— Пошли...

Он резко повернулся и крепко взял ее за руку. Вместе они осторожно двинулись по тропинке к берегу.

Они мало говорили в тот вечер, когда сидели по обеим сторонам теплой кирпич­ной печки, пили кофезаменитель и грызли печенье и шоколад, которые он купил в ларьке Свитнесса и разделил на порции так, чтобы хватило на всю неделю. Оба были задумчивы, так как старались представить себе, что означает для них это новое от­крытие.

— Выходит, на Насыпи мы не совсем одни,— сказал наконец Аллан озабоченно.

— Выходит... Но у него такое доброе лицо,— поспешно сказала Лиза.— Я увере­на, он очень хороший. Сходим к нему в гости?.. Может быть, завтра?..

— Посмотрим.

Ему было над чем подумать. Безграничная, почти противоестественная свобода, которой они до сих пор пользовались, вдруг оказалась ограниченной. С другой сторо­ны, ведь могут возникнуть обстоятельства, когда лучше быть не одним. Но все зависело от того, кем был и что собой представлял этот человек. Что ж, время покажет. Надо как следует все обдумать. Без спешки.

9

Вода, которую Аллан привез с бензозаправочной станции, уже на следующий день стала невкусной, и он охотно разрешил Лизе отлить немного из канистры, чтобы вымыть голову. Кроме того, им казалось, что воды у них теперь хоть отбавляй: полная двадцатилитровая канистра и еще каменная чаша, наполненная дождевой водой. Они довольно быстро научились сводить потребление воды до минимума.

Лиза стояла на коленях, наклонившись над железным тазом, который она нашла несколько дней назад, и намыливала голову последним куском мыла, захваченным из города (мыло было дефицитным товаром). Сегодня ей захотелось навести красоту. Именно сегодня, когда они, хотя об этом еще не было сказано ни слова, собрались пойти в гости. Наблюдая, как Аллан нервничает, то и дело поглядывая на бухту и бе­рег, Лиза понимала: они обязательно должны сходить туда еще раз и узнать, что этот человек там делает, что он собой представляет и вообще — «друг» он или «враг»...

Друг или враг? Со вчерашнего дня, когда она, затаившись, наблюдала, как он тру­дится возле старой машины, с той минуты, когда увидела его доброе лицо и красивые руки, у нее не было никаких сомнений в том, что этот пожилой человек — друг. Ей даже стало спокойнее при мысли, что он тоже живет на Насыпи, совсем недалеко от них, и стоит ей залезть на эту груду старых автомобильных покрышек, как она увидит его дом.

Аллан чинил окно в фургоне. На бензоколонке он раздобыл прозрачный пластик и клей. На складе валялось множество вещей, и казалось, теперь не было никого, кто бы отвечал за их сохранность. Когда Аллан забирал оттуда нужные вещи, ему даже в голову не приходило, что он ворует. Для него понятие «воровство» было неразрывно связано с тем, чем занимались власти, и приобретало совершенно иное содержание, когда речь шла о людях неимущих, лишенных самого необходимого. Аллан работал быстро, но крайне рассеянно; мысли его были далеко: «Да, надо пойти туда и разуз­нать об этом человеке, познакомиться с ним, обменяться опытом — если только он не бездомный бродяга, обыкновенный старый маразматик или просто алкоголик, допив­шийся до чертиков, что, пожалуй, вероятнее всего. Но и в этом случае нам надо как-то договориться, наладить нечто вроде сосуществования. На Насыпи никем нельзя пре­небрегать. Здесь каждый что-то значит».

Аллан взглянул на узкую спину Лизы, склонившуюся над тазом. Она выливала себе на голову последние пригоршни воды, желая смыть остатки мыла с кудряшек. Он никак не мог понять, чему она так радуется и чего ждет от этой встречи. Раньше, когда они жили в Свитуотере, она не проявляла ни малейшей склонности заводить новые знакомства.

Жар у Боя прошел, но он был еще очень слаб и потому не протестовал, когда родители сказали ему, что пойдут немного прогуляться, а он пусть лежит и отдыхает, пока они не вернутся. Бой даже не спросил, куда они пойдут; он сразу же задремал, и приятные сновидения тотчас унесли его в фантастическую страну, где все было окра­шено в цвета фосфора и серы. И во сне и наяву Бой мечтал о человеке — Человеке. Все его помыслы были сосредоточены на Человеке. Человек был его великой тайной, быть может первой в жизни тайной. Что-то подсказывало ему, что он ни в коем случае не должен рассказывать о Человеке ничего и никому. Человек был чем-то столь пре­красным и удивительным, что нельзя было подпускать к нему посторонних. Бою гре­зился Человек, который лежал, распростершись на земле под грудой размокших кар­тонных коробок, и спал. Одна рука у него была приподнята и как бы приветственно махала ему, Бою,— большая сильная рука с кольцом, которое тускло поблескивало, глу­боко врезавшись в палец. Бою снилось, как он собирает золотые пуговицы с одежды Человека. Под коробками лежал большой взрослый мужчина — большой, плотный, взрослый мужчина, который одной рукой закрывал лицо, словно спал. Словно в любой момент мог проснуться. Но от его одежды вдруг отвалились пуговицы, и пуговицы эти были золотые. Бою снилось, как он собирает золотые пуговицы, а Человек, который принадлежал ему, был его находкой, его сокровенной тайной, лежал тихо-тихо и раз­решал Бою делать все, что ему заблагорассудится, не смотрел на него строго и не бранил понапрасну...

При дневном свете запущенный сад вовсе не казался загадочным и таинственным. Хилые декоративные растения отчаянно пытались высвободиться из мертвой хватки сорняков. Дикие розы протягивали к Аллану и Лизе свои цепкие побеги, сплошь по­крытые острыми шипами. Несколько поваленных ветром деревьев растопырили во все стороны вырванные из земли корни. Под листьями папоротника темнела узкая тропин­ка. Заскрипели ржавые ворота. Труба — первое, что они вчера увидели,— вся заросла мхом и совсем не казалась такой величественной, как вчера вечером.

Они нашли тропу, ведущую вокруг развалин некогда роскошной виллы к флигелю, который время почему-то пощадило, во всяком случае он не был так разрушен, как остальная усадьба. Все было обвито вьющимися растениями. Крышу покрывали плети дикого винограда. Из всех щелей в стенах выползали зеленые стебли. Мельчайшая пыль словно пудра покрывала листья лилий, окаймлявших небольшое углубление в земле, которое, судя по всему, когда-то было плавательным бассейном.

Хотя сейчас, при свете дня, Аллан больше не боялся встречи с незнакомцем, он шел очень медленно и остановился, когда они приблизились к дальнему углу флигеля, за которым, очевидно, находилась входная дверь — если она была. Сегодня это место казалось таким пустынным и заброшенным, что Аллану трудно было даже предста­вить себе, будто вчера вечером он видел здесь свет и кого-то, ходившего по комнате.

— Ну пошли...

Рука Лизы нетерпеливо прикоснулась к его плечу. Больше медлить было нельзя.

Как только они повернули за угол, Аллан действительно увидел дверь, которая была чуть приоткрыта. В щель они разглядели край ковра (или тряпичного полови­ка?), покрывавшего красные (отполированные до блеска!) кирпичные плитки. Перед дверью, на небольшой утоптанной площадке среди моря травы (возможно, когда-то это был газон), стояла качалка, покрытая аккуратно сложенным потертым пледом. Немного дальше, там, где кончалась стена дома, они увидели ветхую деревянную пристройку — три стены под крышей из ржавой гофрированной жести. Внутри можно было увидеть самодельные полки и множество коробок и ящиков, которые стояли ровными рядами; на стенах в идеальном порядке висели всевозможные инструменты, свернутые витком канаты, приводные ремни, большие зубчатые колеса и другие де­тали машин. Здесь же лежала груда ржавого железа. Перед этой пристройкой спиной к ним стоял на коленях человек ичто-то сосредоточенно делал. Лиза сразу же узнала его и прикоснулась к руке Аллана.

Некоторое время они стояли и молча смотрели на эту совершенно неожиданную картину: аккуратно прибранный дворик, сарай для инструментов, качалка и озаренный солнцем старик, весь ушедший в свою работу. Внезапно какой-то необычный звук на­рушил царившую здесь мирную тишину: щебет. Что-то вроде птичьего пения. Четыре долгих свистящих звука, а за ними — трель. Ни Лиза, ни Аллан никогда не слышали такого пения. Странного и в то же время пленительного. Незнакомец тоже услышал щебет, выпрямился, поднял голову, и тут Аллан почувствовал, что наступил решаю­щий момент,— он сделал шаг вперед и откашлялся. Незнакомец повернул голову и пристально посмотрел на них. Его круглые очки держались на резинке, обвивавшей голову. Рубашка была до того изношена, до того выцвела от стирки и солнечных лу­чей, что теперь уже никто не мог бы определить, какого она была когда-то цвета. С некоторым трудом незнакомец поднялся на ноги и пошел навстречу Аллану и Лизе.