— Простите, — негромко произнесла она, — но через пару дней мы уедем.

— Почему? — удивленно переспросил Вереск.

— Кто бы вас ни преследовал, — поднявшись на ноги, произнес Дзин, направляясь в другую комнату, — здесь они вас найти не смогут. Дорогу к этому дому знаю я. Единственный способ для остальных попасть сюда: как вы свалиться с обрыва. Но за все годы моей жизни здесь, такое бывало только три раза, не включая вас. Да и то двое из них погибли, а последний ушел совсем в другую сторону, и к чему привел его выбор, мне неизвестно. Поэтому можете ничего не опасаться, оставшись здесь.

— Но все же, — начала Даша, но оборвала себя. — Нет, я не могу подвергать…

— Не беспокойся об этом, — отмахнулся юноша, скрывшись в проеме двери.

Когда он вернулся, проверил сердцебиение и температуру Лорэнтиу и, что-то проворчав, погнал Вереска с Дашей за стол, заявив, что у них будет поздний ужин, а то еще и их потом лечить он не намерен. На робкие попытки Даши возразить, он только посмеялся, и вскоре они уже ужинали. Дзин немного повозмущался, что Лорэнтиу даже на такой ароматный запах его еды никак не очнется, а после, бросив в чаши измельченные цветы и травы, запарил их кипящей водой из снятого с печи чана, мимоходом заметив, что они помогут излишне возбужденному Вереску успокоиться. Юноша только фыркнул, пробубнив, что просто волновался за друзей.

Даша вдохнула пряный аромат травяного настоя, чувствуя, как он теплом проникает внутрь. Возможно, им и вправду можно будет остаться здесь на некоторое время и отдохнуть, не боясь и не хватаясь за оружие после каждого шороха. За последние два месяца все так стремительно поменялось в ее привычной и размеренной жизни, вырвав из тихого спокойствия родной деревни. В Соари у нее не было тревог, кроме заботы о лавке и заказанных товарах, а теперь каждый день может превратиться в бесконечную череду беспокойства и страха. Сейчас она в полной мере осознала, насколько устала и хочет хотя бы ненадолго, но отвлечься от мыслей о произошедших за последние недели событиях.

До этого негромко переговаривающийся о чем-то с новым знакомым Вереск, сейчас, обнимая кружку, лег на стол и положил голову на руки, широко зевнув. Дзин, придерживая его за плечи, перетащил в другую комнату, сказав Даше, что постелил им там, после прогнав заикнувшуюся было о мытье посуды девушку спать, не забыв закрыть за ней дверь. Помявшись, Даша опустилась на постеленный возле стены матрац, покрытый светлым покрывалом, но как ни старалась уснуть так и не смогла. Промучившись от тяжести и боли в голове, усугубляющейся жарким воздухом в комнате, она выскользнула в помещение, где остались Дзин с Лорэнтиу и, стараясь не шуметь, вышла на улицу, где ее ласково обволокла ночная прохлада.

Плотнее завернувшись в теплое покрывало, Даша опустилась на неровно сколоченное крыльцо и закрыла глаза, глубоко вдыхая чистый воздух, наполненный пронзительными запахами леса. Здесь, в низине, ветра совсем не было, однако глухим шелестом листьев он шептался в кронах могучих старых деревьев; неподалеку встрепенулась птица и, приглушенно проворчав, взметнулась в чащу леса, подальше от залитого матовым светом луны дома. Позади скрипнули доски, и Даша, вздрогнув, обернулась. Мягко ступая, Дзин приблизился к ней и опустился рядом, свесив ноги вниз с приподнятого над землей при помощи балок крыльца.

— Если бы я знал, что и у тебя проблемы со сном, напоил бы, как и Вереска.

— Напоил? — оторопело переспросила девушка.

— Ну да, — безмятежно ответил Дзин, запрокинув голову. — Он так волновался за тебя, что уснуть не смог бы точно и ходил бы завтра, как разваренная морковь. Поэтому я и добавил в его чай сонные травы, чтобы помочь успокоиться и отдохнуть. А тебе, как я погляжу, тоже такой настой не помешал бы. Почему ты не спишь?

— Думаю о, — неуверенно начала Даша, — произошедшем со мной.

— И зачем же? — притянув к себе одну ногу, поинтересовался юноша.

— Мне нужно решить, как действовать дальше. И что мне необходимо сделать и изменить в себе, ведь будучи такой слабой я не смогу помочь в нашем путешествии, а только стану обузой. А мне, — сжала грубую ткань покрывала девушка, — так больно понимать, что приношу только проблемы и ломаю судьбы окружающих меня людей. Вереск и Лорэнтиу позволили рухнуть всему их привычному миру, только ради того, чтобы спасти меня, а я… Не умею ничего полезного, лишь доставляю неприятности.

— Когда я нашел вас в лесу, ты направила на меня стилет.

— Да, — смутилась Даша, — прости меня, я не знала…

— А убить ты бы меня смогла? — повернулся к ней юноша, теребя пальцами уголок скрывающей лицо маски. Вероятно, прочитав ответ в ее глазах, он усмехнулся и удрученно вздохнул. — Если хочешь размахивать этой штучкой, то должна научиться убивать, иначе от нее нет толку. От простых размышлений, не подкрепленных действиями, а только сожалениями, никакого проку не будет.

Даша ничего не ответила, отвернувшись к густой темноте между деревьями, а юноша, заведя руки за голову, лег на спину, почти бесшумно постукивая ногой по краю крыльца. На бархатно-черном небосклоне, переливалась ледяная россыпь звезд, и Даша попыталась полностью сосредоточиться на попытке сосчитать их, но уже вскоре потерпела поражение и вновь повернулась к лекарю. Маска едва уловимо вздымалась от легкого дыхания юноши. Даше захотелось коснуться плотной ткани и очертить линии загадочного узора. Необычный он человек. Интересно, а почему он принял такое решение: поселиться глубоко в чаще леса, в краях, где почти не бывает людей и вокруг всегда стоит безбрежная тишина? Словно почувствовав ее взгляд, юноша повернулся, вероятно, смотря на нее.

— Дзин, — прошептала девушка, — ты видишь через эту маску?

Лекарь вздохнул и снова сел, взъерошив волосы рукой.

— Хочешь увидеть мое лицо? — шелково спросил он.

Даша кивнула, завороженно глядя, как юноша медленно коснулся стянутых на затылке тесемок и, замерев на считанные доли мгновения, потянул их, развязывая замысловатый узел. Ткань маски невесомо опустилась на его колени, и, рукой отбросив непослушную челку со лба, Дзин повернулся к девушке. Невольно Даша вскрикнула, тут же испуганно зажав рот рукой. Бледная кожа его лица была прочерчена вздутыми шрамами, искорежившими мягкие черты, а некогда живые и яркие глаза сейчас заволокла белая пелена. Юноша горько усмехнулся израненными губами и сжал маску в руке, отвернувшись от Даши.

— Дзин… — пробормотала девушка.

— Да ладно, — выдохнул он, — я уже привык к такой реакции. Собственно, эти шрамы и стали причиной, по которой я уехал из родного города. Ты говоришь, что ничем не можешь помочь, но когда на наш город напали работорговцы и схватили меня, я боролся, решив не позволить им причинить вред дорогим мне людям. За непослушание они пытали меня раскаленными прутьями, а в один день брызнули чем-то мне на лицо и я ослеп. После они выбросили меня неподалеку от города, где меня нашли люди и помогли добраться до лекаря. Только исцелить мои раны уже был никто не способен. Я не хотел жить, ощущение собственной никчемности и бесполезности давило на меня, грозя превратить мое сознание в беспроглядный мрак.

Дзин провел пальцем по одному из шрамов.

— Я желал смерти, и болезнь пришла ко мне. Моя семья погибла после разбоя, учиненного работорговцами, а дом был разрушен. Лекарь позволил мне остаться у него, и его сочувствие делало мою боль невыносимой. Спустя несколько недель я уже не мог подняться с постели, да и не хотел этого, лишь надеясь, что смерть скоро коснется меня своим промозглым дыханием и освободит от тяжести на душе. Мне становилось хуже с каждым днем, но однажды моего лба коснулась чья-то рука. Никогда прежде я не встречался с дочерью нашего лекаря, потому что ее никогда не было в городе, и лишь изредка она навещала родителей.

Тонкие губы юноши тронула теплая улыбка.

— И увидеть ее мне так и не удалось. Однако в ту осень, она осталась в городе. Не уехала она и зимой, и пришедшей вскоре весной, как и сменившим ее летом. Она постоянно разговаривала со мной и читала вслух книги, а на мои настойчивые попытки отгородиться, только насмешливо фыркала и в наказание дергала за волосы. Постепенно ее присутствие рядом со мной стало настолько привычным и необходимым, что мысли о ее будущем мучили меня, доводя до исступления. И все же я сумел убедить себя и смириться, что однажды моя возлюбленная станет чьей-то супругой, а я останусь лишь потешным уродом из ее юношества.