У ног старухи крепко спал на циновке маленький Шерау.

Но вот колдунья пнула его ногой и, когда заспанный мальчик вскочил, сказала ему:

– У тебя острый слух. Мне чудится, будто в шатре у Ани кричит женщина. Ты слышишь что-нибудь?

– Слышу, – ответил мальчик. – Похоже, будто кто-то плачет, а вот сейчас слышен крик. Он доносится оттуда – из палатки Нему.

– Ползи туда и узнай, что там такое, – приказала старуха. Мальчик безропотно повиновался, а старуха снова занялась ястребом. Теперь он уже не сидел, а лежал на боку, но все еще пытался пустить в ход когти, как только она брала его в руки.

– Он кончается, – бормотала старуха. – А тот, кого я назвала Рамсесом, жиреет с каждым днем. Это, конечно, чепуха, но все же… все же… Игра везира проиграна! Вот ястреб вытянулся, голова поникла… Он опять теребит клювом мое платье… Ну, вот и все – он издох!

Некоторое время она еще держала ястреба на коленях, потом швырнула его в угол палатки и воскликнула:

– Спи спокойно, Ани! С короной ничего не выйдет! После этого старуха задумчиво уставилась в пол, чуть слышно бормоча себе под нос:

– Что они там еще выдумали? Раз двадцать уже спрашивал он меня, удастся или нет его большой замысел. Как будто я могу знать лучше его! Да и Нему намекает на что-то, но в первый раз не хочет говорить начистоту. Что-то там происходит, а я… я… А-а! Опять начинается приступ…

Старуха схватилась рукой за сердце, закрыла глаза, и лицо ее исказила гримаса боли. Она не видела, как вернулся Шерау, не слышала, как он звал ее, и, не получив ответа, снова убежал.

Около часа лежала она без чувств, а когда сознание снова вернулось, ей показалось, что в жилах ее вместо горячей крови медленно сочатся какие-то холодные капли.

– Если бы я держала ястреба и для себя, – с горечью прошептала она, – то он скоро последовал бы в угол вслед за своим собратом. Сдержит ли Ани слово и велит ли меня набальзамировать? Да нет, куда там, ему ведь самому приходит конец! Бросят они меня в яму, сгниет мое тело, и не будет мне ни потусторонней жизни, ни свидания с Асса.

Старуха надолго замолчала; затем она снова начала бормотать, мрачно глядя прямо перед собой:

– Смерть приносит избавление, хотя бы от воспоминаний избавит она меня. Но ведь есть же жизнь и на том свете! Я не теряю надежды! Нет, нет! Я не хочу! Говорят, что там умершие все равны и подчиняются одним законам. Где я найду его там? То ли среди блаженных, то ли между проклятыми? А я? Я сама? Ах, не все ли равно! Чем глубже та пропасть, куда они меня столкнут, тем лучше. Неужто Асса, если он стал блаженным, сможет им остаться, когда увидит, до чего он меня довел? Но набальзамировать меня они должны! Набальзамировать!.. Я не хочу сгнить, исчезнуть, превратиться в ничто!

Тем временем в палатку бесшумно проскользнул карлик Нему. Когда Шерау увидел, что старуха без сознания, он побежал к карлику и сказал ему, что его мать лежит на полу и умирает.

Увидев карлика, старуха проговорила:

– Хорошо, что ты пришел. Еще до восхода солнца я буду мертва.

– Мать! – испуганно вскрикнул карлик. – Ты должна жить, ты будешь жить лучше, чем прежде: свершаются великие дела.

– Знаю, знаю, – сказала колдунья. – Ступай вон, Шерау! Ну, а теперь, Нему, шепни мне на ухо, что у вас там такое.

Не в силах противиться ее повелительному взгляду, он подошел к старухе и начал тихо говорить:

– Дворец, где спит сейчас фараон со своей семьей, сделан из дерева. Между стенами и под полом набита солома, залитая смолой. Как только они уснут, мы подожжем фитили. Стража перепилась и спит мертвым сном.

– Неплохо, – пробормотала старуха. – Это ты придумал?

– Мы с моей госпожой, – не без гордости сказал Нему.

– Придумывать-то вы умеете, – сказала старуха, – а вот исполнять свои замыслы вы не больно горазды. Сумели вы хоть сохранить тайну? Есть ли у вас толковые помощники?

– О нашем замысле не знает никто, кроме Катути, Паакера и меня. Мы трое и подожжем фитили в нужных местах: я – возле комнат Бент-Анат; Катути, которая всюду может пройти, – у лестницы, ведущей на второй этаж; а потом она нажмет на пружину, и лестница рухнет. А Паакер подожжет пол спальни самого фараона.

– Хорошо! Хорошо! Это может удасться, – простонала старуха. – Но что означают женские крики в твоей палатке?

Карлик замялся, но старуха успокоила его:

– Говори, не бойся. Мертвые женщины не могут болтать. Нему, весь дрожа от охватившего его волнения, быстро зашептал:

– Я нашел пропавшую Уарду, внучку парасхита Пинема, и заманил ее к себе в палатку. Она непременно должна быть моей женой, когда Ани станет фараоном, а Катути, возвысившись, отпустит меня на свободу и сделает богатым. Уарда сейчас в услужении у дочери фараона Бент-Анат и спит рядом с ее спальней, но она не должна сгореть вместе со своей госпожой. Она во что бы то ни стало хочет обратно во дворец. Глупая! Словно бабочка, что летит на огонь! Но она не должна там погибнуть, а поэтому я крепко связал ей руки и ноги.

– Неужто она не защищалась? – удивилась старуха.

– Защищалась как безумная, – ответил карлик. – Но мне помог немой раб везира, которому он велел беспрекословно мне подчиняться. Мы и рот ей заткнули, чтоб не слышно было, как она скулит.

– И вы оставите ее одну, когда пойдете жечь дворец? – спросила колдунья.

– С ней будет ее отец.

– Рыжебородый Кашта? – в изумлении воскликнула старуха. – И он еще не наделал из вас черепков, как из глиняных горшков?

– Он и пальцем не в силах шевельнуть! – расхохотался Нему. – Я так напоил его старым вином Ани, что он лежит сейчас, словно мумия. От него-то я и узнал, где Уарда, и заманил ее в палатку, сказав, что Кашта тяжело заболел и просит ее прийти. Как быстроногая газель, бежала она за мной, а когда увидала неподвижное тело рыжебородого, бросилась к нему и потребовала воды, чтобы смочить ему лоб, – он болтал в пьяном бреду о каких-то напавших на него крысах и мышах. Когда наступил вечер, она хотела вернуться к своей госпоже… Вот тут-то и пришлось применить силу. А до чего она похорошела! Ты и представить себе этого не можешь!

– Могу, могу, – пробормотала старуха. – Тебе придется хорошенько ее стеречь, когда она будет твоей.

– Я буду содержать ее, как супругу вельможи! – воскликнул Нему. – Я специально найму женщин, чтобы они стерегли ее! Однако Катути только что вернулась к себе вместе с супругой Мена; звезды уже бледнеют, и скоро… Вот, это первый сигнал! Когда Катути свистнет в третий раз, мы примемся за дело. Дай мне твою коробочку с трутом, мать, он лучше моего.

– Что же, возьми, мне он уже больше не понадобится, – сказала старуха. – Моя жизнь кончена! Как у тебя дрожат руки! Держи крепче коробочку, а то выронишь ее еще до того, как добудешь огонь.

Карлик простился с матерью. На прощание она позволила ему поцеловать себя. Когда он вышел, она привстала и, тяжело дыша, начала вслушиваться в ночные звуки. Ее умные глаза ярко блестели, а в неутомимом мозгу проносился бесконечный поток мыслей.

Услыхав во второй раз звук серебряного свистка вдовы, она выпрямилась и быстро зашептала:

– Этот неудачник Паакер, его тщеславная тетка и карлик– все они еще не доросли даже до спящего Рамсеса. Ястреб Ани сдох; ему больше нечего ждать от судьбы, а мне – от него. Но если Рамсес захочет, если настоящий фараон будет мне обязан… тогда, да, тогда мое дряхлое тело!.. Да, да… Так и должно быть!..

Шепча эти слова, она с трудом встала, дрожа всем телом, и, опираясь на палку, добрела до середины палатки. Там она сунула себе за пазуху какой-то флакончик и нож, а когда раздался третий свисток, собрав последние силы, потащилась в палатку Нему. Здесь она нашла Уарду, связанную по рукам и ногам, и ее отца Кашта; мертвецки пьяный, лежал он в углу, словно бездыханный труп. Увидав колдунью, девушка испуганно вздрогнула, а маленький Шерау, сидевший возле Уарды на корточках, с мольбой, как бы ища защиты, протянул к ней руки.

– Возьми нож, малыш, – сказала колдунья. – Перережь веревки, которыми связали эту бедняжку. Веревки из папируса очень прочны [220]: их нужно перепилить ножом.