победил, мы или они? «Должно быть подобные столкновения не менее ошеломляют победителя, чем побежденного» [180]).
В мировую войну полупобеда русских у Гумбинена задала тяжелую задачу русской и немецкой ставкам. Отступление германской армии началось вечером 20 августа, а еще утром 22 августа ни германские, ни русское высшее командование не разбирались вполне ясно в результатах этого столкновения. Германская ставка, чтобы уяснить положение, вступила в непосредственные переговоры с командирами корпусов. Только вечером 21 августа германцы нашли свою 1-ю прусскую кавалерийскую дивизию, ушедшую далеко в русский тыл [181]), а сбежавшую русскую конницу не всю удалось разыскать и 22 августа. В течение 22 августа, когда перед армией Ренненкампфа не оставалось больше противника, армии была усилена, за счет армии Самсонова, II армейским корпусом «вследствие сильного встречаемого сопротивления».
Важнейшие ошибки Мольтке младшего в руководстве войной связаны с тем, что он стеснялся установить свои непосредственный аппарат осведомления посредством отборных офицеров генерального штаба, посланных в штабы армий и самостоятельно доносящих о достигнутых результатах. На настояния своих помощников Мольтке отвечал, что ни германские командующие армиями, ни их начальники штабов не заслуживают проявления такого недоверия. В результате, оценивая итоги пограничного сражении, он оказался во власти официального оптимизма иерархических инстанций.
.Мольтке настолько ясно отдавал себе отчет в решительном значении предпринятой на французском фронте операции, что, получив панический доклад о неудаче под Гумбиненом, отказался послать немедленно подкрепления в Восточную Пруссию с запада; мышление Мольтке в промежуток 21—23 августа характеризуется тем, что оставшийся в Германии на охране побережья IX резервный корпус он приказал 22 августа перевозить на французский фронт, а 33-я и 34-я ландв. бригады были задержаны на побережье, чтобы в случае нужды следовать за IX резервным корпусом. Но когда 21 августа Мольтке начал получать из всех армий донесения о многих тысячах пленных, массах захваченных орудии, огромных потерях французов, то он сделал основную ошибку — поверил им и принял решение перебросить 6 корпусов в Восточную Пруссию, по два с правого крыла, центра и левого крыла. Согласно отданным в ночь на 25 августа распоряжениям, действительно началась перевозка гвард. резервного и XI корпусов, ослаблявшая важнейшее германское правое крыло. Другие перевозки задержались и были отменены [182]).
В гражданскую войну истинный облик многих событий вовсе не доходил до ставки. Не все штабы работали достаточно объективно. 18 августа 1920 года Западный фронт стремился сохранить оптимистический взгляд на развитие польского удара с юга. Начальник 8-й дивизии донес вечером 16 августа, что «части Мозырской группы, повидимому, совершенно рассеялись», а на следующее утро — «моя дивизия, как управляемая дивизия, уже исчезла». Между тем, фронт еще 18 августа объяснял, что «8-я дивизия частями атаковала Гарволин, но, по случаю смены, не вполне планомерно и отошла к Ново-Минску», и «отход 16-й армии и Мозырской группы объясняется сильным истощением и переутомлением последней». Высшее командование оперировало уже исчезнувшими единицами. Еще 23 августа, когда операция была совершенно закончена, ставка писала
о том, что «противник сейчас сам втягивается в рискованную для себя операцию, при чем уже теперь этот риск для противника увеличивается с каждых его шагом вперед. Это обстоятельство дает нам полную возможность сравнительно малыми силами, без труда вырвать у противника инициативу действий»... Никакой фактической почвы не было под рассуждениями этой директивы [183]).
Быстрота ориентировки высшего командования во многом определяет методы руководства операциями. В условиях маневренной войны требуется, по крайней мере, 18—24 часа для того, чтобы высшее командование весьма приблизительно было осведомлено о происшествиях на фронте; особенно запаздывает ориентировка в моменты кризисов, когда многие важные линии связи перестают работать [184]). В условиях позиционной войны довольно точная ориентировка получается уже через 12 часов; а посредством разговоров по телефону и телеграфу, с пропуском некоторых иерархических инстанций, Людендорф добивался в 1918 г., осведомления о прорывах неприятеля даже через 6—7 часов после начала таковых.
Из этих данных надлежит сделать заключение, что высшее командование, в условиях маневренной войны, обыкновенно будет в состоянии реагировать на происшествия на фронте не на следующий день за событиями, а лишь на третий; в позиционной войне реакция может последовать в течение того же самого дня: дивизии, находящиеся в резерве, близ железнодорожных станций, где имеется накопленный железнодорожный состав, уже через 10—12 часов после начала событий на фронте могут начать переброску по новому назначению. Поэтому в условиях позиционной войны можно допустить несравненно большую централизацию управления, чем в маневренной. Если в последней все важные решения должны будут итти сверху, то они будут непременно значительно запаздывать и не отвечать быстро развивающейся обстановке. Если с момента события на фронте до приступа к фактическому исполнению распоряжений ставки должны пройти 3—4 суток, то, конечно, необходимо, чтобы ставка стремилась удержать в своих руках лишь распоряжения мероприятиями, имеющими длительный, основной характер; все же, что имеет менее дальнобойный характер, должно быть передано на усмотрение подчиненных инстанций.
Ориентирующая, целеуказующая работа ставки, очевидно, должна итти спокойным, ровным, уверенным темпом. Нервность работы свидетельствует о дефектах организации или руководства и сейчас же передастся всем подчиненным инстанциям.
Диагноз неприятельских намерений. Если данные о действиях своих войск поступают к высшему командованию с значительным запозданием и в недостаточно точном виде, то еще большие трудности предстоит преодолеть для того, чтобы ориентироваться во-время относительно неприятеля.
Прежде всего, необходимо отдать себе отчет в развертывании неприятельских сил, в резервах, коими располагает неприятель для связи с тылом и для рокировок; знакомство с общими политическими и эконо-
мическими предпосылками у неприятеля и с характером его руководящих вождей должно помочь нам охватить важнейшие мотивы, на которых будет строиться логика неприятельских решений. Ошибочно предполагать, что неприятель будет поступать по-школьному правильно и встретит наш маневр наиболее естественными, на наш взгляд, контр-мероприятиями. Неприятель будет руководствоваться не нашей, а своей логикой, имеющей другие основы, и проникнуть в диалектику неприятельского мышления чрезвычайно важно. Изучить неприятельскую армию, это прежде всего — уяснить себе, что она будет делать в критический момент. Необходимо быть психологом, знать этнографические особенности неприятельского народа, все его социальные группировки и их устремления, остро оценивать малейшие детали, не теряя при этом широких точек зрения, — и лишь тогда удастся вполне сообразовать решение с поведением неприятеля. Ведь приходится не вести операцию против неподвижно застывшего врага, а бить последнего на лету. Армия Бенедека в 1866 г. была еще у Ольмюца, когда Мольтке намечал удар на нее, с двух сторон, в районе Гичин—Иозефштадт. Седанский маневр армии Мак-Магона представлял собой жесточайшее отступление от школьной логики; и, однако, его в зародыше уже одновременно разгадали два человека — Подбельский, генерал-квартирмейстер Мольтке, и Фридрих Энгельс. Наполеон в течение почти всей своей военной карьеры решал свои задачи наступательно, и, однако, весеннюю кампанию в 1813 году, можно было, изучив состав французской армии, громадное большинство в коей образовывалось новобранцами, предугадать, что он перейдет на Эльбе к стратегической обороне. Если войска только что сформированы и не имеют организованного тыла (армии Гамбеты в 1870 г., армии гражданской войны 1918 г.), то можно предусмотреть, что они окажутся пришитыми к железной дороге и будут маневрировать только вдоль рельсовых путей. В самом начале мировой войны можно было бы предвидеть, что англичанам удастся создать позиционную, но не маневренную армию.