— Здравствуйте,— сказал Аллан, как бы стремясь защититься этим словом, когда хозяин дома подошел к ним совсем близко. Голос его дрогнул: он не без досады заметил, что почему-то волнуется.
— Добрый день.— Старик улыбнулся.— Итак, вы наконец нашли меня?
Лиза с Алланом пришли в еще большее изумление: значит, он знал о них! Из его слов можно было заключить, что он даже ждал их!
— Да, ведь это вы устроились в фургоне там, на Насыпи, верно? Они только кивнули в ответ.
Он подошел к ним почти вплотную. Говорил он дружелюбно, но медленно и немного хрипло, словно отвык разговаривать.
— Я видел твои водостоки,— обратился он к Аллану.— Пока не наступило лето и вечерние дожди дают немного воды, они могут пригодиться, но когда станет жарко, вся вода будет испаряться еще до того, как ты проснешься утром.
— Я хотел просто попробовать...— объяснил Аллан смущенно.— Пока не придумаю что-нибудь получше.
— Вам необходим колодец,— сказал незнакомец.— Другого выхода нет. Но не так-то просто найти место, где нужно рыть.
Казалось, он хотел еще что-то добавить, но потом раздумал.
— Обязательно выкопаю колодец,— сказал Аллан.
То, как незнакомец говорил с ними, настроило Аллана на оптимистический лад. У него явно был немалый опыт жизни в этих местах, и, по-видимому, он согласился принять их как друзей.
— Думаю, что выкопаешь, если у тебя есть время.
— У нас обоих есть время.
— Вот и хорошо.
Аллан решился наконец задать вопрос, хотя считал, что спрашивать первым имеет право незнакомец.
— Давно ты здесь живешь? Незнакомец задумался.
— Скоро будет одиннадцать лет. С тех пор как перестал работать.
Он погрузился в раздумья. Очевидно, долгие паузы были присуши его манере разговаривать.
— Я врач, В Свитуотере у меня была небольшая практика... Он снова задумался.
— Да, я должен представиться. Фишер. Доктор Антон Фишер. Называйте меня Док. Извините...— Он смущенно улыбнулся.— Я порой забываю об этих маленьких формальностях. Здесь так редко приходится встречаться с людьми...
— Аллан Юнг,— сказал Аллан, протягивая руку.— А это Лиза. Моя жена.
Они пожали друг другу руки, и это рукопожатие означало немного больше, чем просто долг вежливости.
В первый раз незнакомец посмотрел на Лизу, улыбнулся и кивнул. Она тоже улыбнулась и опустила глаза. Только что вымытые волосы, словно огненно-золотое облако, окружали ее голову.
— Сколько тебе лет? —спросил он мягко.— Ты ведь еще совсем молоденькая.
— Восемнадцать,— прошептала Лиза, приятно смущенная его вниманием.
— И у вас есть ребенок. Я видел с вами маленького мальчика. Несколько раз я видел вас, когда ходил на прогулку.
— Да, сейчас он спит. Он немного нездоров.
— Надо обладать крепким здоровьем, чтобы выдержать жизнь на Насыпи, особенно когда начнется жара. Берегитесь ран и царапин, да, да, и вы тоже. Здесь много всякой грязи. Даже с самым простым воспалением нельзя шутить. У вас не завелись насекомые?
— Н-нет. Думаю, что нет. Но у нас водятся крысы.
— Ну, с крысами можно научиться ладить. С ними надо считаться, как с соседями. Удивительно умные животные. Но потом появятся блохи, вот погодите...
Пока Фишер говорил, он все время смотрел на Лизу, и она застенчиво избегала его взгляда, ибо именно сейчас, когда она стояла так близко, что могла прикоснуться к нему рукой, она впервые поняла по-настоящему, что он старый, старый в том смысле, что умеет смотреть твердым спокойным взглядом, излучающим дружелюбие и тепло. Лизе казалось, что доктор Фишер — человек счастливый и хороший. Лиза редко встречала старых людей, она никого даже не могла вспомнить. Надо сказать, что на улицах Свитуотера не часто появлялись старые люди (куда они только деваются?).
— Такая юная,— хрипло бормотал он словно про себя,— такая юная и уже мама такого большого мальчика. Но я совсем забыл о своих обязанностях хозяина,— воскликнул он вдруг уже другим, очень сердечным тоном.— Прошу вас, входите и познакомьтесь с Мартой. Не угодно ли чашку чая?
Они были ошарашены. Лиза неуверенно хмыкнула. Они не привыкли к подобным оборотам речи, а о приглашении к чаю знали только из книг, которые читали еще в школе. Чай. Как это старомодно. А здесь, на Насыпи, это звучит просто дико. Чем-то это напоминает их поездку в Плежер-Коув: гонг, собирающий гостей к обеду, и страшноватые пушистые кошки, играющие в траве... И в том саду тоже было очень много зелени, невероятно много зелени.
Но доктор Фишер стоял уже у дверей. Несмотря на массивную фигуру он передвигался сравнительно легко: на ногах у него были кеды. Он крикнул в комнату:
— Марта, выходи, у нас гости! — Потом повернулся и объяснил немного смущенно: — Моя жена выходит довольно редко, она не совсем здорова.
Однако они не поняли, почему на его губах появилась при этом виноватая улыбка: ведь каждый может заболеть.
И вдруг они снова услышали щебет той самой птицы: три долгих свистящих звука и трель, отчетливо и неожиданно прозвучавшие за ветхим сараем.
— Зеленушка!—воскликнул Фишер, и лицо его просветлело.—Это зеленушка. Все думали, что они давно вымерли, истреблены. Что их убили ядовитые опрыскивания и отравленное зерно. Живые изгороди уничтожены, лес и подлесок вырублены до основания. Даже по официальным данным, у нас больше почти не осталось мелких пташек. Но в этом саду...— Он простер руки, как бы обнимая густые заросли.— Здесь они живут и здравствуют. Вот уже более двадцати лет здесь все растет без вмешательства человека. Мы почти вернулись к первозданной, «природной» растительности. И животным здесь стало хорошо, во всяком случае некоторым. Здесь живут белки, кроты, я видел кроликов, постепенно сюда возвращаются птицы. Вокруг нас все растет, растет на развалинах старого...
В дверях появилась сгорбленная пожилая женщина. Она шла с трудом, опираясь на палку. У нее было суровое лицо с глубокими морщинами и темные глаза. Волосы были зачесаны назад и заколоты на затылке. Женщина была худая и вся какая-то бесформенная, платье до полу висело на ней как мешок.
— Марта, у нас гости! — громко сказал Фишер.— Подойди и поздоровайся с Алланом и Лизой. Они живут в фургоне на Насыпи.
Прищурив глаза, женщина ответила:
— Конечно, если вы считаете, что Насыпь — подходящее место для молодых людей, то добро пожаловать. Уж я-то во всяком случае знаю, на вашем месте...
— Марта! — добродушно прервал ее Фишер.
— Я говорю то, что есть на самом деле,— заявила она упрямо.— Пусть никто не подумает, что я живу на этой мусорной куче, потому что она мне нравится!
Она смотрела на мужа до тех пор, пока тот не опустил глаза, беспомощно махнув рукой как бы в знак протеста и покорности.
— А теперь заходите, я приготовлю чай, если там хоть что-нибудь осталось,— сказала она воинственно, повернулась и исчезла за дверью.
— Она ужасно страдает от подагры,— объяснил доктор, когда они замешкались немного у порога, не зная, стоит ли принимать столь странное приглашение.— Она совсем потеряла чувство юмора и стала капризной, как девочка. Но теперь ей лучше. Случается, она лежит целый месяц, а то и по нескольку месяцев подряд.
Они сидели у доктора Фишера в его маленькой комнате с низким потолком, пили прозрачный безвкусный чай с сахаром и ели сладкое печенье. Разговор не клеился и в основном касался практических вопросов. Как прожить на Насыпи? Прожить, пользуясь только тем, что может дать сама Насыпь? Доктор сказал, что он продает металлолом, детали машин, «антиквариат». Каждый месяц сюда приезжает человек на автофургоне и забирает все, что Фишеру удается раздобыть. Сырья не хватает, и правительство всячески поощряет переработку вторичного сырья; поэтому возник большой спрос на всевозможный металлолом. Что же касается таких вещей, как ножи, вилки, всякая домашняя утварь, винты, гайки, стальная проволока, водопроводные краны, соединительные муфты, электропроводка, сальники и всевозможные инструменты, то их Фишер продает владельцам лавчонок на Док-роуд. Подержанные вещи охотно покупают люди, у которых нет денег на новые, поэтому все больше народу стало промышлять починкой испорченных вещей. Бедность, которая раньше была невидимой, вдруг стала явной, хотя они живут в государстве всеобщего благоденствия и расходы на социальные нужды постоянно растут. Однако социальная помощь никогда не попадает в карманы тех, кто больше всего в ней нуждается, объяснял Фишер. Бедность нельзя втиснуть в какую-то схему. Теперь даже люди со средним доходом нередко попадают в категорию бедняков, и, наверно, им приходится особенно худо, потому что положение в обществе обязывает их соблюдать определенные условности...