— Сергей Георгиевич, а бывали преступники интересные?

— Чем?

— Ну хоть чем. Романтические.

— От блатной романтики приличного человека воротит.

— Вы же сами сказали, что преступники разные…

— Разные, да неинтересные. Впрочем, бывали случаи весьма оригинальные.

— Расскажите.

— Тебя интересует что — нибудь кровавенькое и с душком, а?

— Я жизненные случаи люблю.

— Сразу разве вспомнишь… Жизненные — то не очень любопытны. Давай подолью горяченького. Вот был у меня такой случай… Возвращается женщина домой из магазина, входит в комнату и видит человека. Лежит на диване. И говорит: гражданочка, дайте скорее сердечного лекарства. Она в страхе и недоумении, мол, кто вы такой и как сюда попали. Но видит, что ему действительно худо. Кто это, по — твоему, был?

— Человек почувствовал себя плохо и зашел в первую попавшуюся квартиру.

— Взломав замок?

— Вор?

— Первый раз в жизни пошел на кражу. От страха ноги подкосились. Кстати, определили микроинфаркт. Женщина вызвала «скорую» и милицию.

— Я бы милицию вызывать не стала.

— Кстати, вот еще подобная история… Женщина с двумя детьми возвращается из отпуска. Входит в квартиру. Мужа нет. Но что такое? Пьяные мужчина и женщина. Первый раз видит их в жизни. Не только пьяные, но и сумасшедшие. Или перепились. Мужчина ее в чем — то убеждает, женщина плачет пьяными слезами. Из их бессвязных речей она поняла, что мужа больше нет. Убили? Выскочила из квартиры, соседи вызвали милицию. Твой покорный слуга выехал на место происшествия. С сиреной мчались, на убийство.

— Что оказалось?

— А что, по — твоему?

— Его дружки гуляли.

— Он научный работник, а эта парочка пропойная.

— Так что они вам сказали?

— Сказали, что не убили, но скоро убьют.

— Я же говорю, что знакомые.

— Даже не встречались. Эта пара, оба бездомные и безработные, залезли в квартиру. Стали искать деньги. В шкафу нашли пачку любовных писем, хозяин квартиры в молодости писал хозяйке. Воровка их даже почитала. Первый раз в жизни читала про такую любовь, а потом немного почитала ответы — еще нежнее. И вдруг они видят — на кухне записка жене от мужа такого банального содержания: мол, извини, разлюбил, ухожу к другой, попроси прощения у детей. Эти пьяницы, особенно она, расстроились, достали из холодильника водку, выпили, прочли все письма, закусили и заплакали… Тут и хозяйка приехала.

— Воры, а люди хорошие…

— С этими выездами на места происшествия много курьезов. Однажды вызвали… К набережной подъехала машина и двое мужчин что — то бросили в реку. Свидетели клялись, что труп. Длинное, тяжелое, обернутое мешковиной. И бросали так, как бросают трупы, — за руки, за ноги. Этих типов тут же задержали. Молчат, как отпетые рецидивисты. Значит, свидетели правду говорят. Река глубокая, ничего не видно. Послали за водолазами. На берегу толпа… Что делать? Убийство?

— Дохлую корову сбросили?

— Откуда в городе дохлая корова? Штангу.

— Какую штангу?

— Спортивный снаряд.

— По пьянке, что ли?

— Тут сложнее. У кладовщика числилась эта штанга. Только место занимала. Он ее списал. А списанное имущество положено уничтожать. Попробуй — ка эту стальную дуру уничтожь. Обернули мешковиной и в реку. Инструкцию соблюли.

— В металлолом бы сдали.

— Кто же примет хорошую неиспорченную вещь?

— Смешные у вас случаи.

— Я же говорил, что преступники разные бывают.

— К нам журналист приезжал насчет шефства над колонией…

— Какое шефство?

— Помочь перевоспитывать. Некоторые девчата переписку затеяли, посылки слали. У Нельки Дуплищевой любовь вроде телесериала. Переписывалась, ездила на свиданку, после освобождения он прибыл к ней, подали заявление в загс. И вдруг ему звоночек телефонный от девицы из бывшей компашки. Он Дуплищеву побоку и к той. Заодно магнитофончик прихватил. На память о благородном Нелькином поступке. «Я включу магнитофон; ты придешь, как дивный сон…»

— Непритязательная твоя Нелька.

— Непритязательная… Я же рассказывала вам про одиночество.

— Знаешь, не верю я в это одиночество.

— Как это не верите?

— За одиночество частенько выдают эгоизм.

— Одна посидишь, вот эгоисткой и заделаешься.

— Наоборот: не эгоизм от одиночества, а одиночество от эгоизма.

— Какая разница.

— Существенная. Истинно одинокий человек стремится к людям. А эгоист стремится только к самому себе.

— Есть у нас в госприемке Кира Водоевич. Мандаринчик! Кожа как у лепестка. Одевается под самый последний стиль. Джинсовых сапожек еще ни у кого нет, а у Кирки уже на ногах. Лосьоны из Парижа. И что она делает?

— А что она делает?

— Ждет.

— Ну, и дождалась?

— Фигушки.

— А чего ждет?

— Сама не знает.

— Поэтому и не дождется.

— Что ж ей прикажете: самой на шею вешаться?

— Личностью надо быть, Нина.

— Как это личностью?

— Есть такая заочная служба знакомств. Знаешь?

— Век не бывала.

— Приходит жаждущая познакомиться и связать с кем — нибудь свою судьбу. С ней беседуют, задают множество вопросов. Потом просят пересесть на диван в другом конце комнаты, чтобы была видна фигура и походка. Все это записывается на видеомагнитофон. То же самое проделывают и с мужчинами. Ну а потом по этим роликам выбираются кандидатуры, вступают друг с другом в переписку и уже знакомятся воочию.

— А если на видике нравился человек, а живьем не понравится?

— Возможны следующие попытки. Но дело не в этом. Мой знакомый психолог провел такой эксперимент: он обратился к двадцати пяти девушкам — инкогнито, разумееся, — с разными просьбами. Например, подошел к одной и сказал, что он приезжий, его обокрали, положение бедственное, и попросил денег. Вторую девушку попросил посидеть один день с его больной матерью. Третьей предложил поехать с отрядом в деревню и помочь старухам. Четвертую агитировал принять участие в ремонте храма. И так далее. Из двадцати пяти молодых женщин откликнулись только две. Вот и ответ на вопрос. Нет в них ни социальной активности, ни гражданственности, ни элементарной отзывчивости. Я на такую женщину век бы не глянул, будь она вся в парижских лосьонах.

— Они в этом не виноваты.

— А кто виноват?

— Не забывайте, что мы выросли в эпоху застоя.

— Хорошо устроились.

— Почему «хорошо устроились»? В застой — то?

— Я вот вырос во времена культа.

— Это, конечно, хуже…

— Теперь модно все валить на эпохи. Культа, волюнтаризма и застоя.

— Я, что ли, этот застой придумала? Газеты пишут.

— Ну а ты лично что думаешь?

— Конечно, и от самого человека зависит…

— Именно. А то говорим так, будто поколение семидесятых росло в самое тяжелое время… А кто рос до революции, время легче было? А время гражданской войны — легче? А время культа личности? А время войны? Да и шестидесятые годы не просты: и кукуруза была, и коров отбирали, и интеллигенции доставалось… Бывают в истории хорошие времена — то? У каждой эпохи свои заморочки.

— Сергей Георгиевич, а почему же тогда?..

— Нина, мы болтаем, а нам еще работать. Доедай.

— Нет — нет. Спасибо за чаек, очень вкусно.

7

— Итак, вы пошли смотреть пурпур Ольхина.

— Мы смотрели несколько раз. Про все рассказывать?

— А сколько?

— Раза три.

— Только эту картину?

— Только ее одну.

— Что, так хороша?

— Картина называется «Закат на море». Впереди несколько плоских камней, а за ними море, горизонт и солнце как бы сливаются в один красный цвет. И верно, пурпур. На мой — то взгляд, все это не ах. Валерию, правда, сказала наоборот. Мол, с ума сойти от этого пурпура. А Валерий смотрит и млеет на глазах. У него даже шея дрожит, как у голодного.

— Но почему только к этой картине? В музее же их тысячи…

— Я и сама удивляюсь. Картина же небольшая. Да я ведь разбираюсь в живописи, что тетя Маша в компьютере.