Как только обе мои ноги ступили на мостик, картина вокруг резко изменилась. Вокруг ночь. Теперь я стояла на песке моей дворовой площадки. Той самой детской площадки, на которой говорила с этой пенсионеркой. Я за озиралась по сторонам. От вида знакомых мест, родной панельной многоэтажки в горле встал ком. Я сглотнула и усиленно заморгала, стараясь удержать слезы. Господи, как же я соскучилась по дому! Что бы там не говорил Накириэль, что бы я не думала о том, как мне хорошо на Достэе Земля — мой дом!

Только сейчас я резко осознала, как сильно любила свою обычную жизнь. Да, в ней не было бури эмоций, страсти, взлетов и падений. Все было просто, в чем-то скучно и муторно, но это была прекрасная жизнь. Да, у меня не было настоящих друзей, не было хобби или того, за что обычно так хватаются все неудачники, которых забросило не в то место и время. Но… из глаз покатились крупные слезы. Я плакала тихо, без всхлипываний и стенаний, слушая шум автомобилей за домами. И любуюсь золотым светом фонарей.

Бабушка ждала рядом. Наконец, слез стало так много, что нужно было их утереть. Я стерла слезы рукой и… не почувствовала шипов-наростов на скуле. За время в теле маули я к ним привыкла, даже приучилась класть голову на подушку так, чтобы они не мешали. Я уставилась на свои ладони. Они были обычными, в смысле человеческими, мои, уже почти забытые женские руки. Без красного цвета, как-будто испачкалась в акварели, следов крови и ран.

Я подняла ошарашенный взгляд на свою спутницу.

— Это что, шутка?

— Почему? Сейчас я кое-что у тебя спрошу, будь добра и ответь честно.

Я молча кивнула, быстро ощупывая свои ноги в джинсах. Глазам не верю, мое родное тело!

— Чего ты хочешь? — вкрадчиво и как-то по-особенному тихо, спросила старушка.

Ее приветливый взгляд не изменился, но в глубине зрачков появилась незнакомая мне цепкость и сила. Я сразу ощутила, что эта старушка не так проста, какой хочет казаться.

Она ждала.

Я хотела, клянусь, хотела сказать, что мечтаю о доме! Я хотела вернуться к прошлой жизни и забыть все что было, как очередной страшный сон, досадный, но не мешающий. Я продолжала плакать, потому что тоска по дому душила меня все это время. Просто я этого не понимала, не осознавала. А сейчас эта тоска просто выливалась крупными слезами, вызывая нытье в висках и тяжесть в голове. Я хотела домой всем сердцем, но сказала:

— Я хочу, чтобы маме не было больно!

Седые густые брови взметнулись вверх.

— Что?

— Если я вернусь к маулихакти, то здесь я пропаду. Мне за маму страшно. Как бы там ни было, но я — это все, что у нее есть и она — все, что есть у меня. Я не хочу, чтобы она страдала, думая, что меня похитили или убили.

Спутница понимающе улыбнулась и взяла меня за влажную от слез ладонь.

Я успела только один раз моргнуть, как мы уже стояли в моей комнате. Стол, ковер, даже плакаты были те же на стенах. Это точно была моя комната, только на моем диване, укутавшись по горло спала незнакомая мне девушка. Светлые, длинные волосы растрепались по подушке. Чуть курносый носик, пухлые губы, небольшой подбородок. Много мелких морщинок на веках, что впрочем, девушке возраста не прибавляло. Я не назвала бы ее красивой, но на звание «миловидной» она тянула вполне. На первый взгляд девушка была моей ровесницей.

На книжной полке, под маленьким светильником стояла фоторамка с девушкой, которая обнимала мою маму. Обе счастливо улыбались. Я помнила этот снимок — за пару недель до свадьбы мы с мамой поехали в санаторий за городом, чтобы провести вместе время на природе. Там, где не нужно готовить и можно выспаться всласть. Мама за меня тогда очень радовалась. И я думала, что была счастлива. Только сейчас так же счастливо с фотографии смотрела блондинка с длинными волосами и темно-серыми глазами.

— Она…? — договорить вопрос вслух у меня просто не хватило сил.

— Да, ты правильно поняла.

— Кто она? — спросила я, уже чуть иначе рассматривая спящую.

— Она, — старушка резко умолкла.

Спутница смотрела на девушку с невероятной заботой, как может смотреть мать на болеющего ребенка.

— Она тоже была в тяжелых обстоятельствах. Ей нужно отдохнуть, отвлечься от произошедшего. Ей нужно пожить, решая проблемы лени, работы в маленьком офисе и накоплений на дорогую безделушку или отдых на море. Ей нужно что-то простое и незатейливое. Думаю, лет семьдесят ей хватит, чтобы перевести дух…

— Меня здесь никто не помнит? — прислушиваясь к себе и уже зная ответ, спросила я.

— Тебя здесь никогда и не было, — спокойно и уверенно отозвалась спутница. — Твое место заняла она.

Вспыхнувшая было ревность и обида быстро пропали. В душе наступил мир и твердая уверенность, что все так и должно быть. А еще появилось желание пожалеть эту незнакомую девушку, ставшую для самого любимого мною человека дочерью. Почему-то она в одну минуту стала мне родной, близкой, почти младшей сестрой. Странное чувство, но я не стремилась заниматься самоанализом.

Присела на корточки и достала из-под кровати старого зайца. Плюшевая игрушка была со мной всегда и мы обе знали, где мы его прятали. Пара слезинок упали на него и мгновенно впитались. Я заставила себя улыбнуться и положила зайца на подушку, рядом с головой незнакомой сестры.

— Береги себя и постарайся быть счастливой, хоть иногда, — прошептала я.

Я знала, что она не услышит, но сейчас хотелось именно прошептать.

Встала и повернулась к старушке.

— Пойдем, — кивнула спутница.

Она неловко повернулась и так же хромая дошла до шкафа.

Старушка отодвинула дверцу. Вместо одежды внутри была чернота. Только не обычная темнота, какая бывает при отсутствии света. Эта была живая и… по-своему, черная. Чувствовалось, что эта чернота не имеет никакого отношения к физическим законам Земли. Она была чуждой, тяжелой. А еще эта чернота была в чем-то знакомой.

Моя спутница, опиревшись на шкаф одной рукой, с трудом забралась внутрь, похоже у нее сильно болели суставы, и растворилась в черноте. Пронаблюдала, как фигура старушки исчезла в бездне. Я последовала за ней. Меня подмывало оглянуться в последний раз, но я удержала себя от этого. Хватит на сегодня слез и жалости к себе.

Чернота обступила со всех сторон, лишая ориентации, зрения и слуха. Жуткое ощущение полной беспомощности, когда ты не знаешь ничего об окружающем тебя пространстве, когда сознанию не за что зацепиться. Где-то читала, что мозг в таком состоянии, без внешних раздражителей, быстро сходит с ума.

Но, у меня не было страха. Почему? А потому что я почти сразу узнала эту черноту. В ней не было переливов цвета, она была другая, но совершенно точно, того же свойства, что и черное пламя. От нее исходило та же прохлада и тепло одновременно.

В следующее мгновенье, как меня обступило это нечто, я расслабилась. Я доверяла черноте, едва ли не больше, чем всем кого знала в этой жизни. Она меня не тронет, не причинит вреда.

Какое-то время я плавала в темноте. Счет времени сбился достаточно быстро. Я уже почти поверила, что и меня никогда не было. Не было и миров, не было и жизни. Что уж там, даже меня уже нет. Все воспоминания быстро стали блеклыми и казались не воспоминаниями, а простой фантазией от скуки.

Я была здесь вечность, с самого начала. До этого ничего не было. И после ничего не будет. А что может быть кроме этого неведомого пространства?

Что меня удержало от того, чтобы не поверить в это окончательно? Как не смешно, но это была вера. Я верила, что должна вернуться. Я забыла куда должна вернуться и где меня ждут, потому что была уверена, что мне нет места ни в одном из миров, даже выдуманных и даже если бы они существовали.

Перед внутренним взором, почти бессвязно и расплывчато всплывала одна и та же картинка, снова и снова.

Большой зал, но я вижу лишь небольшой кусок этого места. Я не вижу лиц, не слышу звуков и голосов. Только кто-то, чьего лица я никак не могу рассмотреть, как не стараюсь стоит на коленях. На нем горит одежда ярким, свергающим голубым пламенем. Он шарит руками по потрескавшемуся полу, его горящие пальцы, скользят по граниту. Я чувствую, уверена, что он много говорит, много и надрывно кричит, но до меня доносится только одно: