Уставившись на его вытянутое лицо, я поймала себя на том, что ненадолго затерялась в нем.

Его глаза все ещё казались поверхностно злыми, но я буквально видела под этим открытость, уязвимость, столь противоречащую его обычному выражению лица, что я невольно пялилась. Вспомнив, как он тянул меня несколькими моментами ранее, вспомнив мягкость на его лице, когда он обнимал меня во сне, я ошарашенно моргнула от того, как два образа противоречили друг другу.

Я пыталась связать их в один, но не могла.

Я первой отвела глаза, посмотрев на Уллису в попытке не смотреть на него.

Её ответная улыбка содержала в себе веселье. Она скрестила свои тонкие руки, выгнув затемнённую карандашом бровь, и посмотрела на Ревика.

Повернувшись, я без слов вышла за дверь. Я увидела, как удивлённо распахиваются глаза Уллисы прямо перед тем, как она отодвинулась с дороги.

Я не остановилась. Я даже не замедлилась настолько, чтобы осознать, куда направляюсь, пока не миновала ещё три двери. Затем я остановилась как вкопанная, замерев в тёмном коридоре. К тому времени я уже дышала с трудом.

Тревога сдавила мою грудь.

Я держалась за стену, пыталась обратить это чувство в злость, как сделал он.

Тяга вернуться к нему в своей интенсивности обрела почти физическую силу.

Мой разум старался просеять детали предыдущей ночи.

Мы определённо не занимались сексом. В любом случае, разве те другие видящие не говорили, что Ревик был проституткой? Как и Уллиса, если на то пошло - как и все видящие здесь. Секс их не смутил бы; он определено не вызвал бы такой радости у Уллисы. Вспомнив, что Кэт сказала о Ревике в этом отношении, что она показала мне своим светом, я подавила жаркий прилив... Боже, чего-то... что на мгновение завладело моим умом.

Это сделалось таким интенсивным, что напугало меня, пересилило любое подобие рациональной мысли.

Воспоминание пронеслось в моем сознании - образ Джейдена в том баре, и то, как я внезапно осознала, что держу бутылку, окрашенную кровью незнакомой женщины.

Иисусе. Это была ревность?

Начали всплывать истории, которые я слышала о видящих, все новостные передачи, которые я видела или слышала о них и их сексуальности. И все же большинство из этого для меня сейчас не имело смысла. Согласно тому, что слышала я, видящие не способны на отношения. Они сексуально ненасытны и неразборчивы. Вспомнив те сцены с Ревиком и его женой, Элизой, я поймала себя на мысли, что эти истории никак не сочетаются с тем, что я видела.

В тех воспоминаниях Ревик испытывал сильную любовь к своей жене. Он любил её до безумия; он едва не убил себя из-за неё.

Новости также утверждали, что видящие - хищники в отношении секса.

Они говорили, что видящие соблазняли людей, подключаясь к фантазиям и иллюзиям своих жертв, пока те не терялись в разуме видящего полностью. Однако те истории почти всегда казались тщательно продуманными, а то, что произошло между мной и Ревиком прошлой ночью, не производило впечатления, что Ревик сделал это нарочно.

Более того, похоже, что он винил в случившемся меня.

Когда эта мысль отложилась в сознании, я вспомнила больше деталей прошлой ночи.

Я вспомнила, как просила его о чем-то.

Я помнила обещание.

Однако все было смутным. Я помнила много света, помнила, как Ревик плакал.

Он злился на меня за это? Я нарушила какой-то этикет видящих, попросив его о том, чего он не хотел давать, но в чем не мог отказать из-за того, кем я являлась? Однако он не казался злым. Только не прошлой ночью.

Он поцеловал меня, ведь так? Или это я тоже себе вообразила?

По ощущениям мы определённо не занимались сексом. Неважно, каким бы избитым ни было моё тело, я все равно уверена процентов на 98, что заметила бы. Кроме того, я хотела секса. Я чувствовала, что Ревик тоже его хотел. Даже в злости я чувствовала в нем желание. Может, я даже ждала его пробуждения по этой самой причине.

Это признание вызвало у меня лёгкую тошноту.

Образы прошлой ночи всплыли в сознании, ещё сильнее сбивая меня с толку.

Что бы там ни было, это не походило на сон. Мои попытки убедить себя, что я все вообразила, тоже казались жалкими. Нет, это определённо воспоминания. Он был нацистом... женатым нацистом со смертным приговором за убийство своего командира, потому что тот трахал его жену.

Тот парень, Териан, был там.

Боль в моем животе ухудшилась. Я знала, что отчасти это та боль видящих, которую я чувствовала прежде, но теперь она смешивалась со стрессом из-за незнания, как это все осмыслить.

Я уставилась на близлежащую приоткрытую дверь, нарушавшую тёмные стены коридора.

На протяжении одного долгого момента я лишь смотрела, не видя её по-настоящему - затем мои глаза сфокусировались обратно. Я осознала, что смотрю на стену из розового кафеля.

Это была уборная.

Оттолкнувшись от стены, я преодолела расстояние до неё, прихрамывая, потому что побитое состояние моего тела сделалось более заметным. Я закрыла за собой дверь только для того, чтобы нерешительно встать там, прижавшись спиной к дереву. Наконец, я развернулась и села на унитаз.

Пока я не облегчилась, мне и в голову не приходило, что на протяжении всего разговора с Уллисой и Ревиком на мне не было штанов.

Сжав руки между голыми коленями, я издала сдавленный смешок.

Я сидела там, кажется, долгое время. Моё тело невероятно болело. Болело не так, как после секса - просто болело, как это обыкновенно бывает, когда ты скатываешься с холма после того, как тебя наручниками приковали в машине, а потом ещё съезжаешь на машине с моста и знатно шарахаешься головой.

Тошнота усилилась, как только мой мочевой пузырь опустел и больше не отвлекал меня. Я стиснула край умывальника, боясь, что меня стошнит, если я попытаюсь встать. Такое чувство, что какая-то часть меня оказалась разбитой и разорванной на куски, а потом её заново собрали с недостающими частицами - а может, наоборот, к старым добавили новые.

Я все ещё сидела там, как парализованная, когда Уллиса постучала.

После второго стука она попыталась пошевелить ручку. Осторожно открыв дверь, она протянула внутрь чистую одежду и корзинку с мылом и шампунем. Я ощутила её беспокойство, и как только она поставила все на кафель, я ощутила её колебание, желание заговорить. Опередив все попытки к коммуникации, я вытянула ногу, чтобы захлопнуть дверь.

Даже через дверь и разделявший нас коридор я чувствовала его.

Его злость все ещё никуда не делась, она пульсировала в мой адрес, но там было и другое, безошибочное чувство - эти две эмоции сплетались воедино, их невозможно было разделить на отдельные чувства.

Со смутным удивлением я осознала, что он хотел моего возвращения.

Он испытывал ту же реакцию, что и я, и не на одном уровне.

На мгновение я усомнилась в собственных ощущениях, затем по мне ударил завиток боли, вплетаясь в какую-то часть меня, которую я не могла видеть. Реакция моего тела оказалась мгновенной и ожесточённой. Мой живот заболел, но дело не только в этом. Я почувствовала, как к моему лицу приливает румянец, моя грудь и бедра теплеют. Я почувствовала, что начинаю отвечать, тянуться в его направлении, и я запаниковала, запихав эту часть себя обратно.

Его боль усилилась, становясь жидкой.

Она определённо была связана с сексом.

Я все ещё сидела там, когда он отбросил притворство и открыто попросил меня вернуться в комнату. Когда я не ответила, он жёстче потянул меня, позволив мне ощутить за этим желание, и я уже стискивала край раковины.

«Прекрати, - подумала я в его адрес, хватая воздух ртом. - Пожалуйста, прекрати».

После кратчайшей паузы его присутствие отступило.

Каким-то образом я оставалась потерянной в его свете. Мою кожу залило румянцем, когда я осознала настрой его мыслей. Он с трудом сдерживался от фантазий. Он хотел, чтобы я вернулась. Он хотел этого так сильно, что уже не мог мыслить рационально. Он хотел трахаться. Это слово ударило по мне; от скрывавшегося за ним желания у меня перехватило дыхание, мои пальцы крепче впились в раковину.