонилась и, минуя часть зала, где шатался даймё Шибасаки, поспешила внедриться в чужой разговор. Иногда я поглядывала на повелителя.

Дзунпей выглядел спокойно. Даже улыбался без видимой на то причины. Извечно пребывая в напряжении, теперь владыка Омы был предельно расслаблен.

Говорят, выпивка вскрывает в человеке, какой он на самом деле. Дзунпей создал вокруг себя образ жестокого правителя. Сёгуна, который подозревает в измене даже воздух, наполняющий его лёгкие.

Под саке он открывался так же, как нежное мясо жареного кани под размякшей броней. И ничем не отличался от остальных – со своими тёмными и светлыми сторонами. Смотря какие представлены общественности, а какие – сокрыты глубоко внутри.

Коногава не был таким уж чудовищем, как его описывал отец. При своеобразной шутливости он мог быть добр, милостив и человечен. Зависит от человека, стоит полагать.

Ведь Дзунпей как-то уловил подноготную речей даймё Фурано. А со мной – сюсюкался, как с собственной дочерью.

Но это не значит, что у меня не поднялась бы рука убить его. Дело было не столько в родных, сколько в нём самом.

Умри Дзунпей, эта страна стала бы воплощением самых смелых и простодушных мечтаний о счастье и безмятежности для всех. Вселенной, где возлюбленных бы не стравливали в борьбе по прихоти третьих лиц. Я уверена.

Мне хочется верить.

Наверное, сёгун догадывался о кинжале, что таится за моей спиной для него. Я буду с ним, но пока такой союз обеспечивает мою безопасность. Затем я обязательно сломаю никчёмные цепи, нас повязавшие. Мне просто нужен удобный случай…

[1] Юрэй – призрак умершего человека в японской мифологии.

[2] О-дзасики – японский банкет.

[3] Кугэ – родо-племенная японская аристократия.

[4] Ханамати – район гейш в Японии.

[5] Сиро-гейша – дословно «белая гейша», занимающаяся исключительно развлечением гостей.

[6] Короби-гейша – гейша, предоставляющая помимо прочего сексуальные услуги.

[7] О-сирой – используемые гейшами белила для лица.

[8] Оби – пояс, носимый поверх кимоно или кэйкоги (униформа для занятий единоборствами).

[9] -доно (с яп. «дворянин») – именной суффикс. Здесь: используется при обращении к родственникам господина.

[10] Кани – «краб» (с яп.).

Часть седьмая. Слёзы Женщины (7-1)

Глава двадцать пятая. Потоптанная Роза

В полночь

Я, Нагиса

Дверь отодвинулась, мягко возвещая о моём появлении. Коногава Горо заждался. Я не решалась входить – застыла, стеснительно выглядывая из-за двери.

Ножки предательски дрожали, готовые нежданно подогнуться.

Не хочу… Не буду… Но надо.

Страшно пересекать черту, когда твой первый – сам сёгунский сын. Мерзавец, который выест всю, рыбка, мякоть твою, оставив только шкурку и выбросив за ненадобностью.

Ядрышками поздневесеннего града на ум докучливо обрушивались навязчивые размышления. Может, зря я это затеяла? Может, было лучше просто исчезнуть?

Стиснув зубки, я отшвырнула дурные мыслишки.

Нужно спасти папу, чего бы мне это ни стоило…

– А, вот и ты. – Горо оживился.

Развратная улыбка детины остриями игл прошлась по позвоночнику. Его отвратительная морда стала ещё безобразнее.

Неряшливо разбросав праздничные наряды по полу, он скучал на краешке постели. Больше одежда была ему не нужна. То ли дело мне.

Горо вальяжно сидел пьяный и голый. Он был высок, напоминая столб, и широкоплеч, как зрелый дуб. Ноги тянулись древесными стволами, а руки надулись, будто мешки, набитые песком.

Папа всегда говорил, что я сильная. Но с голыми руками лезть я не собиралась – он свернёт мне шею, не моргнув и глазом. Шуму не оберёшься – и тогда весь труд напрасен.

Сперва надо создать впечатление полной покорности.

Обидно, всецело обидно.

Печально известный развратник расставил ноги и засветил мужским достоинством. Нарочно, завлекая и готовя к сношению.

Горо давно стал притчей во языцех. Он открыто приставал к женам и дочерям. Их положение разницы не делало. Лишь красота и округлости. Никто не перечил. Поэтому он безнаказанно брал любую, какая понравится. А потом валял, пока не надоест.

Крестьяне и столичные жители относились спокойно. У них даже хватало глупости полагать, что это честь.

Даймё трепетали перед Коногава. За свой хан они боялись больше, чем за семью.

Если похождения Горо оканчивались беременностью, знатные мужи выжидали, пока женщины родят, и топили младенцев. Иначе никак, да и сёгун поощрял. Простолюдины могли и вырастить безродных ублюдков.

И этой ночью насильник пришел уже по мою невинность. Случайно, себе же на зло. Он не знал, с кем связался, но я покажу...

Посмотрев ему между ног, я отвернулась и укрыла скривившийся рот. Неоднозначные чувства. Меня рассмешил его член с ноготок. В то же время хотелось плеваться, потому что с ним дело буду иметь я.

Все внутри сжалось – особенно там, внизу. Тело тонко понимало, что произойдет.

Хорошо хоть порочное ложе стояло в дальнем углу. Очень удобно. Для меня.

Здоровяк поднялся.

– Проходи, милочка, не стесняйся!

Подчинилась. Затворила дверку – так стражники нас не увидят.

Я не была гейшей. Я – кровь от крови даймё. Но трудилась изо всех сил сыграть ту, кто играет по жизни.