Тоскуя в одиночестве в своем крохотном однокомнатном доме по соседству с домом Муниры, он страдал от бессонницы. Он уже не загорался энтузиазмом во время уроков, как в прежние времена. Одна и та же мысль жужжала в его голове: не только он один, а целое сообщество людей, весь их район осуждены на то, чтобы только давать! А когда запас иссякнет — из-за. грабительских поборов городских паразитов, из-за усталости земли, скверных земледельческих орудий или засухи, — им никто и нигде не поможет. Все люди, непосредственно занятые производительным трудом, обречены на нищету, недоедание и голодную смерть в своей же собственной стране! Он вспоминал, что говорила накануне похода Ньякинья; она была права. И Ванджа была права. Все были правы, кроме него; его подвел неуемный энтузиазм и склонность к идеализму: но где же солидарность и единство людей с черной кожей?
Временами в хаосе и водовороте мыслей внезапно возникал образ адвоката, честного человека, исполненного преданности своему делу и понимающего все.
Однажды он записал ему. «Пришлите мне какие-нибудь книги, — умолял он, — ведь где-то там у вас, в высших сферах городской учености, кто-то обязан все знать». Он ждал две недели — не столько книг, сколько каких-то слов, которые вернут ему веру. Но адвокат ничего не написал ему. Просто прислал книги, приложив к ним список других книг, принадлежащих перу университетских ученых. «Посмотрим, что вы из этого извлечете», — вот и все его слова. Карега сам не знал, что именно он хочет из этого извлечь, но он смутно надеялся найти в этих книгах предвидение будущего, возникшее в результате критического осмысления прошлого. Сначала он взялся за книги по истории. Ему казалось, что история должна дать ключ к настоящему, что изучение истории должно помочь ему ответить на целый ряд вопросов. Где мы находимся теперь и как мы оказались здесь? Как случилось, что семьдесят пять процентов населения, те люди, которые производят продукты и ценности, остаются бедными, а маленькая группка — ничего не делающая часть населения — богатеет? Историю в конце концов нужно писать о тех, чьи деяния и труд в течение долгих лет преобразовывали мир. Как получилось, что паразиты — вши, клопы и блохи, не выполняя полезной работы, живут в довольстве, а люди, работающие чуть ли не по двадцать четыре часа в сутки, голодают и даже не могут прикрыть свою наготу? Как может существовать безработица в стране, где человеческий труд необходим как воздух? И каким образом люди производили материальные ценности и накапливали богатства в доколониальную эпоху? Какие из этого можно извлечь уроки?
Однако вместо того, чтобы ответить на все эти вопросы, дать ему ключ, завладеть которым он так стремился, профессора повели его за собой в незапамятные времена и заставили бесцельно бродить по Египту, по Эфиопии, по Судану, и эти пасторальные прогулки были прерваны лишь появлением европейцев. Здесь историки поставили жирную точку и начали новый абзац. Просвещенному профессорскому уму история Кении до прихода колонизаторов представлялась ничем не вызванным перемещением народов и бессмысленными войнами между ними. Ученые так и не решились вникнуть в истинный смысл колониализма и империализма. Когда они затрагивали эту тему, вооруженное сопротивление народов Кении колонизаторам в их интерпретации превращалось в жестокие убийства; некоторые настаивали даже на реабилитации тех, — кто продался врагам в годы борьбы. Кто-то сочувственно цитировал слова губернатора Митчелла о примитивности народов Кении и пытался даже найти исторические причины этой примитивности, того состояния, которое он назвал недоцивилизацией. Природа была слишком добра к африканцам, заключил он. Итак, спрашивал себя Карега, выходит, африканцы заслужили жестокость колонизатора, который пинком сапога швырнул их в цивилизацию? В истории своей страны профессора не нашли ничего, чем можно было бы гордиться; они взахлеб оскорбляли и принижали усилия людей прошлого, их борьбу.
В отчаянии отложил он книги: может быть, все дело в его невежестве, в отсутствии университетского образования? Ну а как же сопротивление африканских народов? Как я же их герои, о которых рассказывают повсюду, где живут люди с черной кожей? Неужели все это существует лишь в его воображении?
Он обратился к политическим трактатам. Но оказалось, что это еще более запутанный лабиринт. Тут авторы подвешивали тяжелые закругленные фразы на тоненькую, готовую вот-вот лопнуть ниточку мысли, обращались к статистике или же выводили математические уравнения власти. Они рассуждали о политическом неравенстве, противопоставляя это понятие неравенству политики; о традиционной модернизации, противопоставляя ее модернизации традиций, или просто пересказывали, как работают местные правительства и центральный бюрократический аппарат, что возразил тот или иной политический деятель тому или иному политическому деятелю. В подтверждение всего написанного они цитировали разные книги и статьи и аккуратно ссылались на них в сносках. Тщетно пытался Карега найти хоть что-нибудь о колониализме и империализме; попадались лишь отдельные абстрактные фразы о неравенстве возможностей или о законах новых правительств, касающихся этнического равновесия.
Художественная литература немногим отличалась от политической: авторы верно описывали условия жизни, они сумели точно передать атмосферу страха, угнетения и лишений, но вслед за тем вели читателя по тропе неверия, мрака и мистики; что остается людям, кроме скептицизма? Неужели все мы — беспомощные жертвы?
Он запечатал книги и отправил их адвокату с единственным вопросом: «Почему вы прислали мне книги, в которых ничего не говорится об истории и политической борьбе кенийского народа?» И только после этого получил от адвоката довольно длинное письмо:
Вы просили прислать вам книги африканских ученых. Я хотел, чтобы вы получили возможность вынести самостоятельное суждение. Преподаватели, писатели, интеллектуалы — это всего лишь голоса, но не голоса вообще, не нейтральные голоса, а голоса, принадлежащие живым людям, группам лиц, классу имущих. Вы, ищущий правду в словах, поинтересуйтесь сначала, кто эти слова произносит. Их произносит тот, кто просто обосновывает нужды, капризы, причуды своего владельца и хозяина. Поэтому, зная, на кого работает тот или иной интеллект, вы сможете правильно оценить смысл и форму его проявления. Он служит или народу, который борется за свои права, или же тем, кто грабит народ. Не может быть нейтральной истории и политики, когда речь идет о грабителях и ограбленных. Если вы научитесь видеть, что делается вокруг, вы сможете сделать выбор.
«Видеть, что делается вокруг», — что он хотел этим сказать? «Сделать выбор»? Ему не нужны новые хозяева — он просто хочет доискаться истины. Но какой истины? Разве все они не должны стать на сторону черных в борьбе против белых?
Глядя в окно, он видел, как зеленеют поля. Зацветут злаки, потом поспеет урожай, бормотал он себе под нос, но все вопросы так и останутся без ответа. Неужели они бастовали только ради того, чтобы были написаны подобные научные исследования?
Мунира не мог постичь смысл совершающихся перемен, нового настроения, которое воцарилось в деревне после похода в город. Ванджа и другие женщины объединились в артель, которую они назвали «Ндеми-Ньякинья». Работали они сообща, поочередно обрабатывая участки друг друга во время пахоты, сева и сбора урожая. Мунира и Карега были заняты в школе, но раз в несколько дней все учащиеся вместе с учителями помогали бригаде. Кое-кто сначала сомневался в успехе этого начинания, но, увидев, как много может дать камуинги всего за каких-то несколько педель, тоже присоединялся к остальным.
Люди ощущали приближение новой жизни, какой-то неведомой силы — ее несли на своих крыльях надежда и страх. Былое спокойствие покинуло деревню. Теперь все знали, что угроза таится не только в засухе, но никто не решался выразить свои опасения вслух.