Одетта поманила всех дальше в зал, за небольшой поворот. Там тоже была картина, скрытая полотном ткани. Все удивленно посмотрели на девушку, и та продолжила:

— Хадижа, я знаю, что с тобой много чего произошло не очень приятного, если не сказать ужасного, — голос Одетты дрогнул. — Но ты у нас словно маленькая птичка Феникс. Поэтому это я решила сделать для тебя, — девушка дернула шнур.

Хадижа сначала не поверила своим глазам. Под полотном оказалась ее картина, именно та самая картина, что она готовила к конкурсу. Девушка смотрела на нее уже иными глазами. Она, сама того не осознавая до конца, нарисовала не просто портрет своей умершей матери, она выплеснула на холст все, что знала о ней, все, что чувствовала, все, что теперь помнила и понимала. Целая жизнь в одной работе, квинтэссенция любви, боли и сожаления и в центре этого она, как всегда чарующе прекрасная, танцующая Жади.

Румянец сошел с щек болезненной бледностью, как только Хадижа посмотрела в сторону семьи. Отец помрачнел, напоминая каменную статую, слишком прямой, слишком неподвижный, не отрывающий взгляд от картины, а сжатые в кулаки ладони говорили о всех чувствах, красноречивей слов. Дядя Али тоже побледнел и держал руку в районе сердца. Самира же казалась растерянной и переводила взгляд с картины на Хадижу и обратно.

Самой же Хадиже стало стыдно. Она в полной мере осознала, каким катком прошлась по чувствам родственников. Смотреть в сторону мужа было еще страшнее. Осуждение во взгляде Зейна ранит сильнее, чем гнев отца.

Девушка судорожно выдохнула и поспешила прочь от картины и от своей семьи, ощущая, как с каждым шагом ее начинает все больше трясти. Добравшись до выхода из галереи, она втянула ноздрями холодный воздух.

Столкновение прошлого и настоящего. Она боялась, что разбередила едва зажившие раны, так как сама ощущала потерю матери, словно это произошло не пять лет назад, а едва ли несколько недель. Да, это был ее рисунок, рисунок по памяти и в память той, кого она потеряла. Меньше всего Хадиже бы хотелось сделать своим любимым и родным больно.

Что-то теплое и тяжелое укутало ее. Знакомый запах туалетной воды подсказал, кто рядом. Хадижа обернулась, позади стоял Зейн. Он смотрел куда-то вдаль, чуть сжимая ее плечи.

— Злишься? — спросила она.

Муж отрицательно покачал головой. Картина всколыхнула в его голове множество воспоминаний, отозвалась гаммой чувств, уж слишком она была яркая, живая, словно Жади вспорхнет с холста подобно птице и умчится прочь. Еще острее было то, что в одном из силуэтов Зейн узнал себя. Немой укор, если не одна из причин всего случившегося пять лет назад. Он смотрел на Саида, не отрывающего взгляд от картины, понимая всю бурю чувств, овладевающую им, но также видел и Хадижу, в спешке покидающую зал, и ринулся за ней.

— Ты должна была сделать это. Нарисовать ее. Отпустить ее.

Хадижа облегченно выдохнула, найдя на ощупь ладонь Зейна, и сплела с той свои пальцы. Облокотилась на него спиной.

— Хадижа?! — голос отца эхом, разносящийся по коридорам галереи, снова заставил ее напрячься.

Хадижа обернулась.

Саид встал от нее в нескольких шагах. Он ощутил, как гнев бурлит в крови, едва увидел, что изображено на картине. Первый порыв мужчины был сорвать полотно со стены, так как образ Жади, смотрящей на него сверху вниз, словно с превосходством, будил не самые хорошие воспоминания. А что это стала достоянием публики, выбивало из колеи еще сильнее. Хадижа словно мстила за что-то, и ему хотелось бы знать, за что, но оторвав, наконец свой взгляд от картины, он не нашел дочери в толпе.

— Да, отец? — он заметил, как она сильнее сжала руку Зейна, видимо ища у мужа поддержки, и мысленно обругал себя.

Да, ему до сих пор больно от воспоминания о Жади, как и от осознания сколько ошибок он успел совершить. За то, что его собственная дочь, однажды потерянная, все еще стоящая на костылях после аварии, сжималась от одного его голоса, он готов был проклясть себя самого. Да, это его дочь. Его Хадижа, и никому она не мстила, а просто написала, выразила в картине все, что ощущала, чего лишилась, как и он когда-то. Буря в душе улеглась, оставив после себя тоску по не случившемуся и упущенному.

— Замечательная картина, — выдохнул Саид, грустно улыбнувшись.

— Да, хорошая картина, — из-за спины отца появился дядя Али. — Думаю, Жади она бы понравилась, — улыбнулся он, взглянув на Хадижу.

А та почувствовала, как слезы наворачиваются на глаза.

— Папа, — она сделала шаг, едва не падая из-за заскользившего костыля, как ее тут же подхватили несколько рук.

Тепло объятий и знакомый поцелуй в макушку. Хадижа закрыла глаза, наслаждаясь давно забытым ощущением — ощущением, что она дома, и теперь, слава Аллаху, он не будет для неё непонятным и чужим.

Тридцать шестая глава

Хадижа смотрела на Фес с высоты крыши дома дяди Али. Теперь он снова стал родным и любимым городом, городом детства, местом, где ей казалось, что в их семье — мир и лад, местом, где всё было знакомо сердцу: от запахов восточных пряностей до молитв муллы и людского говора. Хадижа дышала этим воздухом, чувствовала на коже горячий ветер пустыни и улыбалась.

Каникулы в Академии были в самом начале и, перейдя на второй курс, все разъехались по домам навестить семью или отправлялись путешествовать с друзьями. Хадижа, конечно, выбрала первое, и вот, сегодня вечером в доме дяди Али был праздник, на который ждали всех родственники.

— Хадижа, дорогая, — голос Зорайде заставил девушку отвлечься от созерцания панорамы и чуть ли не бегом спуститься вниз по ступенькам; нога уже не болела, и не осталось напоминания о произошедшей аварии, кроме небольшого шрама на голени.

— Я тут, — остановилась она у подножия лестницы, ведущей на крышу.

— Гости уже начали собираться.

— Я пойду переоденусь, — улыбнулась Хадижа, пробегая мимо, в свою комнату.

С возращением воспоминаний к ней вернулась тяга к нарядам и украшениям. Быть по-восточному роскошной уже не казалось Хадиже излишеством, однако, крутясь перед зеркалом в новом наряде, она остро осознавала, что вряд ли бы оделась так, будь она в Париже. Здесь это казалось уместным и даже необходимым: черные стрелки, очерчивающие глаза и делающие их еще выразительнее, и множество золотых браслетов на руках, мелодично позвякивающие при любом движении рукой.

— Ты прекрасна, — голос Зейна позади заставил вздрогнуть от неожиданности. Хадижа обернулась с улыбкой и бросилась в объятья мужа.

— Я скучала.

— Я тоже, — убрав непослушную прядь за ушко жены, ответил он. — У меня есть для тебя подарок.

Зейн вытащил из кармана бархатный футляр, в котором лежало ожерелье из золота.

— Какая красота! — осторожно прикасаясь к украшению кончиками пальцев, выдохнула Хадижа.

Зейн улыбнулся, наблюдая за восхищенной девушкой, за огоньком, загоревшимся в ее глазах.

— Повернешься? — спросил он, вытаскивая украшение из футляра.

Хадижа чуть ли не подпрыгнула от нетерпения и круто повернулась, одновременно убирая волосы на одну сторону, чтобы освободить изгиб шеи. Зейн надел украшение и щелкнул замочком, чуть прошелся пальцами по нежной коже, ощущая аромат полевых цветов и, не удержавшись, коснулся губами шеи.

Хадижа вздрогнула от этой чувственной ласки. Мурашки знакомо побежали куда-то вниз по позвоночнику, закололо кончики пальцев от возбуждения. Она обернулась и, обхватив лицо Зейна, сама впилась в его губы страстным поцелуем. Почувствовала, как его руки, обхватывая ее талию, прижали к себе сильнее.

Вспыхнувшая страсть отзывалась во всем теле горячей волной. Мир сжался до одного человека во Вселенной. Захотелось сбежать ото всех, но Хадижа, глухо застонав, отстранилась:

— Нас ждут.

— Знаю, — охрипшим голосом, ответил Зейн, выпуская жену из своих объятий. — Я рад, что тебе понравился подарок, — хитро улыбнулся он.

— Да, он прекрасен, — Хадижа поправила украшение на груди. — Но у меня краски заканчиваются. Бросила она взгляд в тот угол комнаты, где стояли ее художественные принадлежности.