Он подъехал в своей новой машине к дому, забрал жену и троих ребятишек и повез их покататься. У него была красивая молодая жена и трое пухлых избалованных детей — два сына и дочь. Младший постоянно ныл. Родители его особенно баловали. Все они уселись в новом автомобиле. Болтали, смеялись, покрикивали на детей и друг на друга. Из приемника лилась жалобная арабская мелодия. Погода была прекрасная, и Фуад повез свою семью в горы, откуда открывался прекрасный вид на зеленые холмы и синюю шелковую гладь моря. Солнце сияло, внутри машины было тепло. Фуад получил «форд» утром. Он летел как птица. Узкие улочки не давали ему возможности прибавить скорость, и он спустился пониже на широкую магистраль, ведущую в город. Чтобы опробовать машину как следует, Фуад выехал на набережную и поехал в сторону аэропорта. Здесь в два часа дня движение было небольшое. Он толкнул в бок жену, и она засмеялась. Спидометр показывал шестьдесят. Фуад еще сильнее нажал на акселератор. Когда скорость дошла до восьмидесяти, механизм, приделанный к стрелке спидометра, привел в действие взрывное устройство. На меньшей скорости Фуад благополучно проездил бы и год.

В десяти милях от аэропорта, где двадцать лет назад Фуад Хамедин совершил свою первую посредническую сделку, он и его семья взлетели на воздух вместе с обломками мотора. Останки машины и тел были разметаны на пятьдесят метров вокруг. Друэ выполнил первую часть своего обещания. Осталось только избавиться от девчонки Келлера.

— Рад снова тебя видеть, Лиз. Выглядишь потрясающе, — улыбнулся Питер Мэтьюз, усаживаясь напротив Элизабет.

Он все-таки увиделся с ней, как хотел того Лиари. Хотя заставить ее прийти оказалось непросто. По телефону она разговаривала холодным равнодушным тоном. Но Мэтьюз не оскорбился. Ему было велено встретиться с ней, и он должен был это сделать. Элизабет сказала, что не может с ним пообедать. И поужинать тоже. Нет, пригласить его к себе выпить по рюмочке она не может. Мэтьюз сразу почувствовал, что она не одна в квартире. Новый друг? Но это не Эдди Кинг. Тот во Франкфурте. Это проверено. В конце концов Элизабет согласилась выпить с ним бокал вина, и он пригласил ее в ресторан «21», где они раньше часто бывали. Элизабет и правда выглядела отлично. Комплимент его был искренен. Они сели за маленький столик, поскольку она не захотела уединиться в отдельном кабинете. Мэтьюз вспомнил, что раньше она вела себя иначе. Ей всегда хотелось держать его за руку.

— Ты тоже хорошо выглядишь, — сказала она. Келлер думал, что звонят ему. Обрадовавшись, что это оказалось не так, Элизабет и приняла приглашение Питера. К тому же она боялась, как бы он не заявился на квартиру, если она откажется встретиться. Мэтьюз не изменился. В те несколько раз, что они случайно встречались после разрыва, она не потрудилась рассмотреть его. А сейчас — другое дело. Теперь он ничего не значил для нее; будто перед ней сидел совсем чужой человек с бокалом мартини в руках. И только ухмылка на лице была прежняя.

— К чему эта встреча? — спросила Элизабет.

— А почему бы нам и не встретиться? Я подумал, вдруг у меня еще есть мой последний шанс. Я столько раз хотел тебе позвонить, Лиз, но боялся, что ты не пожелаешь вернуть доброе старое время. Ты, кажется, тогда немного обиделась на меня?

— Да, немного. Но теперь нет. Ты это хотел услышать?

— Отчасти да. Что ты больше не сердишься и разрешишь мне иногда тебя навещать. Мне стоило немалого труда уговорить тебя встретиться со мной.

— Ну вот я здесь. Что, другие твои подружки сегодня заняты?

— Я никому не звонил. Меня интересуешь только ты, дорогая, — сказал Мэтьюз, приложив руку к сердцу.

Элизабет невольно рассмеялась:

— Я смотрю, ты совсем не изменился. Все такой же трепач. И не женат?

— Нет, нет и нет. Если уж я не женился на тебе, то на ком-то другом — и подавно. А ты? До меня дошли слухи, что ты выходишь замуж за Эдди Кинга.

— Что! — Элизабет не умела притворяться. Одно это восклицание и выражение ее лица сказали Мэтьюзу все, что ему требовалось узнать. — За Эдди Кинга? — с возмущением повторила изумленная Элизабет. — Он друг моего дяди. Надо же придумать такую глупость! — Она сердито поставила свой бокал, пролив на скатерть вино.

— Ты еще красивее, когда сердишься, — заметил Мэтьюз. — Но что в этом глупого? Тебе же не семнадцать лет, а он человек среднего возраста. Состоятельный, принят в обществе. После женитьбы Онассиса все пропахшие нафталином старички приободрились. К тому же, если ты отправляешься куда-то отдохнуть с мужчиной, что, по-твоему, должны думать люди?

— Отдохнуть? Что ты имеешь в виду? — спросила Элизабет. Откуда он знает про Бейрут, подумала она.

— Об этом сообщила в светской хронике Сьюзи Никербоккер. — Мэтьюз говорил правду. — «Прогуливалась по экзотическим улочкам Бейрута». Ну ты же знаешь, как стряпаются такого рода сплетни.

— Вот именно, другим словом это и не назовешь, — сказала Элизабет. — Кинг ездил по делам моего дяди. Я никогда не была в Ливане, вот он и предложил мне съездить с ним.

— Ну ладно, не сердись. Если это не Кинг, то кто же заставил так сиять твои глаза? Со мной ты не была такой.

— Ты прав, не была, — задумчиво сказала Элизабет.

Она смотрела на Пита Мэтьюза, а видела Келлера. Удивительно, но Питер это заметил. «Сияют глаза», — сказал он, и она ничего на это не возразила. Да, она счастлива, довольна, влюблена. Сидя с ней здесь, в уютной атмосфере ночного клуба для избранных, где в прошлом она так часто бывала, Мэтьюз разглядел ее состояние. Она влюблена. Влюблена в человека, у которого не больше общего с людьми в благопристойном обличье типа Пита Мэтьюза, чем у индейца из племени апачей. Некрасивого. Да, широкоплечий и коренастый, Келлер был некрасив. Он не обладал той непринужденностью манер, что отличает людей, взираютих на жизнь с высоты своего богатства. Мэтьюз внимательно наблюдал за ней. Выражение ее лица постоянно менялось, и только сдержанность оставалась неизменной. Элизабет очень изменилась, хотя всегда была красива и изысканно одета — у лучших нью-йоркских модельеров. Блестящие волосы, распущенные по плечам, а в глазах светится что-то, известное только ей одной, чего раньше в них никогда не было. Сейчас она действительно была неотразима.