Мы пробовали уговорить его переехать обратно к дяде Джо и тете Элизабет или пожить у меня. Но он отказался, предпочитая жить в одиночестве в своем депрессивном арендованном доме, а не в окружении семьи, которая хотела помочь ему. Я навещал его несколько раз в неделю после работы — как и наш дядя, — но особой радости эти визиты ему не приносили. Я всегда думал, что хуже смерти нет ничего. Но теперь не сомневался, что ее ожидание — тяжелей во сто крат.

По дороге я еще раз набрал его. Опять ничего. Джейс звонил мне утром и даже оставил сообщение, но я был на встрече, поэтому звук на телефоне был отключен. Когда я снова воспроизвел его, в животе дернулось тошнотворное чувство.

Бро… Десять секунд тишины.

Я никогда не держал зла на тебя из-за Саммер. Несколько глубоких вдохов. Ему было тяжело говорить.

Просто хотел убедиться, что ты это знаешь. Еще одна пауза.

Люблю тебя, мужик.

Болезнь Хантингтона повлияла на его разум — на то, как он думал и о чем. У него стали случаться частые перепады настроения. Я прочитал достаточно литературы, чтобы воспринимать это как норму, однако что-то в его голосе сообщило, что я услышал не просто случайные мысли во время спада. Мы с Саммер не общались уже несколько лет. Хотя я признался брату о своих отношениях с Саммер, почти сразу после его выписки из больницы я порвал с ней. Почему он вспомнил об этом сейчас? Он будто хотел, чтобы после его смерти меня не отягощало бремя вины. Боже, хоть бы я ошибался…

С каждой милей дурное предчувствие нарастало, и я все сильнее давил на педаль. Когда я съехал с магистрали, то понял, что еду со скоростью девяносто пять миль в час. Вместо получаса я добрался до Джейса за двадцать минут.

Брат не открыл мне, хотя я даже не дал ему этого сделать, поскольку впустил себя сам — с помощью ключа, который он дал мне в прошлом году.

— Джейс!

Тишина.

— Джейс!

Нет ответа.

Я несколько раз сжал и разжал кулаки. Такие холодные. Мои руки были очень холодными.

Кухня. Никого.

В гостиной тоже. Как и в столовой.

Дверь в спальню была распахнута.

Пусто.

Прятаться в маленьком доме было особенно негде.

Во дворе его тоже не оказалось.

Возвращаясь по коридору на кухню, я заметил, что дверь в ванную закрыта. Когда я встал перед ней, волоски на моей шее встали дыбом.

Фак. Я свожу себя с ума.

Глубоко вдохнув, я постучался.

— Джейс. Ты там?

Тишина.

Я постучал еще раз. Дверь от стука открылась.

И я оцепенел.

У меня прервалось дыхание.

Земля ушла из-под ног, а сердце раскололось на части.

Нет.

Нет.

— Неееет! — закричал я.

Я бросился к обмякшему телу брата, которое свисало с веревки, привязанной к креплению на потолке. Он снял лампу, чтобы дотянуться до балки.

В панике я приподнял его, чтобы ослабить веревку.

Глаза Джейса были открытыми и выкатились из орбит.

Губы и лицо посинели.

В уголках рта запеклась кровь.

Но я отказывался верить в то, что уже слишком поздно.

— Нет!

— Нет!

— Ты не мог...

Я держал его очень долго, не желая, чтобы веревка затянулась на его шее сильнее.

Я не мог отпустить его, чтобы обрезать веревку.

Я не мог отпустить его, чтобы позвать кого-то на помощь.

Я не мог отпустить его, чтобы проверить, есть ли у него пульс.

Я не мог его отпустить.

Просто не мог...

ГЛАВА 34

Хантер

Настоящее

Две недели спустя

Черт, это оказалось гораздо сложнее, чем я ожидал.

Сидя в садовом кресле на заднем дворе Анны и Дерека, я наблюдал за Наталией, которая общалась с группой женщин, и гадал, видят ли окружающие то же, что вижу я. Может, они были ослеплены ее красотой: ее яркой улыбкой, ее длинными ногами с крепкими, но все равно очень женственными икрами, ее платьем, которое было закрытым, но выглядело сексуальней любых откровенных нарядов. Но когда ранее она со мной поздоровалась, и наши взгляды на миг пересеклись, то перед тем, как она убежала, я успел кое-что заметить. Под всеми этими слоями красоты и лоска скрывалась боль. И я ненавидел себя за то, что причиной тому был я сам.

Я допивал вторую бутылку минеральной воды, остро желая, что в ней был алкоголь. Но после недели беспробудного пьянства — черт, такого со мной не случалось со времен смерти Джейса, — Дерек взял с меня слово, что на крестинах я буду трезв. Я не мог его подвести.

Друг сидел в кресле рядом со мной, держа на руках свою спящую красавицу в белом платьице, подол которого свисал до самой земли.

— Знаешь, моя жена подаст на развод, когда узнает.

— О чем ты?

Он одарил меня выразительным взглядом, который просил не придуряться.

— А она точно узнает. Анна могла считать тебя вечным мудилой, который не хочет попасть жене под каблук. Но нет. Ты все испортил. С того вечера, когда ты напился и говорил о Джейсе, она стала считать тебя сломленным. А ты знаешь Анну. Проекты по исцелению — ее все. Она будет копать, пока не выведает о тебе каждую мелочь. Я не болтаю, но врать ей не хочу. Когда-нибудь Анна спросит, что за генетическое заболевание было у Джейса, и сумеет сложить два и два.

— Пожалуйста, не выражайся в присутствии моей крестницы.

Дерек покачал головой. Некоторое время мы молчали, наблюдая за его женой и ее лучшей подругой. А потом он очень серьезно сказал:

— Нат заслуживает знать правду.

— Нет, она заслуживает гораздо большего, чем то, что я в состоянии дать.

— А как же ты сам? Разве ты не заслуживаешь счастья?

Я отхлебнул минеральной воды, жалея, что не могу сбить напряжение чем-то покрепче.

— Оставь проект по исцелению своей жене.

В церкви у нас не получилось держаться друг от друга подальше — крестным родителям полагалось сесть рядом. Наталия держала Каролину на руках. Баюкая малышку, она выглядела потрясающе — и так естественно. Я пытался не смотреть на нее, потому что на мгновение забыл, что она уже не моя. А когда вспомнил, мне стало больно дышать.

Одно из одеялец Каролины упало на пол, и я наклонился за ним и старательно оттряхнул, хотя мраморный пол сверкал чистотой. В церкви было тепло, поэтому я не стал опять накрывать малышку, а положил одеяло на скамью между нами.

Наконец я набрался смелости взглянуть на Наталию, и когда наши взгляды встретились, она замерла, ожидая, что я что-нибудь скажу, что-нибудь сделаю. Когда этого не случилось, она сломала лед первой.

— Красивое платье, да?

Я оглядел ее.

— Да. Красный тебе к лицу. Выглядишь великолепно.

Губы Наталии тронула улыбка.

— Я про платьице Каролины.

— О. Да. Ее платье тоже красивое.

Что я за идиот.

Между нами стояла неловкость, и это было паршиво, ведь наше общение всегда протекало легко.

Так что я попытался это исправить.

— Как поживаешь?

Выражение ее лица сообщило, что я сделал совершенно противоположное.

— Одиноко. А ты?

Я не мог продолжать притворяться, когда она была так честна со мной.

— Тоже, — произнес я, выдавив жалкое подобие улыбки.

А потом, как мудак, которым я и являлся, опустил взгляд на ее губы. Пребывание в церкви не остановило меня от мыслей о том, как сильно мне хочется, чтобы они стали припухшими от моих поцелуев. И когда я снова поднял глаза, взгляд Наталии сообщил, что она прекрасно поняла, о чем я подумал. К счастью, тут заиграл орган, и началась церемония. К счастью — потому что я вполне мог выкинуть что-нибудь глупое и воплотить свое желание в жизнь. И где — в стенах церкви.