— Губа у тебя, парень, не дура, — усмехнулся командир, переглянувшись со своим комиссаром.

— А что ты умеешь делать?

— Снаряды подносить.

— Гм… не очень–то много. Сколько тебе лет?

— Семнадцать. — Боясь, что ему откажут в службе на бронепоезде, Игорь стал горячо доказывать, дескать, он в два счета изучит и пулемет, и пушку, и все что угодно. Его поддержал убеленный сединами комиссар:

— Парень вроде хороший. Давай возьмем.

Капитан вздохнул и согласился. Видно, всколыхнулась в памяти собственная молодость, промчавшаяся вот в таком же бронепоезде по рельсам гражданской войны.

«Да–вай возь–мем! Да–вай возь–мем!» — выговаривают колеса под днищем платформы в унисон с мыслями юноши. Игорь потянулся, взглянул в небо. Оно сизое от жары. В нем одиноко парит не то орел, не то коршун. «Ему что война, что нет», — подумал юный пулеметчик и вдруг увидел рядом с коршуном пару желтобрюхих стервятников.

— Воздух! — крикнул он что есть силы и ухватился за ручки турельной установки спаренных «максимов». Тотчас стук колес потонул в грохоте пушечных выстрелов и трескотне зенитных пулеметов. Казалось, небо не выдержало солнечного накала и взорвалось подобно паровому котлу от избытка внутреннего давления. В этой невообразимой кутерьме, когда вражеские самолеты с методической очередностью пикировали на несущийся на всех парах бронепоезд, никто из экипажа не заметил, как замаскированный ветками в саду моздокского предместья немецкий танк поднял над плетневой оградой смертоносное жало своего орудия и плюнул огнем в зеленый панцирь паровоза.

К моздокскому вокзалу бронепоезд дотянулся по инерции.

— Ах, черт! — выругался машинист–грузин, выскакивая из люка и заглядывая в рваную дыру на броневой обшивке паровоза. — Тягу разворотило.

Окруженный подчиненными, подошел к паровозу командир бронепоезда.

— Неужели ничего нельзя сделать? — спросил он у машиниста.

— Почему нельзя? До вечера сделаем, чтоб так ударило по голове его папу, — пожелал разгневанный грузин коварному немцу и плюнул в пробоину.

Командир помрачнел: что ты будешь делать! Там, под Прохладным, ждут их помощи прижатые к реке три наши пехотные дивизии, а они не могут сдвинуться с места.

— В самый раз приехали, — услышал он чей–то с кавказским акцентом радостный голос и оглянулся. Широко шагая через рельсы, к бронепоезду направлялся саженного роста молодой летчик с каской на голове.

— Теперь нам клейсты не страшны, — улыбнулся военный в летной форме и, безошибочно определив командира бронепоезда, отдал ему честь. — Командир роты гвардии старший лейтенант Дзусов, — представился он молодцевато.

Бородавко пожал руку. Продолжая хмуриться, ворчливо спросил:

— Чему радуешься, старлей?

Дзусов улыбнулся еще шире.

— Вашему приезду, дорогой. Ведь у меня в роте… — он наклонился к уху капитана, — кроме пэтээров и бутылок с КС ни шиша за душой, а на мои позиции прет целый танковый корпус. Да мы же теперь у вас, как у Христа за пазухой. Если патроны нужны, берите, пожалуйста, сколько хотите — вон они навалены у пакгауза. Только чуть–чуть продвинь свою крепость вперед к семафору, оттуда вам будет удобнее бить но фашистам.

— За патроны спасибо, — проворчал капитан отводя от радостного комроты угрюмые глаза, — но… нас в другом месте ждут.

У Дзусова погасла улыбка на его горбоносом, с раздвоенным подбородком лице.

— В каком еще месте? Тут вот и есть то самое место. Утром уже побывали у нас гости. Видишь, стоит один, подбитый?

— У меня приказ: поддержать отступающие соединения под Прохладным.

— Воллахи! Какой там Прохладный, когда здесь скоро жарко будет. Немцы заняли Павлодольскую, а он в Прохладный собирается, — удивился Дзусов. — Становись у семафора. Моздок надо защищать, а не Прохладный. С часу на час с Русского хутора попрут на нас танки. Я ведь русским языком говорю, с разведкой противника сегодня бой вел.

— Не могу, — вздохнул командир бронепоезда. — Приказ есть приказ. Малыгин! — позвал он стоящего неподалеку с группой бойцов юного пулеметчика. — Запасись патронами для своей турели и всем остальным передай. Не обессудь, старшой, — повернулся вновь к горячему осетину. — И рад бы помочь, да у самого штаны трещат по всем швам. Вот паровоз вышел из строя…

— Прощай, капитан, — ответил погрустневший комроты. — Желаю успеха. А паровоз вон там за вагонами стоит, теплый еще… Ребята мои к нему за кипятком бегают.

Это был несуразный с виду состав: спереди и сзади зеленые бронированные вагоны, а посредине — обычный черный паровоз. Но в то горячее время, когда на станции рвались подожженные авиацией противника цистерны с горючим, а за кладбищем гвардейцы 9‑й роты ожидали повторную атаку танков генерала Вестгофена, никто не обратил внимания на такой диссонанс. Натужно пыхтя, ничем не защищенный паровозик потащил бронированную громаду на выручку пехоты, заведомо зная, что назад уже пути не будет…

Бронепоезд успел отойти за черту города всего лишь на полтора километра, за полосатую будку путевого обходчика.

— Смотри, Игорь! — крикнул второй номер пулеметчик своему командиру, показывая на лощину, по которой двигалось наискосок к железнодорожному полотну множество зеленых коробок. Малыгина — словно магнитом притянуло к ручкам пулеметной установки. Он рывком бросил ее в горизонтальное положение. Но откуда–то налетели вновь самолеты, засвистели бомбы, и Игорь перенес огонь пулеметов в небо. Бой разгорался не на шутку. «Юнкерсы» пикировали один за другим, не давая ни минуты передышки. Игорь не успевал проводить очередью один, как уже нужно было встречать другой. Поезд остановился. Пробитый снарядами паровоз свистел во все стороны горячим паром. Но и танкам не поздоровилось в эти первые минуты боя. Они вспыхивали и кружились на месте, словно облитые керосином крысы.

— Ага! Это вам не у Проньки! — кричал в азарте Игорь, перенося огонь спарки с самолета на спрыгивающих с танков и бегущих по полю автоматчиков.

— Один, два… пять… десять! — считал вслух Володя Забавин горящие машины врага, подавая ленты с патронами, в то время как бронепоезд № 20 доживал свои последние минуты. Уже переломилась от прямого попадания бомбы станина одной из платформ, осев на полотно дороги. Зловещим факелом полыхает закрепленная в тендере паровоза цистерна с мазутом. На 2‑й бронеплощадке пылает живым костром облитый мазутом расчет зенитной счетверенной установки вместе с командиром своим Александром Авертьяновым, уроженцем города Тбилиси. И сам бронепоезд весь в огне и дыму, хотя продолжает еще разить наступающие танки.

Все меньше остается в вагонах целых отсеков. Перед глазами у Игоря сплошные фонтаны из песка и гравия. Над головой дикий вой самолетов. Во рту кисло от нестерпимого грохота.

— Прыгай! — донесся сквозь него истошный голос заряжающего, — а то расшибет сейчас.

Игорь перехватил горячечный взгляд товарища: к их поезду несся на всех парах тоже окутанный дымом 19‑й так называемый легкий бронепоезд, оставленный капитаном Бородавко в станице Ищерской. «Ослеп он, что ли?» — мелькнуло в сознании. Он протянул руку вверх, чтобы поправить прицел и тотчас уронил ее, пробитую пулей. В следующую секунду, выброшенный чудовищным толчком в открытую Забавиным дверь, он ткнулся головой в песок и без сознания покатился по крутой насыпи.

Они встретятся через тридцать три года в Моздокском краеведческом музее, два ветерана Великой Отечественной войны: старший инженер Белгородского витаминного комбината Игорь Алексеевич Малыгин и заведующий отделом моздокского райпромбыткомбината Григорий Николаевич Дулаев, пролившие свою кровь в один и тот же день на одной и той же насыпи. Один — на восточной окраине Моздока, другой — с западной его стороны.

Евстратов добрался в партизанский отряд к вечеру. Одурев от жажды и долгой езды на костлявой хребтине брошенной кем–то в степи лошаденки, он ввалился в кошару и первым долгом попросил у сидящих на рештаках партизан воды.