— Лежит… лежит наш Александр Иванович! — со вздохом произнес старший. — Что же делать?

Он не заметил, как вода подогнала к Фомину два обледенелых бревна, которые торцами уперлись в берег; потом их будто оттолкнуло течением, и они поплыли дальше. Только пристальным взглядом можно было уловить, что теперь бревна плыли необычно. Ими кто-то управлял с расчетом поскорее скрыться за изгибом берега. Неизвестно, удалось ли фашистским пулеметчикам заметить это, но, когда длинные очереди пуль густо засновали над водой и несколько светящихся трасс оборвалось у самых бревен, Фомин погрузился в воду.

— Гады! — вырвалось из груди у одного из бойцов, наблюдавших за Фоминым.

С этой минуты бойцы не могли смотреть ни на Волгу, ни друг на друга. Они считали, что Фомин если не убит, то утонул.

Однако Александр Иванович продолжал свой путь.

Вязкая, иссиня-черная, как деготь, вода стиснула его. Казалось, не хватит сил вздохнуть. Она сковала руки, ноги. Держаться за льдину, к которой он пристал, было очень трудно. Временами западало сердце, леденела грудь, но не остывало сознание.

«Доплыву, доплыву», — твердил он про себя.

Через час он был уже в штабе армии. Командующий принял его сразу.

Услышав, что полк Титова продолжает драться с врагом, генерал встал.

— Живы?!

— Да, — ответил Фомин.

— Все ясно.

Фомин пытался досказать, но командующий по-отцовски обнял его и, приговаривая: «Молодцы, молодцы!», прошел с ним в соседний отсек.

— Расскажи артиллеристам, где ваши границы, затем отдохни, погрейся… А когда согреешься, зайдешь ко мне. Мы подумаем, надо ли тебе обратно идти. Ведь льдины-то против течения не поплывут.

Согревшись, Фомин вспомнил, что надо дать сигнал своим…

В этот час командир полка Титов готов был выскочить из блиндажа, забраться на самую высокую стену завода и наблюдать за сигналами от Фомина, но врачи не дали ему подняться.

Связь со штабом армии была необходима Титову как воздух. Он потребовал от наблюдателей докладывать через каждые десять минут обо всем, что они заметят в том направлении, куда пошел взвод Фомина. Телефонная трубка лежала на подушке. Титов держал ее возле уха, но никаких сведений, кроме того, что «по Волге поплыло сало», связисты и наблюдатели ему сообщить не могли. Ночь, темно. Пришлось вызвать самого надежного и отважного бронебойщика — Зернова.

— У нас нет связи с главными силами. Туда пошел Фомин. Если к утру от него не поступит сигнал, то придется…

— Все ясно. Я готов пойти туда сию же минуту, — не задумываясь, отчеканил Зернов.

— Не горячись. Путь тяжел, продумай и готовься, — предупредил его командир и тут же попросил зайти в блиндаж Фомина и посмотреть, чем занимается Костя. — Если ему скучно, то скажи, что я его вызываю сюда — дежурить у телефона.

— Товарищ командир, — послышалось в телефонной трубке, — приняли сигнал: три зеленые ракеты!..

— Дошел! Молодец! Давайте ответный, — приказал Титов.

Это известие молниеносно облетело весь полк. Но в тот же час на рассвете фашисты начали новое наступление. Оно было самым жестоким из всех, какие выдержал полк за все время осады. Гитлеровцы торопились покончить с осажденным гарнизоном до того, как ему будет оказана помощь главных сил 62-й армии.

— Кто тут есть, все ко мне! — приказал Титов.

Санитары, связисты, писаря, медицинские сестры — все получили задание. Врача и двух бойцов из охраны Титов послал к ребятам.

— Спрячьте их в самое надежное укрытие. Детей надо спасти!

Оставшись один, Титов вдруг почувствовал, что роты, стоявшие в центре обороны полка, под напором огромных сил врага оставили прежние позиции и, не успев закрепиться на новых, отходят к заводу. Это ему подсказывали и приближающаяся перестрелка, и взрывы гранат. Наконец послышался топот ног подбегающих к блиндажу бойцов. Они стремились сюда, чтобы спасти жизнь командира. Так принято. В смертельном бою тот не солдат, кто не умеет закрыть грудью своего командира и гибнет позже его. «Но еще рано драться тут, у блиндажа, врага еще можно контратаковать с флангов», — прислушиваясь, определял положение командир полка. Здесь он лежал не один день и так привык к каждому звуку, что по малейшему сотрясению потолка, по колебанию огня настольной лампы угадывал, на каком участке идет бой. Казалось, он через стены блиндажа видел все, что происходит на поле боя.

— Правый фланг, правый фланг! — звал он в трубку телефона, но ему никто не отвечал. Связь была порвана.

Враг, превосходя силами во много раз, на нескольких участках смял оборону полка. Кое-где фашистские автоматчики просочились даже в глубь обороны и, захватив часть запасных траншей, отвлекали на себя и без того ослабевшие силы батальонов. Казалось, еще час-другой — и наступит гибель теперь уже не одного, не двух человек, а целого гарнизона. Сдаваться в плен здесь никто не собирался. Поэтому многие защитники осажденного гарнизона откладывали по одному патрону в грудной карман «для себя»: «Лучше смерть, чем плен!»

Титов знал, что его воины в нужный момент поступят именно так, но в этот час надо было решать иначе: погибать от своей руки еще рано, лучше оставленную для себя пулю послать врагу. Ведь главным силам теперь известно, что осажденный гарнизон живет. Значит, надо стоять до последнего вздоха. Но как эту мысль передать воинам, как показать пример, когда прикован к койке?

Распахнулась дверь. Тяжело и медленно вошел Зернов. На лбу бронебойщика кровоточила рана. Где он был и как дрался с врагом, никто не знает, а о себе Зернов никогда не рассказывал.

— Костя ушел… — доложил он после минутного молчания.

— Один… Понятно, — строго заметил Титов.

— Искал, не нашел, — ответил Зернов, потупив глаза и задумавшись.

«Неужели голубь, которого я принес тогда, чтобы на какое-то время отвлечь Костю от тяжелых дум о смерти отца, неужели короткая беседа о разведчиках, что используют голубей для передачи сведений, толкнули Костю на такой шаг?»

— Доложите обстановку, — потребовал командир полка.

Зернов с трудом поднял голову.

— Тяжело…

— Ни шагу назад! — властно приказал Титов.

В голосе командира Зернов не уловил ни отчаяния, ни растерянности. Наоборот, от командира полка веяло уверенностью и непреклонной волей драться с врагом до победы. Эта уверенность вдруг передалась и Зернову. И если, входя сюда, он думал о последней схватке с врагом, из которой не собирался вернуться живым, то сейчас, будто не чувствуя усталости, ответил:

— Приказывайте…

Через несколько минут Титов был в боевых порядках. Его от окопа к окопу переносил Зернов. На этот раз он, как никто другой, понимал, почему командир полка рвался в бой. И там, где они появлялись, устанавливался порядок. Титов решительно пресекал растерянность, немедленно назначал командиров взамен выбывших, а тех командиров, которые вместо руководства подразделениями сами ложились за пулеметы или лихо бросались в атаку, отстранял от должностей.

— Лихость и отвагу проявить легче, чем управлять боем, — говорил он таким командирам.

В заводской ограде, куда особенно старались прорваться фашисты, Титов организовал круговую оборону, сосредоточив управление огнем оставшихся пушек и минометов в одних руках.

Несколько часов подряд цепь за цепью, большими группами, фашисты атаковывали полк то с одной, то с другой стороны. Образовалось несколько изолированных друг от друга гарнизонов. В одном из них остался Титов. Командира полка больше всего волновало то, что фашистам удалось занять овраг, пересекающий заводской район. Там, в овраге, были сосредоточены огневые позиции минометных рот. Неоднократные попытки организовать контратаку с целью выручки минометчиков не дали результатов. Фашисты, расправившись с минометчиками, начали перебрасывать свои силы на другой участок. Их тактика была несложной. Они уничтожали осажденный гарнизон по частям.

Дошла очередь и до участка обороны, которым непосредственно руководил Титов.