– Ах да! Как же так! Наше благородие оставили без должного внимания! Все глядели на нуониэля, а про великого рыцаря Ломпатри как-то позабыли. Не то, что убегающий от разбойников Гвадемальд.

– Господин Гвадемальд передал в ваше распоряжение одну бочку своего чудесного эля, – весело напомнил Воська о подарке вирфалийского рыцаря, чтобы разрядить обстановку. – Он замечательный человек. Надеюсь, у него всё будет в порядке.

Закич подошёл к столу и сел напротив Ломпатри.

– Я всё пойму, господин рыцарь, – ехидно начал Закич, – ты только скажи мне, за что ненавидишь простого мужика.

– Дал бы я тебе кулаком по шапке, да розгой по мягкому месту, – ответил Ломпатри. – Твоё дело – за конями ходить! Что же ты думаешь, Закич, это сюзерены виноваты в том, что вы – мужики – по скотски живёте? Короли повинны в том, что бьёте жён, напиваетесь до полусмерти, дерётесь из-за денег ни на жизнь, а на смерть? Неужто, рыцарей вина в вашей глупости и нежелании постигать неизведанное, расти над собой? Вы же сами предпочитаете грязь и разврат. Гвадемальд вызывает у меня уважение, потому что поднялся над тленным, и посвятил себя стяжению славы и благочестия.

– Кому, господин рыцарь, ты предлагаешь хлеб сеять, коль все стяжать будут?

– В чём же ещё благочестие, если не в честной работе на земле?

– А может, мы это у Воськи спросим? – предложил в ответ Закич. – Что скажешь, слуга рыцаря?

Воська пожал плечами. Он глянул на нуониэля скромно стоящего у двери. Сказочное существо сделало несколько знаков Воське.

– Что? – спросил Ломпатри.

Нуониэль указал на всех присутствующих, сделал ещё несколько движений руками и, в конце, очертил пред собою в воздухе большой круг.

– Говорит, что мы задаём слишком много вопросов, – сказал Воська рыцарю. – Не привык он так.

Ломпатри и Закич промолчали. Каждый вдруг вспомнил напутствие Гвадемальда о хвори-проклятии, делающем так, что люди задавали бессмысленные вопросы.

– Вспоминает, поди, наш господин нуониэль. И поправляется, и вспоминает, – заулыбался Воська, но тут же осёкся, заметив хмурый взгляд своего хозяина.

В горницу постучали. Нуониэль отворил старую скрипучую дверь, и на пороге появились крестьяне. Они принесли путникам немного хлеба, молока и репы. Хлеб был свежим из нынешнего зерна. Мягкие корочки быстро вернули путникам сытость и силы. Настроение у Ломпатри улучшилось, и он решил наведаться в общий дом – потешить себя наблюдениями за немытой челядью. Однако разговор в общем доме оказался далеко не таким, как хотелось рыцарю.

Когда путники переступили порог общего дома, солнце уже скрылось за лесом, который хорошо просматривался отсюда с холма. Горница освещалась только печкой, каганцами по углам и восковыми свечами, зажжёнными рядом с пенатами. Народу пришло совсем немного. В женском уголке одиноко пряла пряжу старуха, тихонько мыча грустный напев. Староста деревни сидел во главе стола напротив печи. Рядом на лавках сидела горстка мужиков, среди которых был и Мот. Ломпатри сел против старосты у печи, а его спутники сели вдоль стола напротив мужиков.

– В деревне нет ни одного человека, который бы не задавался сейчас вопросом, для чего в наши Степки явился благородный рыцарь, – сказал староста Бедагост. – Я не такой глупый, чтобы не понимать, зачем в эти края приходят люди. Мне даже не нужно спрашивать у людей, что им здесь надо. Уже много лет путники в ответ на подобный вопрос несут околесицу. Они не любят признаваться в том, что идут к Нему. По мне так нету ничего зазорного в том, чтобы стремиться заполучить сокровища Дербенского Скола. Был бы я молодым, нет да нет, а махнул бы на всё рукою, и только бы меня и видели! У тебя есть телега, двое слуг и нелюдь-воин. Мне всё ясно безо всяких слов. Только вот Мот уже час талдычит мне, что ты рыцарь, а у рыцарей не всё так просто. Вот и пришла мне в голову мысль, спросить тебя – ты действительно рыцарь, али нет?

Ломпатри помедлил с ответом. Он смотрел старосте Бедагосту в глаза и хмурил брови. Вопрос старого крестьянина оказался для него не так-то прост.

– Зачем ты путаешь их? – обратился к старосте крестьянин Мот. – Это ненужный вопрос. Надо другое спросить!

Староста Бедагост положил руку Моту на плечо, чтобы тот успокоился. Крестьянин тяжело вздохнул и запустил пальцы в свои нестриженые, свисающие на лоб рыжие волосы.

– Будет тебе, Мот! – одёрнул его сосед справа. – Пущай ответят.

– Как вам уже говорил мой слуга, – начал рыцарь, – Моё имя Ломпатри. И да, король Хорад однажды, много лет назад, наградил меня рыцарским титулом по праву рождения.

– Это может быть и так, – сказал Бедагост, – но мой вопрос трошки иной.

– Ты волен задавать вопросы, как вздумается. Я волен отвечать по своему усмотрению, – ответил Ломпатри.

Староста засмеялся. Его пробрал неистовый хохот такой силы, что бедный старик, в конце концов, просто закашлял. И теперь уже Мот положил руку на спину старосте, чтобы тот успокоился.

– Ты боишься моих вопросов? – тяжело дыша, прокряхтел Бедагост.

– Я не боюсь твоих слов, старик, – ответил Ломпатри.

– Но я ведь действительно только и делаю, что задаю вопросы! Тебе не кажется это странным?

– Мне рассказывали, что тут все очень любят задавать странные вопросы.

– Да, – заулыбался старик, – очень многие думают, что дербенские крестьяне сошли с ума и их вопросы не имеют смысла. Есть страшное поверье, будто бы дербенские вопросы могут лишить тебя разума. А знаешь, почему сюзерены считают крестьянские вопросы проклятыми?

Воська беспокойно подвинулся к Ломпатри и склонил к нему голову:

– Это он тоже спросил, – прошептал слуга. – Это тоже вопрос! Странный какой-то. Не стоит на это отвечать, господин Ломпатри.

– Не страшись, рыцарь, – продолжил Бедагост. – Я сам отвечу. Приближённые короля и благородные рыцари не понимают наших вопросов, потому что не хотят их понимать. Они не хотят слышать наш крик о помощи. Они ходят с нами по одной земле, но живут в другом мире. Это мир каменных замков с сотнями солдат, пускающими стрелу в каждого, кто подойдёт достаточно близко. Какое им дело до наших нужд? Тогда как нужда у нас давным-давно одна – знать, когда же вы, честные и благородные рыцари, наберётесь храбрости, убьёте поганых разбойников и вернёте нам наших родичей, гибнущих в штольнях.

Последние слова староста сказал достаточно громко. Старуха, занимавшаяся пряжей в углу, перестала мычать свою унылую песню. В горнице повисла продолжительная тишина.

– Что за штольни? – спросил Ломпатри.

– Последний налёт случился этой седмицей, – сказал Мот. – Бандиты забирают людей из деревень и отводят их к Сколу. Там наши работают кайлом, пока не умрут. Бандиты пытаются откопать сокровища Скола. Работа тяжёлая и опасная. Сначала угоняли всех. Так сталось с Двиной – деревней на закат. Только как понадобились им ещё люди, неоткуда брать стало: умерла деревня. Теперь прореживают деревни, як бабка грядки: берут чуток, а прочих оставляют в покое. Видать, смекнули, что эдаким способом мы дольше протянем. Но теперь они забрали самое ценное – детей. Мою малышку Унди увели.

Мот стукнул кулаком по столу и смолк: горе сдавило ему сердце.

– Не горячись, Мот, – сказал Бедагост – Вернём мы наших крох. И Унди твою вернём, и Чураю, дочь Кера, Тису, славное дитя доброго Венда, будь он храним тёплыми ветрами, Квету и Далину, дочурок Влока, Драгу, единственное чадо покинувшего нас Идара, Всенежу – жену Молнезара. Коль благородства от благородных ждать не приходиться – сами воротим!

– Эк, ты старик дал маху! – заговорил вдруг Закич. – К пустому столу пригласил и в чёрствости коришь!

– Ты, Закич, – оборвал его Ломпатри, – опосля гвадемальского эля напьёшься. А вам, деревня, я сам отвечу и без хмеля и без соли. Хотите ничтоже сумняшеся своими силами пленных возвращать – помогай вам свет. Мало, что втуне. У разбойников, как судить могу, дело поставлено на широкую ногу. Всех, кого забрали, малые, говорите?