– О чем ты хочешь поговорить? – спросил он таким низким голосом, что послал мурашки по моему позвоночнику.

Я отодвинулась на пару сантиметров.

– Эм, я… э…о Шекспире?

Джеймс улыбнулся и тоже отстранился.

– Хочешь поговорить о Шекспире?

– Ладно, нет. Но я иначе взглянула на «Ромео и Джульетту».

– Я полностью провалился в этом, – сказал он. – Мы должны увидеть это на сцене когда-нибудь, с настоящими актерами…

Еще одна вещь, которую я не могла себе позволить. Я посмотрела на тарелку, которую официантка только что поставила передо мной: сочный бургер и гору горячего картофеля фри. Я и не понимала, как сильно деньги управляют нашей жизнью, каждым действием, каждым разговором. Избежать невозможно.

– Иногда в парке дают бесплатные спектакли, – тихо сказал Джеймс. – Или мы можем пойти на кладбище и прочитать строки друг другу. Или… – он замолчал, медленная улыбка приподняла уголки его рта. – Я читаю строки, ты их поешь.

– Не-а, – я покачала головой. – Ни за что.

– Ну же, – парень встряхнул бутылку кетчупа и выдавил немного на тарелку. – Я хочу услышать, как ты поешь еще раз.

– Не могу.

– Почему?

Я обмакнула картошку в кетчуп и откусила кусочек.

– Я боюсь.

– Меня?

– Нет. Себя.

Я сказала абсурдную вещь, но Джеймс не посмеялся надо мной и не отпустил шутку на этот счет. Кажется, он понял, или, по крайней мере, не понял меня неправильно.

– Трудно объяснить, – сказала я.

Парень прекратил есть и смотрел на меня, слушая.

Я заглянула в его светло-голубые глаза.

– Проходило шоу талантов, когда я училась в пятом классе, не только для пятиклассников, – начала я. – Это было большое событие, в котором принимал участие весь школьный округ, дети намного старше меня; оно проходило в огромном зале. Я написала песню, и репетировала ее в течение нескольких месяцев. Каждый вечер перед сном я представляла, как я бы вышла на сцену и прекрасно сыграла и спела, а все аплодировали, а я выходила на поклон вновь и вновь. Но я споткнулась по пути на сцену, самую малость. Возможно, никто даже и не заметил, но я начала думать, как уже облажалась. Я хотела, чтобы все было идеально. Тогда я увидела, что все смотрели на меня, и занервничала, а я никогда не чувствовала такого, пока репетировала. Все было не так, как я себе представляла. И я подумала: «Вот теперь я точно все испортила». И чем дольше я там стояла, тем хуже становилось. Тогда я действительно все испортила. Полностью застыла на сцене. Я едва могла дышать. Какой-то ребенок увел меня со сцены.

– Но ты была маленькой, – утешил Джеймс.

– Я это знаю, но не могу от этого избавиться, – сказала я. – Сцена и зрители – то, что положило начало. Остальное кроется здесь, – я похлопала себя по голове. – В моей голове. Это я. Мое горло сомкнулось. Я даже не могу петь близнецам перед сном, потому что кто угодно может услышать меня сквозь стены.

– Ты пела в оркестровой комнате, перед Ризой, и... ты знаешь, – Джеймс понизил голос, – тем жутким парнем в кладовке.

Я попыталась улыбнуться.

– Да, но я не знала, что ты там был. А Ризу я знаю всю свою жизнь.

– Но ты пела.

– Едва ли. Мне пришлось притвориться… – я заколебалась от неуверенности, следует ли доверить ему весь масштаб своей странности.

Парень потянулся через стол, чтобы провести большим пальцем по моей руке.

– Притвориться?

– Пришлось представить себя на кладбище, – сказала я. – Поющей надгробиям.

Джеймс улыбнулся до ушей.

– Мой прием с надгробиями сработал?

– Да, – пробормотала я. – Но я не знаю, смогу ли снова так себя обмануть. И теперь моя подруга Молли хочет, чтобы я выступила на музыкальном вечере.

– О, – сказал он. – Поэтому ты была там?

Я кивнула.

– А публика была жуткая?

– Нет, – ответила я. – Они поддерживали, честно говоря.

– И ты все еще полагаешь, что совершенство является одним из требований музыкального вечера?

Я пожала плечами. Это не то, что я требовала от кого-либо, но то, что ожидала от себя. Мне не известно почему.

Джеймс наклонился над столом.

– Ладно, план таков. Ты идешь на музыкальный вечер. Никому не рассказывай об этом. Просто приди и спой надгробным камням. Напиши песню о несовершенстве, а потом испорти все к черту. Сделай это для себя.

Я покачала головой.

– Не знаю. Я подумаю.

Парень сделал очередной глоток молочного коктейля, и я наклонилась, наши носы почти коснулись. Его волосы упали на глаза, и он отбросил их.

– Серьезно, – сказал Джеймс. – Если последний звук, который я услышу, будет твое пение, то я умру счастливым.

Я не знала, как на это реагировать. Моя семья и Риза говорили мне об этом годами, а теперь и Молли тоже. Быть может, я могла начать верить в то, что это правда. Я отвела взгляд, так чтобы он не видел, как на мои глаза наворачиваются слезы.

– Перебор?

– Нет, – ответила я. – В самый раз.

Глава 32

Субботним вечером я уснула безумно счастливой после встречи с Джеймсом, но воскресным утром радость испарилась. Риза меня ненавидела. Я продолжала звонить ей, чтобы еще раз извиниться, а что еще я могла сказать? Я ей солгала. Она вправе злиться.

После завтрака я решила прогуляться по окрестностям и заметила Молли. Она сидела на крыльце у своего дома: небольшого, но милого. Двор был аккуратно подстрижен, а под окнами висели горшки с цветами. Девушка улыбнулась, когда я к ней подошла.

– Приветик, соседка.

– Привет, – сказала я. – Я могу видеть твой дом из своей спальни. Я указала на окно на чердаке, которое возвышалось над приземистыми домами. Молли заехала за мной в пятницу вечером, так что я не была уверена, какой именно дом был ее до сегодняшнего дня.

Она вытянула шею в сторону, чтобы увидеть мое окно.

– Оу. Круто.

– Ленни называет это «Дерьмобашней».

Я поморщила нос.

Молли улыбнулась.

– По крайней мере, у тебя вид из окна открывается.

– Роскошный лейксайдовский пентхаус с великолепной панорамой, – проговорила я с преувеличенным энтузиазмом, словно зачитывала рекламу о недвижимости. – Ультра-коричневый фасад скрывает грязь!

Молли отвела руку в сторону, чтобы презентовать свой дом.

– Прелестный дом на колесах, скудно замаскированный, чтобы не казалось, что он принадлежит трейлерному парку!

Я засмеялась.

– Все совсем не так!

– Да? – спросила девушка, поднимаясь и показывая мне следовать за ней. – Подожди, пока не увидишь роскошный интерьер.

Мы вошли внутрь, а там все изящно отделано, но от глаз не скрыть, что это трейлер, как только заходишь внутрь. Он – длинный и узкий. А в конце комната Молли. Мы прошли через гостиную, кухню и ванную, когда девушка вела меня к себе в комнату; и у меня отвисла челюсть, когда я встала посреди и огляделась. В отличие от серого декора моего чердака, явно вызывающего ощущение, что я не намерена там надолго оставаться, комната Молли была произведением искусства. Молли создала коллаж из изображений и слов прямиком на стенах. Там были стихи, цитаты, строки из книг. Это был кокон самовыражения, печали и радости, и всего, что между ними.

– Вау. Просто потрясающе!

Я оглядела стены, вместе с тем читая цитаты Марка Твена и доктора Сьюза, Эмили Дикинсон и Чарли Брауна. Я указала на ту, которая не была никому присвоена:

«Реальность – для людей, которым недостает воображения».

– Чьи это слова?

– Анонима, – ответила Молли. – Анонимам есть много чего сказать.

Одни цитаты были написаны карандашом или маркером, другие – аккуратно благодаря трафаретам. Окружены они были красочным дизайном, похожим на непростой танец змей и виноградных лоз, и фейерверков.

– Моя любимая на данный момент.

Девушка указала на строчку, красиво написанную фиолетовыми чернилами.

Пикассо.

– Я бы хотел жить как бедный человек с деньгами, – прочитала я.