С трудом развернув голову так, чтобы не захлебнуться в луже грязной воды, я увидела аспиранта, прижатого к земле распластанной сетью. Одна лишь мысль, что сеть не сверкает серебром и не звенит, успокоила. Обыкновенная, крупного плетения. Сжиматься, разрезая тело, не станет, а значит, шевелиться можно.

Подтверждая мою теорию, в одну из ячеек аспирант-то и просунул руку и теперь изо всех сил тянулся ко мне.

Повошкавшись, я тоже втиснула ладонь в прореху.

– Тянись. Тянись! – пыхтел Бранов, но сеть прочно фиксировала тело, и даже на пару сантиметров сдвинуться не удавалось.

Но я старалась. Из последних сил. Еще немного, и рука у меня точно оторвалась бы.

На мгновение кончики пальцев аспиранта скользнули по моим. Золотые огоньки, словно искорки бенгальских огней, разлетелись в разные стороны, но победный крик заглушило чавканье ног по сырой земле.

– Лежать! Не двигаться!

Острие копья сверкнуло и, судя по звуку, вонзилось-таки в землю. Я с визгом одернула руку, зажмурившись.

Бранов охнул и затих. Позабыв, как дышать, я открыла глаза, отчаянно надеясь, что копье не пронзило аспиранта насквозь. Ведь если так… я от разрыва сердца умру на месте!

Обошлось. Бранов все так же лежал на животе, прижатый к земле сетью, а между растопыренными пальцами протянутой ко мне руки расположилось копье. Причем воткнуто оно было с такой силой, что едва ли не по самую кромку бандажа ушло в сырую землю.

С трудом я скосила глаза на возвышающуюся над нами грозную фигуру метателя копья, бьющего себя по бокам не то от раздражения, не то от возбуждения длинным гибким хвостом.

Хвостом?! Так, погодите…

Шея у меня от неудобного положения уже успела порядком закостенеть. Оттого голова, приподнятая над лужей, тряслась, будто меня нехило контузило.

Пару-тройку раз.

– Маду, сюда!

Сверкнув кошачьими глазами, наш надсмотрщик ринулся прочь. Копье предусмотрительно выдернул. Бранов тут же облегченно выдохнул и аккуратно подтянул руку к себе. От беды подальше.

– Яфа… милая!

Прозвучало с таким облегчением и нежностью, что я снова попыталась приподняться, чтобы видеть как можно больше.

Кошкотенка уже достали из шерстяного плена Брановского свитера, развязали передние лапы, и теперь другой кошкот, тот, кого назвали Маду, прижимал кроху к себе.

– Маду, погоди, нужно освободить ее.

Еще один кот, чуть покрупнее, выряженный в кожаный нагрудник, принялся аккуратно ощупывать задние лапы котенка, а на поляну все прибывали и прибывали коты с факелами. Они злобно сверкали миндалевидными глазами и подходили поближе, чтобы убедиться, что котенок и впрямь жив.

– Джахо, быстрее давай!

Маду нервно дернул хвостом. Точь-в-точь, как мамина кошка, когда не довольна кормом в миске.

– Погоди, – здоровенный Джахо замер и отпрянул. – Пощади нас, Великий Кот, это же серебряная сеть!

«Серебряная, серебряная…» – зашептали голоса, урчание и возмущенные крики раздались отовсюду, а Маду, взревев, с копьем наперевес вновь бросился к аспиранту.

– Ах ты… Да я тебя сам!

Я сжалась в страхе, ухнув щекой в грязь. Сейчас этот монстр аспиранта порешит, а за ним и меня!

Но пара собратьев ловко повисла на спине и плечах Маду, прерывая самосуд. Кот отчаянно вырывался, но Джахо все же сумел его убедить, пару раз грозно рыкнув. Похоже, этот здоровяк в нагруднике у них тут за главного.

– Угомонись! – резкий толчок лапой в грудь будто бы отрезвил Маду. – Нам крупно повезло. Люди поодиночке не ходят, тебе ли не знать? Нужно доставить обоих в деревню. Возможно, сможем разузнать что-то полезное, а затем, – кот как-то особенно злобно зыркнул на Бранова, – сделаешь с ними, что должен.

– Слово? – все еще пылая от гнева и дергая хвостом, уставился на него Маду.

– Слово, – тряхнул ушастой головой Джахо. – Возвращаемся! – скомандовал он. – Глаз с лысых не спускать! Связать!

Пара кошкотов, готовых привести приказ в исполнение, ринулась к нам.

– Ну вот, – протянул, встревоженно глядя на меня, Бранов, когда острые колья, крепящие сеть к земле, выдернули, а нас привели в горизонтальное положение, предварительно крепко-накрепко связав. – Кошкотов мы нашли. А ты говорила: «Не знаю, куда идти».

– Ага, – оглядывала я огромных, головы на две-три выше меня зверюг. – Уж лучше бы не знала.

– Не болтать!

Кот оттолкнул меня, навешав пару затрещин аспиранту. Теплые лапы с грубыми, будто куски пемзы, подушечками, обхватили меня и с легкостью закинули на плечо.

Я со страхом глядела, как Бранова уводят в самый конец кошачьей колонны, выстроившейся в считанные секунды и беспрестанно стригущей длинными ушами.

Вот невезуха! Он слишком далеко. Переместиться в наш мир у нас теперь явно не выйдет. Для этого, насколько я уже успела понять, нужен физический контакт.

Я обреченно повисла, уткнувшись лбом в отвратительно воняющую мокрой шерстью кошачью спину. Оставалось лишь ждать, пока Бранов-Баранов либо еще какими своими потаенными способностями блеснет и спасет нас, либо, окончательно отчаявшись, рванет из этого треклятого книжного мира прочь.

Без меня.

Вода. Вода. Кругом вода.

Лежа кульком на дне хлипкой лодчонки, я молилась лишь об одном: чтобы это чертово кошачье каноэ не перевернулось. Потому как спасать меня точно никто не бросится, а, связанная по рукам и ногам, я в одночасье пловцовские навыки навряд ли обрету.

Кошкот, возвышающийся надо мной будто Колос Родосский в одной набедренной замызганной повязке, мерно греб длиннющим деревянным веслом. Молчал.

Я тоже молчала. Теперь молчала. Пока к реке не вышли, и без того вопила почем зря, а теперь копила силы. Когда доберемся до звериного селения, молить о пощаде, похоже, придется долго, громко и… убедительно.

Густая трава, растущая вдоль «судоходного» коридора шуршала от каждого прикосновения. Воздух полнился шорохами, потому я справедливо полагала, что за нами и перед нами скользит не меньше десятка лодчонок, а значит, Бранов где-то там. Да и золотого сияния я не видела, а оно, наверняка, наделало бы немало шума. Может, ему свобода рук нужна, чтобы сотворить переход?

В попытке углядеть знакомую взъерошенную макушку я чуть приподняла голову и мгновенно удостоилась злобного кошачьего взгляда. Лодка ходуном заходила. Одно неверное движение и низкий борт, покачнувшись, черпнет мутной воды, а кот явно желанием искупаться не горит. Пришлось, вздохнув, вернуться на положенное место. Еще веслом, многозначительно приподнятым над водной гладью, огрести для полного счастья не хватало.

Плыли еще довольно долго. Хотя, может, просто время ловко обратилось в жевательную резинку? Тянулось и тянулось, превращая минуты в часы.

Наконец лодка шаркнула по дну. За звуком последовал и легкий толчок. Кот проворно перемахнул через бортик, ухватил каноэ на нос и с легкостью выволок на берег. Затем невозмутимо обхватил меня обеими лапами и забросил на плечо.

Я охнула. Дыхание в ту же секунду перехватило, а к голове снова начала стремительно приливать кровь. Приподнявшись, я огляделась, пытаясь отыскать аспиранта.

Остальные кошкоты тоже причаливали и ловко заволакивали лодки на сушу. Хотя, если уж быть совсем точной, не сушу, а крохотный островок. Округлый обрывочек земли средь болотных трав, освещаемый парой высоких факелов. Тонкие огоньки, отражаясь в воде, сверкали в ночи повсюду, куда взгляд не кинь.

Выходит, островок здесь не один. И даже не два.

Кошкот, приказав не ерзать, прихлопнул меня лапой по бедру, и я послушно повисла, будто завяла. Отчаяние и впрямь лишало сил.

Что делать? Как быть? Все наперекосяк шло, а я, как утверждал Бранов, единственная, кто безоговорочно знает этот мир, внезапно оказалась не у дел.

И ведь кто бы мог подумать, что теплолюбивые зверолюды-убийцы окажутся разумными существами, и жизни в сухих песках предпочтут путешествия на лодках по узким, поросшим травой тропам в дельте реки?