Изменить стиль страницы

Здесь же замерли два маленьких пятнистых броневичка — французские «панары». Люки их были распахнуты, оттуда торчали головы в касках. Чуть поодаль, в открытых «джипах» с установленными на треногах базуками, скучали десантники в мешковатой пятнистой форме и черных беретах.

Шофер медленно миновал аллею, ведущую к фальшивым слоновьим бивням, и подрулил к крыльцу виллы. Часовые кинулись открывать дверцу…

— Господин советник! — громко выкрикнул один из них, видимо старший.

На крыльце появился дежурный офицер, тот самый, который встречал Петра в прошлый раз, улыбнулся ему как старому знакомому:

— Его превосходительство ждет вас…

Петр пошел следом за ним. Как и в прошлый раз, в холле никого не было, в камине трещали поленья махагони[6], а сверху, со второго этажа, доносились звуки рояля. На этот раз Эбахон играл Шопена.

Эбахон играл минут тридцать — вальс за вальсом. Потом лестница заскрипела под его грузными шагами, и он спустился в холл, все в той же форме командос, тихий и задумчивый, с усталым, почти больным лицом.

Петр встал и пожал руку, протянутую подполковником.

— Спасибо, — просто сказал Эбахон и знаком предложил Петру сесть в кресло.

— Не за что, — усмехнулся Петр.

Губернатор мягко улыбнулся — он умел быть обаятельным:

— За то, что вы приняли мое предложение.

— Почему вы так решили?

Петр поймал себя на том, что невольно напрягся: начинался поединок, в котором он должен был победить. Только победить — иного выхода у него не было.

Губернатор словно прочел его мысль.

— Потому что иного выхода у вас нет, — сказал он, мягко улыбаясь. Сейчас он был похож на сытого кота, наслаждающегося игрой с пойманной мышью.

Но Петр думал сейчас о другом. Во внутреннем кармане его куртки работал японский плоский диктофон. Петру дал его Войтович, страстно любивший всяческие технические новинки. Петр включил эту сверхчувствительную игрушку перед тем, как Эбахон спустился в холл: кассета была риверсная — туда и обратно, ее хватало на час…

— Но прежде чем дать вам согласие, могу ли я получить ответы на несколько вопросов?

Это был следующий ход в игре, которую Петр спланировал с Войтовичем.

Эбахон добродушно кивнул:

— У меня от вас нет секретов…

«Как он уверен, что я у него в руках!» — подумал Петр.

— Я хочу еще раз услышать, какая роль отводится мне в ваших планах, — решительно начал он. — Конечно, кое о чем я от вас уже знаю. Например, о том, что вы хотите припугнуть ваших союзников возможностью переговоров с моей страной. Я же нужен вам как реальное доказательство такой возможности. Не так ли?

— Тогда зачем же вы меня об этом спрашиваете? — ухмыльнулся губернатор. — Ведь ваша страна никогда не пойдет на это?

Петр покачал головой:

— Моя страна не вмешивается во внутренние дела других народов и тем более не поддерживает мятежников-сепаратистов.

— Вот видите… А мы сейчас готовы продать душу хоть черту, лишь бы он помог нам стать независимыми и свободными, жить, не боясь погромов, не опасаясь за жизни наших отцов, матерей, детей. Разве вы не знаете, что вот уже два дня по всей Гвиании убивают людей только за то, что они принадлежат к племени идонго? (Голос Эбахона дрогнул). Да, да… не смотрите на меня так… Вся страна сегодня залита кровью. Погромщики врываются в дома своих соплеменников, убивают их, грабят. По рекам плывут трупы, стервятники терзают непогребенные тела. И это не первый раз. Вы изучали историю Гвиании, вы знаете, что погромы повторяются регулярно — каждые семь-десять лет, погромы по всей стране!

«А он знал, что погром должен начаться, начаться именно в эти дни», — вдруг подумал Петр.

— Но богатые идонго успели заранее перевести свои капиталы в Поречье, не так ли? — Петр сделал паузу, затем, понизив голос, продолжал: — Кстати, ваше превосходительство, вы ведь, пожалуй, самый богатый идонго.

Эбахон помрачнел:

— Мои деньги принадлежат моему народу. Но… мы отклонились от темы. Я жду вопросов.

— Если я соглашусь, что это даст нам… Мне и моему польскому другу?

Губернатор мгновение колебался.

— Не буду вас обманывать. Ничего. Но взамен я гарантирую вам безопасность.

— И даже от сумасшедшего, который убил Конрада Шмидта?

Голос Эбахона стал ледяным:

— Я надеюсь, что в будущем вы не станете задавать мне бестактных вопросов.

— Значит…

В холл вошел дежурный офицер, склонился к уху губернатора, что-то зашептал ему. Эбахон кивнул и встал.

— Только что окончилось совещание традиционных вождей моего народа. Они совещались со жрецами джу-джу[7] и сейчас идут сюда, чтобы сообщить мне свое решение. Сейчас вас отвезут в реет-хаус, а к одиннадцати доставят на стадион, прямо на трибуну для особо важных персон.

— Вот об этом-то я и хотел сказать еще несколько слов, — твердо отчеканил Петр, тоже вставая.

— Говорите, — нетерпеливо дернул плечом Эбахон.

— Я не хочу участвовать в церемонии объявления мятежа и не буду вместе с вами на трибуне для особо важных персон… Неужели же вы всерьез могли рассчитывать, что я буду играть при вас роль пугала, с помощью которого вы будете шантажировать своих хозяев? Мало того, я обязательно расскажу моим западным коллегам все эти любопытные вещи, которые я услышал от вас… В том числе и о «десяти маленьких негритятах».

Петр ожидал, что губернатор разъярится, вскочит, словом, произойдет что-то бурное… Но Эбахон лишь прищурился:

— Вы идеалист и этим мне нравитесь. Жаль, что ваши циничные западные коллеги не поверят ни единому вашему слову. Для них вы хоть и хороший парень, но… красный! Агент Москвы! Впрочем, вас доставят вместе с вашими коллегами в ложу иностранной прессы. Попробуйте же… расскажите им сказки, которые вам приснились. А потом мы продолжим и нашу беседу.

ГЛАВА 4

Ложа для иностранных журналистов оказалась тесным закутком, отгороженным канатами в первом ряду трибун стадиона, амфитеатром расположившихся на склоне скалистого холма. Левее и выше на несколько рядов была пока еще пустая просторная деревянная платформа, уставленная массивными, обитыми красным бархатом креслами, застланная тяжелыми коврами.

Там суетились техники, включая и выключая юпитеры, проверяя микрофоны, подбирая высоту их ножек, распутывая сплетения проводов. Сид Стоун и Лаке ругались с ними, требуя поместить микрофон с табличкой «Би-би-си» перед центральным креслом, где полагалось сидеть губернатору. Там же прохаживались вооруженные фотокамерами Монтини и маленький японец, толпились местные журналисты, с завистью поглядывавшие на дорогие камеры иностранцев. Остальные иностранные журналисты зевали на жестких металлических стульях «ложи прессы» — все встали сегодня рано, да и вчера поздно легли. Старый Френдли храпел, вытянув ноги и откинув голову, рот его был широко открыт, в правой руке, покоившейся на обтянутом пестрым жилетом круглом брюшке, остывала его неизменная короткая трубка.

Петр и Анджей, сидевшие с краю, у самого каната, с интересом рассматривали пестрые трибуны, залитые оранжевым светом десятков прожекторов. Трибуны гудели, волновались, разделенные проходами, в которых застыли темно-зеленые цепочки солдат в касках, с карабинами наперевес.

Для почетных гостей места были отведены под самой ковровой платформой: там сидели европейцы — серенькие, скромные миссионеры и монахини, сотрудники местного отделения «Шелл», официально-торжественные, с женами, решившими не упускать возможность щегольнуть вечерними туалетами. Чуть пониже разместились местные вожди невысокого ранга. Там же Петр заметил и комиссара Мбойя, надевшего на этот раз расшитую национальную одежду и похожую на пилотку шапочку из шкуры леопарда. Он оживленно разговаривал с Джеймсом Аджайи.

Войтович взглянул на часы:

— Без пяти одиннадцать…

вернуться

6

Красное дерево.

вернуться

7

Черная магия.