С этого момента для Хадижи не существовало никого и ничего кроме Зейна и музыки. Она дразнила мужа, ускользая из объятий, подчиняясь мелодии и тактам: резкий поворот, и юбка закружилась вокруг бедер, взмах рук и хитрая улыбка. Зейн понимал, что происходит, и был удивлен такому появлению Хадижи, её кокетливому, но смелому поступку. Кто бы мог подумать, что она на такое решиться.

Между ними не было наигранности, да, всё было по-настоящему: и та страсть, что девушка будила в мужчине, и её отзывчивость. Через минуту танца воздух между ними разве что не искрил от напряжения.

Зейн скользил пальцами по обнажённой спине, притягивая её в свои объятья всё ближе и ближе; Хадижа, обхватив ногой его бедро, буквально возвышаясь над мужчиной, подхваченная его руками, хитро улыбалась и, лёгким движением убирая с лица мужа непослушную прядь, чуть склоняясь, словно для поцелуя, с новым витком мелодии, выскальзывала из его объятий, продолжая безумный танец.

Так продолжалось до последнего аккорда: это была битва, поединок, где никто не хотел уступать. Когда Хадижа снова оказалась в объятьях Зейна, и они замерли, смотря в расширенные зрачки друг друга, поцелуй, заставляющий сердце на миллисекунду замереть, пальцы — впиться в ткань костюма ещё сильнее, а в голове — не оставить не одной связной мысли, пленил их обоих. Губы Зейна накрыли её губы, со всей страстью, что разжёг этот танец в его крови; они практически не слышали ни аплодисментов, ни восторженных выкриков, буквально сбегая со сцены.

Дальше всё казалось слишком быстрым: лестница, длинный коридор, дверь кабинета, хлопок и щелчок закрывающегося замка. Они снова смотрели друг на друга, вдали от шума веселящей толпы, и Хадижа, ощущая на себе обжигающий взгляд мужа, могла думать только о желании, что тугим узлом завязалось внизу живота, о пересохших губах, что сейчас ей приходилось постоянно облизывать.

Ноги дрожали, но она сделала первый шаг по мягкому ковру. Он несколько нетерпеливым жестом притянул её к себе ближе.

— Ты пришла, — тихий шепот, почти в губы.

— Ты же меня ждал, — ответила она, буравя взглядом ткань его костюма.

Он нежно взял пальцами её за подбородок, заставляя поднять Хадижу поднять глаза.

— Ждал, — прошептал он, — всю жизнь.

На этот раз поцелуй был нежным, но от этого не менее сносящим голову. Пальцы, что так вкрадчиво обследовали ткань платья, дошли до обнажённой коже спины, спускаясь вниз, а… разрез на подоле уже не казался ей таким неуместным.

Два шага назад, и они переместились на диван. Хадижа оказалась на коленях у мужа, продолжала исступленно целоваться с ним, и мысленно проклинала множество пуговиц на его костюме. Непослушные пальцы дрожали, спускаясь вниз.

Губы Зейна уже прочертили путь от подбородка вниз, к шее и ключицам. Тело горело под этими прикосновениями, заставляя рвано выдыхать с каждым разом; платье, словно само по себе, сползло с плеч под его заботливыми, но настойчивыми пальцами, и Хадиже оставалось только выгнуться, мучительно простонав, когда мужские губы, поймав её затвердевший сосок, чуть оттягивают его нежную кожу.

Пальцы впились в пряжку ремня мужских брюк. Выплывая из омута наслаждения, Хадижа посмотрела на Зейна; желание в крови от этого неосторожного взгляда стало нестерпимым, до судорог во всём теле. Она закусила губу, продолжая свои манипуляции с его одеждой, в то время как её платье давно спустилось на талию, оставляя свою обладательницу полуобнаженной его ласковых прикосновений рук и губ.

Зейн подхватил её за ягодицы, чуть приподнимая. В этот раз не было ни капли страха, лишь желание, общее на двоих, лишь ощущение пальцев на слишком разгорячённой коже, лишь взгляд глаза в глаза, проникающий в самую суть, в душу.

Секунда напряжения, и давно забытые ощущения, прокатившиеся по телу дрожью, отзываются в конечностях. Хадижа сама не понимала, откуда пришло это знание, эти движения, подчиненные едва угадываемому ритму. Ладони Зейна, сжимающие ее бедра сквозь ткань подола, придавали уверенности, чуть направляя. Сама же девушка растворилась в ощущениях. Тихие стоны срывались с губ, и чем быстрее, резче, хаотичнее становились движения, тем сильнее сжимались пальцы, тем громче становились они. Еще миг, и мир исчез, растворился в ощущениях его, единого с ней; Хадижа лишь эхом уловила его хриплый стон и то, как сильные руки обхватили её, не давая упасть, прижимая крепко к себе.

Волосы рассыпались по плечам, щекоча кожу. Губы Зейна скользнули по скуле, спускаясь вниз, дразня. Хадижа тихо рассмеялась, чуть отстраняясь, и посмотрела на Зейна, ощутив, как щеки зажигаются румянцем и от их недвусмысленной позы, и от того, что между ними только что случилось.

— Это капитуляция? — шутливо спросил он.

— Перемирие, — ответила Хадижа так же.

— Хорошо, пусть будет перемирие, — согласился Зейн.

Его пальцы вырисовывали узоры на её обнаженной коже. Он вдруг стал серьезным. Тёмно-карие глаза, сейчас ставшие почти черными, поймали её взгляд.

— Я…

Хадижа остановила его, приложив пальцы к мужским губам:

— Поедем домой. К нам домой.

— Конечно, только, — Зейн улыбнулся, аккуратно поправляя её платье, заставляя Хадижу снова покраснеть, — приведём себя в порядок, — закончил он, обхватывая лицо жены ладонями и целуя, отчего тело снова пробило сладкой истомой назревающего наслаждения.

Двадцать восьмая глава

Перышко. Белое перышко, видимо, покинувшее одну из подушек, теперь кружилось в воздухе, выбирая место, куда приземлиться. Хадижа следила за его плавным полетом, чтобы схватить до того, как оно опуститься на ткань простыни. Она посмотрела на перо в своей руке и с хитрой улыбкой пододвинулась к еще спящему мужу, но стоило ей поднести его к коже мужчины, как тот неожиданно обхватил ее запястье, останавливая руку. В тот же миг Хадижа оказалась лежащей на спине, и уже Зейн склонился над ней. Теперь уже перо в его руках, и девушка почувствовала легкие, щекотные прикосновения к своей коже. Оно дотронулось живота, прочертило дорожку выше до груди, обвело ореол соска.

— Зейн, щекотно! — взвизгнула она, пытаясь ускользнуть, но лишь беспомощно дрыгала ногами.

— А так? — мужчина быстро склонился и провел губами по тому месту, где только что щекотал.

Тело Хадижи тут же покрылось мурашками, а дыхание застыло на губах. От поцелуев захотелось выгнуться и простонать, а когда его губы, наконец, нашли её, то мир вокруг и вовсе потерялся, сосредотачиваясь в одном-единственном мужчине.

За вечер и ночь мир Хадижи перевернулся. Она и не подозревала, что можно так любить, полностью растворяясь в человеке, и душой, и телом, в ответ получая такую же волну любви и заботы. Мир вспыхнул красками, сложившимися в одно слово, в его имя, что сейчас срывалось с её губ, при каждой умелой ласке и неосторожном, необходимом движении.

— Зейн? — она сидела на постели, на коленях, лёгким движением одёргивая свою ночную рубашку.

— Да?

Сегодня они ещё не вылезали из постели, хотя солнце за окном уже почти достигло своего зенита; и ему до сих пор не хотелось выпускать её из своих объятий — сейчас такая взъерошенная, с припухшими от поцелуев губами, румянцем на щеках и сверкающими от счастья глазами, Хадижа пленяла и пьянила, заставляя желание в крови разгораться подобно костру на сухой листве.

— Я хотела поговорить, — Хадижа сильнее натянула подол сорочки, посмотрев вниз.

— Что случилось, Хадижа? — Зейн сел на постель.

Она закусила губу, чувствуя смущение, хотя казалось, что после ночи и сегодняшнего утра все барьеры и недосказанность безвозвратно исчезли, но ту тему, которую необходимо затронуть сейчас, Хадижа считала настолько интимной и личной, что не имела понятия, как начать, и не знала, как муж на это отреагирует.

— Ничего, просто, — глубоко вдохнула она, поднимая голову, и выпалила, — Я не хочу сейчас становиться матерью.

Зейн понимающе посмотрел на жену. Он ни сейчас, ни тем более раньше не заговаривал с ней о детях… да, как любой мужчина, он думал об этом и желал появления на свет наследника, его продолжения, продолжения его семьи и рода, но сейчас, смотря на Хадижу, едва саму вышедшую из детского возраста, он готов был дать ей ровно столько времени, сколько понадобится, чтобы она самостоятельно пожелала стать матерью.