— Должна была признать?

— Да. Она защищает его. Не верит в то, что он мог донести на О’Маллея или совершить убийство.— Крамер опорожнил стакан и отставил его.— Больше, гораздо больше я мог бы рассказать об этой исповеди, но ни прокурор, ни я еще не совсем подготовлены, чтобы решительно отбросить ее. Мы не можем подвергнуть сомнению приведенные в ней факты. Например даты убийств, тридцатое декабря, второе февраля, двадцать шестое февраля, совершенно точны. По этому вопросу Корриган, как и другие, неоднократно допрашивался. В деле содержится указание на его алиби на полдень двадцать шестого февраля, когда погибла Рэчел Абрамс. При более внимательном расследовании оказалось, что это алиби очень ненадежное. Мы разработали бы его подробнейшим образом, если бы Корриган был жив и мог предстать перед судом, а нам бы пришлось бороться с защитой. Но он мертв, и суда, конечно, не будет. Мы не можем найти данных на четвертое декабря, когда, согласно письму Корригана, он нашел в канцелярии рукопись Дайкеса.

— А что во время убийств делали остальные? — буркнул Вульф.

— Никто, как и Корриган, не возбуждает особых подозрений. Кажется, я говорил вам когда-то, что алиби никого "безоговорочно не оправдывает, кроме О’Маллея, который в день гибели Рэчел находился в Атланте. Впрочем, с того момента, как мы узнали содержание рукописи, О’Маллея не берем расчет. Нет ничего, что бросало бы на него хоть тень подозрения,— только то, что он дал взятку председателю суда присяжных и был лишен адвокатских прав. Но ведь это ни для кого не секрет. А по-вашему, в исповеди Корригана содержится ложь относительно рукописи?

 Нет, в этом отношении я полностью ей доверяю.

— Поэтому нам все равно, где и когда бывал

О’Маллей.— Инспектор потянулся за бутылкой, наполнил стакан и снова, удобно устроился в кресле.— Второй вопрос: машинка, которая стоит в Клубе путешественников. Есть там такая, стоит в нише библиотеки. Два месяца назад была в капитальном ремонте. Но это нам не помешало, так как в архиве фирмы мы нашли два документа, указания для миссис Адамс, которые Корриган отпечатал на этой машинке. Достали мы и оригиналы анонимного документа на О’Маллея. Не подлежит сомнению, что все эти бумаги отпечатаны на одной машинке. Время от времени Корриган пользовался ею. Два или три раза в неделю он ужинал в клубе, а по четвергам играл там в бридж. Больше никто из пятерки не является членом этого клуба... Двое, Касбон и Бриггс, пару раз ужинали там как гости Корригана. Похоже на то, что...

— Это важная деталь,—,прервал его Вульф.— Очень важная. Вы внимательно ее исследовали? Гость, приглашенный к ужину, мог бы воспользоваться клубной машинкой, особенно если он искал такую, которая не наведет на его след.

— Я знаю, что это важная деталь. В субботу вы указали на нее как на наиважнейшую. Я дал задание Стеббинсу. Приказал ему разобраться во всем самым внимательным образом, что он и сделал. Представьте себе, что вы хотите воспользоваться пишущей машинкой. Вы не могли бы этого сделать, не могли бы даже войти в библиотеку, чтобы об этом не узнал Корриган или кто-нибудь из служителей. Ситуация чертовски неподходящая. Согласитесь с этим.

— Согласен.

—- Похоже, что именно Корриган донес на компаньона. В таком случае легче поверить в исповедь, подписанную или не подписанную. Прокурор придерживался того же мнения. Почти то же самое вы говорили в субботу, правда? Вы видите какую-нибудь ошибку в моих рассуждениях?

— Нет.— Вульф издал звук, похожий на короткое фырканье.— Я готов принять извинения.

— Вы готовы? Какие извинения?

— Вы обвинили меня с Гудвином в подделке анонимки, надписи на полях заявления Дайкеса. Ну и что?

Крамер потянулся за стаканом, отодвинул его, сделав глоток.

— Хм... Я всегда считал, что это номер, типичный для Вульфа, и не думал просить прощения. Надпись была трудным орешком, наиболее трудным во всей исповеди. Согласно письму, она сделана в декабре, то есть не существовала летом, когда все компаньоны видели заявление Дайкеса. Хорошо. Но в субботу, за девять дней до того, как вам ее послали, «Пс 146-3» должно было фигурировать на полях. Однако три человека утверждают, что такой надписи не было. Филпс поручил своей секретарше мисс Лондеро, чтобы она узнала, находится ли заявление Дайкеса с просьбой об увольнении в архиве. Девушка нашла его и принесла. В то утро О’Маллей пришел в канцелярию, так как Корриган пригласил его на какое-то совещание. Он был в кабинете Филпса, когда вернулась секретарша. Оба видели заявление. Они не могут присягнуть, что надписи на полях не было, но утверждали, что не видели ее, а должны были бы увидеть, если бы она там была. Но это еще не все. Мисс Лондеро готова присягнуть, что надписи, на заявлении Дайкеса не было. Она утверждает, что, несомненно, заметила бы ее. Она печатала письмо к вам под диктовку Филпса. Филпс же и подписал его. Она вложила это письмо в конверт с вашим адресом, а также просьбу об отставке и другие материалы' составленные Дайкесом. Потом отдала конверт телефонистке, которая должна была вручить его посыльному, когда тот придет. Что вы на это скажете?

Вульф развел руками.

— Филпс и О’Маллей конкретно не высказываются. Девушка лжет.

— Зачем, черт побери?

— По привычке. Это типично для ее пола.

— С ума можно сойти! Мы не можем упражняться в остроумии перед судом. При теперешних обстоятельствах нужно ведь опустить, эту подробность и можно ее опустить, если мы решим принять исповедь за чистую монету.

— Арчи,— обратился ко мне шеф.— Мы показали мистеру Крамеру заявление Дайкеса С надписью на полях?

— Да.

— Конверт тоже? Я имею в виду конверт, в котором нам прислали письмо?

— Нет.

— Он у нас сохранился?

— Да. Как тебе известно, до окончания дела мы храним все материалы, кроме отданных полиции.

Вульф кивнул головой.

— Хорошо. Конверт может очень понадобиться, если мы столкнемся с обвинением в помощи преступнику.— Он снова посмотрел на Крамера.— Ну а что прокурор? Он тоже хочет опустить эту деталь?

— Он думает, что это дело второстепенное. Он забудет о такой подробности, если подтвердится все остальное. -

— Вы показывали письмо Корригана его компаньонам?

— А как вы думали?

— Они признали его подменным?

— И да и нет. Трудно сказать что-нибудь конкретное, так как все они сейчас немного не в себе.

Год назад старший компаньон был лишен адвокатских прав. Теперь второй, в свою очередь, признается в трех убийствах и пускает себе пулю в лоб. Они оказались в чертовски затруднительном положении. Бриггс считает, что они должны опротестовать исповедь и подать на вас в суд. Но это чепуха. Он не говорил о том, что вы или Гудвин застрелили Корригана, но может сказать. Филпс и Касбон утверждают, что признание, если даже оно и правдиво, не имеет законной силы, так как не подписано, а следовательно опубликование его может расцениваться как клевета. Они считают, что мы должны положить признание под сукно, а для себя признать его правдивым. Почему нет? Корриган умер, дело о трех убийствах можно закрыть, а они могли бы потихоньку оправиться. О вас они думают приблизительно то же самое, что и Бриггс, но они большие реалисты. Оба стыдятся смотреть в глаза О’Маллею, хотя О’Маллей дает им довольно часто эту возможность. Он все навещает канцелярию, обрабатывает их на свой лад. Жене этого типа, которому он дал взятку, послал цветы и письмо с извинениями за необоснованные подозрения. В присутствии Рауклиффа читал это письмо, прежде чем его отправить, и получил одобрение своих прежних компаньонов...— Инспектор потер переносицу и продолжал дальше.— Вот, в общем, и все. Прокурор даст сообщение прессе, когда выяснится, как трактовать исповедь. Но самый главный вопрос вот в чем: закрыть дело о трех убийствах или нет. Я могу повлиять на это и, может быть, мы даже пошли бы на компромисс, если бы не считались с вами. Вот почему я здесь. Пару раз я попал впросак. И не хотел бы снова оказаться в дураках. Вы раскопали имя Берта Арчера и благодаря этому связали Дайкеса с Джоан Веллимэн. Объяснили роль Рэчел Абрамс, так как Гудвин опоздал только на две минуты. Благодаря вашему трюку застрелился Корриган. А поэтому я повторяю вопрос, который поставил позавчера: готовы ли вы послать клиенту счет?